Мокрая Поляна… Благой Ключ…

Вы когда-нибудь были в бараках? Молодое поколение, напрочь испорченное цивилизацией, наверное, и не представляет, каково это — ходить в общий туалет, который на улице через два сугроба.

Впрочем, обо всем по порядку.

Итак, Мокрая Поляна, улица Благой Ключ. Бараки... Захожу в один из них и сразу натыкаюсь на некоторую настороженность со стороны жильцов.

Хозяйка одной из «квартир» нехотя произносит свое имя:

— Айгуль…

За столом ее муж чистит картошку.

Знакомится:

— Артем…

— Да, так вот и живем, — вздыхает Айгуль.

Она имеет в виду, что вода из колодца, варить приходится на электроплите, хотя газ сюда уже пришел, но не у всех есть почему-то газовые плиты.

— Сколько за свет платите?

— Восемьсот рублей, — в разговор вступает Артем. Очевидно, это больной для семьи вопрос.

— Долги есть?

— Случается.

— Вы где-нибудь работаете?

— У частника… Жена в декрете...

— А моетесь где?

Айгуль рассказывает, что они ездят в баню к родственникам.

— Ну а в туалет-то как?

— Дети — в ведро, а мы — на улицу, — как-то даже весело произносит женщина.

Из соседней комнатки выглядывают две детские головки.

— Хотите посмотреть на наш туалет? — спрашивает Айгуль.

Отвечаю, что горю желанием.

Айгуль накидывает пальтишко, и мы отправляемся на эту увлекательную экскурсию.

Идем мимо старых сараев.

— Колонку вот недавно поставили, — говорит Айгуль. — А то раньше за водой ходили во-он туда, — она машет рукой куда-то вдаль.

Вот и туалет. Большой и каменный. И буквы — «Ж» и «М».

— В нашем почище вроде, — говорит Айгуль. И вежливо предлагает мне заглянуть в Ж. Но…

Что скажут люди? Приехал, мол, чокнутый корреспондент и ходит по женским туалетам… Иду в М.

Заранее прошу извинения у тех, кто любит читать и просматривать газеты во время завтрака. Постараюсь уйти от подробностей. Для начала передам эмоции нашего фотокора, который снял этот нужник чуть позже:

— И это — двадцать первый век?!

Туалет загажен настолько, что здесь впору объявлять режим ЧС. Так и написать между Ж и М — «Зона, опасная для пребывания!»

Айгуль смотрит на меня пытливо. Она хочет вызнать впечатления. А я зачем-то спрашиваю:

— А люди здесь пьют?

Это я к тому, что среди белоречан бытует мнение, что в бараках на Благом Ключе живет, как бы это помягче сказать, особенный контингент.

— Как и везде, — отрезала Айгуль. — Не больше, не меньше.

Я понимаю, что надо быть корректнее. Люди везде одинаковы. Только они ходят в разные туалеты.

Иду в соседний барак. Тут сразу начинается митинг… Женщины, узнав, что приехал газетчик, выходят в коридор. Они начинают говорить, говорить и говорить. Причем все сразу. Рассказывают, что писали жалобы, вызывали депутатов, к ним приходили какие-то комиссии...

— Даже в Курултай писали, — отчаянно вскрикивает одна.

Тут же раздается голос для объективности:

— Крышу новую сделали…

Соседки жестко поправляют: дескать, чего толку от этой крыши, если барак разваливается. Вон, дескать, какие щели в стенах — кулак просунуть можно!

— А почему у нас нет управляющей компании? — спрашивает одна из женщин.

Ей отвечает соседка, что, дескать, коммунальщики от этого микрорайона отказались напрочь.

Я ловлю себя на мысли, что… понимаю работников коммунальной сферы: если они возьмут эти бараки на обслуживание, то им светит перспектива очистки местных туалетов. А это сравнимо с подвигом!

Из дальней комнаты выходит баба Катя — так ее величают в этом барачном интернационале. Вообще-то, у нее есть башкирское имя, но я не успеваю его записать.

Бабе Кате уже далеко за восемьдесят. Она сорок с лишним лет отработала на комбинате, говорит: «Бревна пилиль…»

Баба Катя несколько глуховата, и она искренне думает, что этот упитанный дядька из газеты (то есть я) приехал писать о ее самоотверженном трудовом пути, о котором она повествует на русско-башкирском наречии, и смотрит на меня ласково.

Бабе Кате все нынешние невзгоды нипочем! Она пережила голод, репрессии, войну, опять голод, Сталина, Хрущева, Брежнева, перестройку... И самое главное: она помнит то золотое советское время, когда туалеты на Благом Ключе чистили регулярно.

За этим следила компартия!

Кстати, о партиях.

Из соседней комнаты выходит большой человек с бесконечно добрыми глазами. Глаза — это первое, на что обращаешь внимание. Только потом замечаешь легкий шарфик на шее с логотипом одной из политических партий. Честно говоря, я думал, что от этой партии все давно отвернулись. Но Андрей (так он представился) специально достал шарфик, узнав, что приехали из газеты: эту партию он шибко уважает. И даже как-то написал жалобу партийным начальникам. Но те, видимо, привыкли думать только о высоких целях.

