Это тёплое имя — Тулупов

Владимир Тулупов — наш земляк, уроженец Уфы — уже много лет руководит факультетом журналистики в Воронежском госуниверситете. Прекрасный человек, друг и товарищ для многих собратьев по перу, немало лет, сил и энергии отдавший башкирской прессе. Не смею называться его другом. Это дело ответственное, обязывающее. Но если бы он меня назвал своим другом, я был бы счастлив.

Только и разговоров, что о войне и мире

Ей-богу, не собирался я ехать в Воронеж. Это Антон, философический мой сын, закрутил все и завертел. Я ему так много рассказывал о Володе, что он решил: нам надо непременно встретиться. Заказал мне билет на поезд — сейчас, в эпоху интернета, это сделать можно на раз, не выходя из дома, — и, считай, силком вынудил меня сесть в поезд. И мы тронулись с разных концов — сын из Питера, я из Уфы — в Воронеж, к Тулупову. Самолеты туда не летают — специальная военная операция. Аэропорт закрыт, наши аэродромы под прицелом Запада.

Поезду я даже был рад, забыл, что такое стук колес. Как там, бишь, один поэт признавался? Если в ноздри мне попал запах шпал, я пропал… За окном — Россия. В вагоне — качание голов над качанием столов, где качаются и падают бутылки прямо горлышками в снятые ботинки. Меняются картины за окном. Меняются пассажиры за столом. И разговоры. В поездах сегодня только и разговоров, что о войне и о мире. В моем купе попутчиков было немного — один ворчливый старик, который возвращался из гостей домой, в Белгород. Впрочем, ворчливый — мягко сказано: он крыл сурово, на чем свет стоит, но с любовью родную армию, допустившую нацистов в Курскую область: «Как же вы смогли, родненькие, вашу душу, допустить?!»

— А ведь не только Курску, и вам в Белгороде тяжело? — посочувствовал я.

— Мы уже привыкли к прилетам, — успокоил меня старик.

К прилетам привыкли и воронежцы. Это я услышал от Тулупова, когда поделился с ним впечатлениями о первых часах пребывания в Воронеже: мы с сыном только расположились в квартире, только взяли в руки телефоны, как я увидел всплывшее сообщение об угрозе атаки БПЛА. Признаюсь, у меня был мандраж. Вещи собрали быстро, выставили у порога и попробовали уснуть. Сын, молодой и беспечный, спал крепко. Я ворочался. А в два часа ночи над городом грохнуло — был сбит беспилотник. Утром сообщили: поврежден дом на Московском проспекте.

— Мы уже привыкли, — обронил Володя, выслушав меня.

Тамара, жена Володи, еще более спокойным голосом уточнила:

— Там дом новый, еще не заселенный — никто не пострадал.

Человек никогда не опаздывающий

Тулупов — человек насквозь деловой, занятой, всюду и всеми ожидаемый и, к слову, никогда и никуда не опаздывающий. Он и сам терпеть не может опаздывающих и необязательных.

Нам повезло — мы приехали в субботу. Володя был свободен и сам пришел к нам. Мы встретились с ним под колокольный звон от Божиего храма рядом. Я вышел его встречать. Он летел навстречу стремительной походкой — попробуй скажи, что ему семьдесят лет…

— Я покажу вам литературный Воронеж, — сказал сразу. — Не весь, конечно. В один день это невозможно. И в два тоже…

Такой же летящей походкой он рванул вперед по утреннему Воронежу. А мы — за ним, едва поспевая. Воронеж — это созвездие литературных имен, родина, колыбель замечательных поэтов, писателей, для некоторых из них — и место упокоения. Как, например, для поэта Ивана Никитина, автора прекрасных строк «Под большим шатром голубых небес».

Здесь какое-то время отбывал ссылку многострадальный Осип Мандельштам, замахнувшийся на грозного Иосифа Виссарионовича Сталина — «Мы живем, под собою не чуя страны…». Памятник блаженному поэту тоже стоит в городе.

Но экскурсию Тулупов начал от памятника Алексею Кольцову. Тому самому, что воспел степь широкую и косаря могучего:

«Раззудись, плечо! Размахнись, рука!»

Не знаю, есть ли сегодня в школьной программе Кольцов, который с самим Пушкиным был «на дружеской ноге» — беседовал с ним? Есть ли Никитин?

Издатель Суворин, без которого вряд ли русская литература обрела Антона Павловича Чехова, Андрей Платонов, Самуил Маршак, писатель Борис Васильев (автор трагической книги «А зори здесь тихие»), журналист Василий Песков — это далеко не весь литературный пантеон…

Во все время экскурсии Володя то и дело успевал отвечать на приветствия незнакомых людей: «Наверное, мои студенты».

