Горизонты симфонической вселенной

Закончился концертный сезон, и музыканты Государственного академического симфонического оркестра РБ взяли небольшую передышку. Но даже в отпуске главный дирижер коллектива Дмитрий Крюков продолжает работать. К счастью, маэстро нашел время, чтобы ответить на вопросы нашего корреспондента.

— Дмитрий, совсем недавно вам присвоили звание народного артиста Башкирии. Можно ли считать это некой вехой вашей творческой деятельности у нас в республике? Ведь прошло уже пять лет, как вы работаете в регионе?

— Да, ровно пять лет. Я очень благодарен республике за высокую оценку. Но звание на мою работу не влияет. Я все так же свою жизнь посвящаю тому, чем занимаюсь. Особенно ценю сотрудничество с Артуром Назиуллиным, потому что без директора, который понимает специфику нашей работы, какие-либо достижения абсолютно невозможны. Чтобы оркестр заиграл принципиально на другом уровне, потребовались невероятные реформы. Перед первыми гастролями в Москву мы понимали: либо пригласить на гастроли пол-оркестра других музыкантов, либо всем проявить максимум усилий и дотянуться до мирового уровня игры, а это очень много индивидуальных и групповых занятий. Все выбрали второй вариант, и мы полностью сохранили весь состав. Важно понимать, что дирижер не является какой-то уникальной единицей. Приедет сюда, скажем, Саймон Рэттл или воскреснет Герберт фон Караян — провинциальный оркестр не станет играть лучше принципиально. Если уровень был низким, он таким и останется. Нашей же задачей было музицирование на конкурентном уровне по всем параметрам. Поначалу я освобождал перед гастролями две-три недели, занимаясь с музыкантами индивидуально с девяти утра до двенадцати ночи ежедневно. Сейчас требуется гораздо меньше времени, однако при этом еще массу нюансов нужно предусмотреть, чтобы оркестр дотянулся до подлинно столичного класса. В целом за пять лет мы добились результата. Уровень оркестра сильно вырос, мы исполняем настоящие программы, за которые крайне редко берутся столичные коллективы. Достаточно упомянуть все симфонии Брукнера.

— Что вы подразумеваете под настоящими программами?

— Наш оркестр — симфонический, и его задача играть большую симфоническую музыку. Это не поп-коллектив, не эстрадный оркестр и не оркестр кинематографии. Мы сделали так, чтобы оркестр занимался своим делом. Здесь неуместно говорить, что вот людям хочется музыку кино, например. Прекрасно, для исполнения музыки кино или народной музыки в Башкирии существуют десятки других коллективов. Симфонический же оркестр относится не к народной и не к популярной культуре, а к академической. В республике такой коллектив один. В театре оперы и балета, конечно, тоже академический коллектив, но оперно-балетный репертуар — это совершенно другая сторона академической культуры с точки зрения самого репертуара.

— Тем не менее вы играли музыку из голливудских фильмов. Как вы думаете, не забудут ее через сто лет?

— Концерт так и называется — «Симфоническая Вселенная» — потому, что это не саундтреки, не музыка кино, а большие сюиты гениальных современных композиторов, музыка которых вошла в кино. Я очень тщательно выбирал, какую голливудскую музыку можно достойно представить. Конкретно те сюиты, которые мы играем в этом концерте, — это сильная, серьезная музыка, и она останется. К примеру, сюита из «Звездных войн» — она длится полчаса и по своей мысли сравнима с «Планетами» Густава Холста. Даже музыку к сериалу «Игра престолов» мы расширили, композитор Шаура Сагитова написала масштабную аранжировку. Иногда называют какой-то фильм и просят сыграть эту «музыку» — но это какие-то двух-трехминутные песенки, это не серьезная симфоническая форма, это уже не наш жанр, и, повторюсь, такие концерты проходят каждую неделю в разных местах Уфы. Я подчеркиваю, мы не играем концерт саундтреков, это концерт симфонической музыки современных композиторов.

