О друге замолвлю слово

У каждого, кто работал с ним, знал его, осталось в памяти что-то свое, личное, светлое. Обладая организаторским талантом, журналистским чутьем и непререкаемым авторитетом среди коллег, он, будучи много лет ответственным секретарем газеты, старался сделать все, чтобы коллектив не «зависал» до темноты над подписанием номера. Умел не только подправить любой текст, но и сам блеснуть остроумным пером. До последней минуты оставался ответственным за выпуск полосы «Ветеран», раз в месяц обязательно появлялся в редакции. Как-то, увидев на месте ответсека, находящегося в отпуске, другого журналиста, со знанием дела юморнул: «Ну что ж, как говорится, крепкого тебе стула!».

— Сколько ни крутись, а живым из этой жизни не выбраться, — пошутил он однажды по поводу своего здоровья.

Живым не уйти, а достойно можно. Как Петр Тряскин, на боевом посту.

С Петром Тряскиным у нас были давние связи. Оба мы когда-то работали в районной газете в Мишкино. Правда, я начал позже. А жена его, Клавдия Васильевна, учительствовала в школе. Ее ученицей была моя будущая жена Светлана.

Вторая встреча с Петром Константиновичем произошла в редакции «Советской Башкирии», где я работал собкором. Так завязалась наша дружба. Связи с редакцией я не порывал даже после назначения меня редактором районной газеты. Приезжая в Уфу, непременно заходил к своему другу — передать материалы, выполненные по заданию редакции, наведать старого приятеля.

У хозяина кабинета с надписью «ответственный секретарь» — человека с черными, как смоль, волосами, в неизменных роговых очках, всегда народ. У всех срочные дела. А на стене кабинета висят свежие полосы — завтрашний номер. График его выпуска соблюдается точно. Но ответсекретарь неизменно спокоен, находит нужные слова для каждого посетителя.

Я всегда удивлялся его взвешенной неторопливости. Именно от него перенял многое в работе с газетными материалами. Он из той породы редакторов, которые обязаны отделять зерно от шелухи и следить, чтобы шелуха не была напечатана. Если он что-то убирал из текста, качество ничуть не страдало.

— Скульптора как-то спросили, как он создает свои творения, — толковал он мне по этому поводу. — Мастер отвечает: беру камень, убираю все лишнее, и получается скульптура.

Петр Константинович и по уму, и по характеру, и по отношению к людям был незаурядной личностью. Разнообразен был и его интерес ко всему. Очень давно он подарил мне отксерокопированную рукопись о неразгаданных тайнах природы со своей трактовкой этих явлений. Возможно, потом она стала основой для книжки.

Во время редких встреч мы мало говорили о работе. Коснулись как-то темы о друзьях-журналистах.

— Их почти не осталось, — посетовал мой друг.

Я напомнил ему четверостишие поэта Владимира Карпеко:

Порой и я терял друзей.
Не потому, что ротозей.
А потому, что есть друзья,
Которых не терять нельзя.

Он снисходительно улыбнулся:

— Ты что, старик. У меня такого не было.

И впрямь, не помню случая, чтобы он о ком-то отозвался недоброжелательно. Не умел он и жаловаться на судьбу, хвори и другие неурядицы.

В последнем телефонном разговоре Петр шутливо предупредил, что скоро догонит меня по годам — в октябре ему исполнится восемьдесят.

— Вряд ли, — ответил я. — Я уже восемьдесят пять отметил. А ты на мой юбилей не приезжал.

— Не мог, дорогой, не мог, — парировал он. — А ты на мой приезжай, буду рад.
Не довелось. Судьба распорядилась иначе.