Андрей приглашает нас в свою комнату и показывает на угол стены, где частично отошли обои и видны следы свежего алебастра.

— Каждую неделю замазываю щель, — поясняет он. — А она опять появляется.

В его комнате из мебели только кровать да ржавый умывальник. Еще вижу электроплитку и ... Что это? В углу небольшой телевизор, и на экране — весь коридор этого барака. Вон женщины митингуют, и баба Катя дремлет в сторонке...

— Да, поставил камеру видеонаблюдения, — рассказывает человек с добрыми глазами. — У нас здесь чуть пожар однажды не случился, вот я теперь и наблюдаю.

Андрей утверждает, что купил камеру на свою пенсию по инвалидности.

Над монитором — множество икон. Андрей дарит мне один из образов и рассказывает, почему это место, где стоят бараки, называется Благим Ключом. Здесь якобы в старые времена жил какой-то святой отшельник.

Грустно! Отшельник молился и облагораживал это место, а мы…

Лучшей иллюстрацией будет объявление на одном из железных гаражей, рядом с которым заброшенная выгребная яма. Цитирую: «Уважаемые жильцы! Контейнера для мусора выше туалета... Выгребная яма — для помоев без г…»

Не спешите укорять людей! Куда ж им сливать помои и иные отходы на известную букву? Святому отшельнику было проще: он жил один на лоне природы. А сегодня здесь более десятка бараков с удобствами на улице.

Встречаюсь с местной активисткой Анной. Вообще-то, она Амина, но совсем не против, когда ее кличут по-соседски Аней.

— С чего начинается дом? — спрашивает Амина.

Вопрос неожиданный, и я молчу, соображая.

— С улицы! — отвечает она сама себе.

Я же думаю: а улица с чего начинается? У кого-то под окнами зеленая аллея. Из окошка моей квартиры виднеется строящийся собор. Правда, под другим окном я насчитываю по вечерам до 100 автомобилей.

А здесь, на Благом Ключе, с чего начинается улица? Я молча смотрю на надпись, что на гараже...

Кстати, Амина Гамиловна — автор этого воззвания.

Вообще-то, человек она очень тонкий и интеллигентный, большой ценитель живописи, но порой, чтобы доходчиво объясниться, не чурается уличного жаргона. Однако Амина не столь наивна, чтобы надеяться воздействовать на людей лишь воззваниями на гаражах. Необходим руководящий центр.

— Почему у нас нет своей управляющей компании? — задается она вопросом, который я слышу уже в пятый раз от жителей этого микрорайона.

Есть у Амины и другие «почему».

Почему, например, местные дети лишены детских площадок, клубов, спортивных сооружений, кроме стадиона, который все же довольно далеко от Мокрой Поляны.

Почему этот микрорайон в выходные и праздничные дни остается отрезанным от остального города? Надо быть большим оптимистом, чтобы вечером выходного дня ожидать здесь маршрутку!

Почему…

Впрочем, пока хватит.

Сразу хочется обнадежить жителей сообщением о том, что на рынок пассажирских перевозок нашего города намерено вернуться государственное автопредприятие. Значит, маршрутки пойдут по графику. По крайней мере, все на это надеются.

И на Мокрой Поляне запланировано строительство детской площадки.

Около одного из бараков трое подростков. Я направляюсь к ним. Наверное, слишком решительно иду, потому что один из мальчишек тут же скрывается в подъезде.

Через минуту, присмотревшись ко мне, мальчуган выныривает из темноты, выпускает дым изо рта и протягивает остаток сигареты товарищу.

Я сам курил в подъездах в их возрасте. Поэтому молчу. Они это оценивают. И рассказывают, как один злой дяденька однажды намазал солидолом скамейку, где они любили собираться. Теперь остался только подъезд, откуда их пока не гонят. Впрочем, есть полянка неподалеку, где они тоже любят потусоваться.

Иду в сторону другого барака. Встречаю мальчишек помельче. Эти учатся в начальных классах. Рассказывают, что когда-то ходили в секцию греко-римской борьбы. Но бросили, потому что автобусов не дождешься и мамы волнуются.

Заглядываю в квартиру, что на первом этаже одного из деревянных бараков. Женщина, не успев выслушать, кто я такой, машет рукой:

— Толку от вас никакого! И снимали, и писали сто раз…

Я молчу. Потому что она права. Пару лет назад я снимал здесь репортаж (работал тогда на ТВ), и мой сюжет запретили к показу. Нет, не руководство телекомпании — берите выше.

Вообще, здесь, на самой окраине Белорецка, становишься философом: какое замысловатое переплетение эпох! Некоторые бараки строились, как утверждают местные жители, еще пленными немцами. Обшарпанные строения из шлакоблока. Чуть ниже — деревянные постройки. Эти, говорят, появились еще до войны. Скрипучие и где-то покосившиеся крылечки у каждого подъезда, в некоторых бараках — коридорная система, где в углу скопление ведер и тазов. И на этом фоне — евродвери, пластиковые окна и спутниковые антенны на крышах. Ну и общие туалеты, куда ходить небезопасно.

Эпохи уже породнились. И это уродливое родство пока многих устраивает.