— Вы и сам композитор. Я с удовольствием слушал ваши «Легенды древнего Урала» и «Симфонию-концерт для кларнета и скрипки с оркестром». Как вы пишете музыку? Она сама приходит или вы садитесь за рояль и начинаете сочинять?

— Я сам себя композитором не считаю. Пишу за роялем, да, сверхспособностей у меня нет. Идея «Легенд древнего Урала» возникла совершенно естественно. Мы понимаем, что, представляя республику в других регионах, желательно играть произведения башкирских композиторов. Однако важно, чтобы это произведение могло звучать рядом, скажем, с Рахманиновым и производить на аудиторию сопоставимое впечатление. Башкирская композиторская школа сформировалась довольно поздно — к середине ХХ века, когда период тональной музыки — с ярко выраженными мелодией и гармонией — уже закончился. Были композиторы, которые писали на народные темы, но эта музыка не конкурентна с Чайковским или Римским-Корсаковым, это факт, и на гастролях это не сыграет на руку оркестру и, главное, самому Башкортостану. Есть увертюра «Салават Юлаев» Загира Исмагилова, но это слишком маленькое произведение. Мы нашли незавершенную поэму «Салават» того же Загира Исмагилова — действительно потрясающую, немного доработали ее и сыграли уже раз сто. Затем мы нашли фрагменты из балета «Урал-батыр» Хусаина Ахметова — это очень хорошие темы, но очень короткие, не завершенные, не оформленные. Я их обработал, облек в двадцатиминутную форму. Здесь важно понимать, что я абсолютно не сравниваю эту музыку с Рахманиновым, я просто констатирую, что в одном концерте с симфонией Рахманинова впечатление на аудиторию она оказывает не меньшее, а на определенную часть аудитории, согласно отзывам, даже большее. Затем я отобрал несколько башкирских песен, в том числе «Семь девушек», и на их основе сделал сюиту «Легенды Урала» — в духе Бородина, Равеля, Холста, Уолтона. Постарался, чтобы оркестр звучал максимально грандиозно.

— Что такое классика в вашем понимании — жанр или качество?

— Я это слово — «классика» — не перевариваю. Для меня есть академическая музыка, которой все-таки до сих пор гораздо больше, чем популярной. Я огромный фанат всей ранней музыки, начиная с григорианских хоралов, ранней полифонии. Это сотни, тысячи произведений. Вопрос, что слушаешь — классику или поп-музыку, для меня почти оскорбителен. Лично для меня это все равно что «ты что любишь — кушать или кататься на скейте?». На скейте можно кататься или не кататься, а кушаешь ты в любом случае каждый день. То, что люди называют классикой, — это тысячи сочинений, а если говорить о малых формах — десятки тысяч. Это такой огромный пласт, в котором невозможно найти дно. Одни дают отдохнуть и расслабиться, с помощью других возвышаешься. Проживу я еще год или сто лет, я точно не успею послушать все, что хочу в области академической музыки, хотя средневековую народную музыку академической никак не назовешь.

— А как вы относитесь к современной популярной музыке, року?

— Не люблю отвечать на такие вопросы, можно кого-то обидеть. Попытаюсь объяснить личное отсутствие тяги к этому направлению. Если говорить о самой музыке, не о текстах, которые лично меня никак не интересуют: это музыка, написанная в изъезженных оборотах. Рок- или поп-музыка — это пусть не три, но пять, шесть, семь аккордов, повторяющихся в разных комбинациях уже миллионы раз. Абсолютно изъезженная вещь с точки зрения самой музыки. Садясь за рояль, почти любой музыкант может с ходу почти без обдумывания наиграть множество песен на определенный текст или без него, но это не будет иметь никакой конкретно музыкальной ценности. Здесь вопрос предпочтения, направления мышления. Безусловно, в области поп-музыки есть свои таланты, этого нельзя отрицать. Также можно заметить, что барду, который пишет прекрасные, трогательные стихи и поет под собственный аккомпанемент, зачастую не нужно профессиональное образование, чтобы тронуть людей. Я же говорю именно с точки зрения музыкального наполнения — меня волнует именно музыка, звуки, а не тексты, которые часто становятся основным залогом успеха поп-музыки. Хорошая цитата Малера: «Если ты можешь на словах объяснить, что чувствуешь, то нет необходимости утруждать себя попытками сказать это в музыке». Вот меня трогает и волнует то, что никак не скажешь словами и чему слова сильно и агрессивно мешают. Честно скажу, я редко хожу в рестораны, и в такси прошу выключить радио, потому что мне сразу становится плохо от этих звуков. Подчеркиваю, что это исключительно личное восприятие в связи с заданным вопросом, я не люблю судить, что лучше, а что хуже.