От школы Засурского до школы Тулупова

Но главная цель нашей встречи все же был журфак Воронежского госуниверситета, где уже свыше тридцати с гаком лет трудится Тулупов. И, конечно же, никакой он там не Володя для студентов и коллег, а Владимир Васильевич Тулупов, доктор филологических наук, профессор, декан факультета журналистики ВГУ. По сути, на сегодня в Воронеже работает журналистская школа Тулупова, подобная школе Ясена Засурского в Московском государственном университете. Сам же Владимир Васильевич категорически не согласен с таким нескромным, на его взгляд, определением. Ведь журфаку шестьдесят четыре года. У основания его в 1961 году стояли замечательные педагоги Г. Антюхин, Б. Кривенко, Л. Кройчик.

Из широкого Тулупова рукава вылетают в медиапространство и пополняют российскую прессу квалифицированные кадры. И счет им, наверное, потерял уже и сам профессор.

— В нынешнем году сразу четверо наших выпускников отделения военной журналистики были приняты на службу в главную армейскую газету России «Красная звезда», — с гордостью сообщил он.

«Господин оформитель»

Он провел нас по факультету. В коридорах и аудиториях уже было тихо и безлюдно. Оставались только на последних парах голодные студенты и усталые преподаватели. Стены факультетских коридоров и аудиторий были увешаны портретами педагогов-ветеранов. И картинами. Живопись — это еще одна сторона многогранного Тулупова. Выставка работ в честь своего семидесятилетия — своеобразный отчет ученого, профессора, художника. Юбилей, между прочим, грянул нынче в августе. С прошедшим тебя, Владимир Васильевич! Трудись, не уставай! Пусть полет твоих учеников будет высоким! Пусть на твоих холстах сияют краски чистые!

В библиотеке мы увидели другую выставку — выставку книг, публикаций педагога Тулупова. Среди них я увидел первую его книжицу, посвященную макетированию газетных полос. Она так и называется — «В мастерской газетного оформителя». Издана в Башкирии еще в то время, когда Володя работал в «Ленинце» — ныне «Молодежной газете», в «Вечерней Уфе», свою студенческую юность «господин оформитель» провел в секретариатах городской, республиканских газет. Преподавал в Башкирском госуниверситете. Между прочим, именно Тулупов стоял у истоков создания в республике журфака, отметившего, кстати, недавно тридцатипятилетие. Наверняка в БГУ об этом помнят…

Молчи, грусть, молчи!

Одну из последних своих книг — «Тропинки памяти» — Владимир Васильевич подарил мне. Она открывается его стихами, полна иронии, веселых и печальных размышлений о прошлом, настоящем и будущем.

Грусть очищает, как ни странно, лечит
И даже новой силы придает.
Спасибо, грусть, — с тобою человечным
Мир остается. И живет, живет…

Царица факультетских книг и газетных подшивок библиотекарь Елена Владимировна Кочеткова рассказала нам о своей работе. Показала книжные полки, стеллажи для газет — здесь собраны подшивки практически всей федеральной печатной периодики России, начиная с воронежской прессы, с главной официальной «Российской газеты» и кончая забытой всеми «Правдой»…

Но если нет ни радости, ни горя…

Утомленные за целый день студенты выдержали еще сорок пять минут общения с нами, гостями. Сын мой Антон выступил перед ними с небольшой лекцией под строгим названием «Как повысить качество творческой работы». Разговор изобиловал терминами, в которых мне, журналисту, что называется, от сохи мало что было понятно. Но завершился разговор на понятной для всех ноте: о чем бы ни писал и ни говорил поэт, писатель, журналист, но если нет в его творчестве ни радости, ни горя, то все это будет ложь.

Потом было прощание. Мой поезд отходил от красивого железнодорожного вокзала вечером. В поезде под стук колес и разговоры попутчиков я думал о гостеприимном Воронеже — спасибо за это Володе, о большой и нужной работе Тулупова на ниве образования, о его прямой и правильной, строгой и честной судьбе, о его семье, красивой и дружной, с двумя сыновьями и дочерью, с внуками. И о судьбе России — вон она, родимая, на каждой станции шумно сходила с поезда и поднималась в вагон, кряхтя, ругаясь и смеясь. В Грязях ли Воронежских, в Мичуринске ли Уральском, в Тамбове, Кирсанове или Пензе, всюду — от Белгорода до Уфы — вот она, наша Россия многоликая. Опрятная и непричесанная, хмельная и трезвая, печальная и веселая — разная и все равно, куда ни глянь, такая огромная, такая красивая и сильная, собранная воедино в общих трудах и заботах, ко всему и на все готовая — и к драке с супостатом, и к празднику с друзьями.

Входили в вагон и располагались курсанты-артиллеристы, направляясь в Сибирь на стажировку. И тут же попадали в руки сердобольных и хлебосольных бабушек, расстилающих на маленьких купейных столиках дорожную снедь: «Угощайтесь, сынки!» Они не отказывались.

Самые смелые из них уже знакомились с юными попутчицами. Кто-то — до следующей станции, а кто-то, быть может, на всю оставшуюся жизнь…

Вместо послесловия

С дороги я написал в вотсапе письмецо товарищу в Уфе: «Возвращаюсь из Воронежа. Володя встретил тепло. Приготовил для нас плов — пальчики оближешь!»

«Так он же не пьет!» — изумился в ответ товарищ.

Эх, ребята! Он еще и не курит!