— Неужели, по вашему мнению, нет хороших песен?

— Тут мы съезжаем с понятий, которыми оперируем. Безу­словно, есть прекрасные песни. Я много отдал дирижированию большими хорами, исполняющими народные и военные песни. Народная песня — это совершенно другая тема, ее музыкальная ценность в целом ни в какой мере не сравнима с популярной, это разные области искусства и души. Я отвечаю на вопрос о поп- и рок-музыке — в целом чисто музыкальной ценности, как правило, в ней практически нет, она появляется в связке со словами, внешним видом исполнителя, конъюнктурой, модой. Можно провести эксперимент — включить кому-нибудь мелодию без слов популярной, но не знакомой для него песни — очень интересно, будет ли он заслушиваться ею. А вообще я не тот человек, с которым нужно обсуждать популярную музыку, это совершенно другой жанр.

— Я недавно встретил вас на улице в наушниках. Специально надеваете их, чтобы отгородиться от внешних звуков?

— Ни в коем случае. У меня очень много дел, много записей надо послушать, проанализировать, в том числе со своих репетиций. Кто-то, возможно, скажет: «Что там такого, это же дирижер, не пианист. Пришел на репетицию, помахал руками, чего там заниматься?» Я, во-первых, стремлюсь стать настоящим дирижером, не знаю, удастся это или нет. Если говорить серьезно, то помимо занятий за роялем, репетиций нужно проделывать огромную работу. Поэтому когда иду по улице, слушаю какую-то запись нужного мне произведения — как ее интерпретирует тот или иной оркестр, дирижер. Скажем, мне нужно переслушать 15-20 разных исполнений Девятой симфонии Брукнера. Она идет больше часа. В месяц таких программ пять-семь, вот и посчитайте количество часов. В наушниках я хожу всегда, потому что не хватает времени слушать. Правда, в данном случае, прослушивание для удовольствия и отдыха и прослушивание для профессиональной надобности — это абсолютно одно и то же.

— Существуют два противоречащих друг другу утверждения: «Простота хуже воровства» и «Просто, как все гениальное». Можно ли сказать, что симфонии Брукнера, сложные по форме, и легкая для восприятия «Маленькая ночная серенада» Моцарта, где есть четко очерченная мелодия, — одинаково гениальны?

— То есть вы подразумеваете, что «Маленькая ночная серенада» всем понятна, а симфонии Брукнера — не всем? О, это очень, очень долго объяснять, я не уложусь, и останется недосказанность. Можно сравнить молитву «Отче Наш» с «Маленькой ночной серенадой» в том смысле, допустим, что это очень просто и очень понятно. А Брукнер — это целая церковная служба, где человек должен задуматься о жизни. И то, и другое в принципе просто. С другой стороны, а что из этой серенады знают люди? Первые несколько тактов, хотя это большое смысловое произведение, целиком оно длится 20 минут. А вы, говоря, что это просто, ориентируетесь на маленькую мелодию в начале. И затем, так ли все хорошо знают, о чем в этой, казалось бы, простой молитве идет речь, что за программа там дана? Неспроста есть целые книги, посвященные одной этой молитве. Брукнер тоже состоит из простых тональных вещей, но по сравнению с Моцартом у него есть много новаторства. Из симфонии Моцарта № 40 люди тоже знают только первые восемь тактов, а там дальше целая мысль заложена. Понять Моцарта часто сложнее, чем Брукнера. При этом их музыку можно слушать, абсолютно ничего не понимая и просто погружаясь в божественный мир.

— Ваш оркестр приглашает зрителей на репетиции. Бесплатно, но по предварительной записи. Как возникла эта идея?

— В Москве очень часто на репетициях больших оркестров присутствуют студенты, смотрят, как идет работа. Мы часто ходили на открытые репетиции в хоры, оркестры, будучи студентами училища и консерватории. А когда я приехал в Уфу, увидел, что здесь такого нет. И предложил делать открытые репетиции хотя бы для института, училища. А потом мы придумали распространить это на всех желающих — для популяризации.

— Не боитесь показывать свою внутреннюю кухню?

— Чаще мы приглашаем уже на прогоны. Дело в том, что в зале, где мы репетируем, очень плохая акустика. Если приходят знающие люди, это одно, но часто приходят новые люди, и если они услышат неотрепетированную программу, где будет фальшь, да еще с плохой акустикой, они скажут: «Ох уж эта классика, это, конечно, кошмарище». Поэтому я очень аккуратничаю, хотя, бывает, что приглашаем специально на первую репетицию.

— На концертах видно, как вы излучаете радость. Понятно, что вы полностью выкладываетесь, тратите много энергии. Но можно ли сказать, что общение с публикой дает вам силы?

— Да, конечно, я чувствую отдачу, это вдохновляет. Но все-таки первоочередное для меня — это сама музыка, для дирижера важно донести ее концепцию, а остальное не имеет значения. Многие певцы мне говорили, что если им не аплодируют, не кричат браво после арии, то им становится как-то некомфортно. Вот в моем случае есть аудитория или нет и как она реагирует — это, конечно, будет чувствоваться, но никаким образом не отразится на сути, принципиальной глубине того, что мы делаем, то есть не затронет меня лично.

— Приходилось ли вам выступать в неожиданных местах, для неподготовленной публики? В тюрьме, например.

— В тюрьме не доводилось, но мы много где играли. На улице я дирижировал уже около ста раз. В Башкирии недавно был концерт в пещере Шульган-Таш, на Днях многих городов, выступали в лесу на фестивале «Симфония Бузулукского бора», не считая всех известных уличных площадок, играли в Уфе, даже в «Арт-Квадрате», причем много раз. Везде, где только можно. Подбирали музыку яркую, чтобы она была всем понятна.

— Как проводите отпуск? Поедете куда-нибудь отдыхать?

— Мне нужно прослушать большое количество музыки, которую я еще не слышал. Еще я написал большую симфонию, буду ее оркестровывать. Не знаю, успею ли, буду работать по 12 часов в день.

— Неужели не оставите себе хотя бы пару дней для ничегонеделания?

— А в этом нет потребности, у меня и так бывают такие дни, когда гастроли и большая часть дня свободна. В целом для музыканта по призванию, и мне посчастливилось с такими общаться в жизни, нахождение рядом с партитурами, музыкой — это абсолютно естественная среда, как воздух. Он предпочтет это любому другому виду деятельности. Может быть, сидеть над партитурами по 12 часов в день — это немного напрягает, но удовольствия в этом больше. А чтобы куда-то съездить — у нас и так очень много гастролей. Вот мы были в Бузулуке, я там погулял два дня. Куда бы я ни ездил, я всегда найду время пройтись, погулять. Если представить, что отдых — это возможность заняться тем, чем больше всего хочется — для кого-то это море, для других — горы, параплан, то я честно хочу углубиться в ряд партитур, они мне не дают покоя, меня к ним тянет, но вечно не хватает времени. Этим и займусь в отпуске.