Все новости
Общество
30 Мая 2022, 13:15

Судьба прокурора

Поезд медленно набирал ход. Дымный промышленный пейзаж Свердловска постепенно оставался позади. Через замерзшее окно вагона Иван Семенович долго разглядывал исчезающие строения городских окраин. Кто знает, вернется ли он сюда?

Рафаил ЗИНУРОВ
Рафаил ЗИНУРОВ

Устроившись в купе у окна, раскрыл газету. Не читалось. Мысли вновь и вновь возвращались ко вчерашнему заседанию бюро Уралобкома, на котором было принято решение откомандировать в недельный срок прокурора Свердловской области Ивана Семеновича Герасимова в распоряжение наркомата юстиции РСФСР.

Уже который раз в мыслях он невольно возвращался к четырем проведенным здесь годам работы в должности прокурора области. Нет, особых изъянов в своей деятельности он не находил. Чем же тогда вызвана такая спешка?

За окнами вагона опускалась ночь. Проводница, давно поглядывавшая на молодого, но не по годам серьезного и задумчивого пассажира в интеллигентных очках, предложила ему чай. Отказавшись, Иван Семенович улегся и снова задумался. Поезд должен проследовать через маленькую станцию Агрыз, а оттуда и рукой подать до Ново-Спасска... Вспомнив родное село, Иван Семенович оживился, встал и сел у окна. Воспоминания нахлынули сами собой.

Детство его прошло в волостном селе Ново-Спасск Мензелинского уезда Уфимской губернии. Предки Ивана Семеновича, выходцы из Симбирской губернии, переселившись сюда еще в начале XVIII века, деревню назвали Новый Бусеряк, по названию соседнего села Старый Бусеряк, основанного еще в середине XVII века на берегу одноименной речки крестьянами из Нижегородской губернии.

Для Нового Бусеряка была выбрана красивая и живописная местность вдоль реки Ирня (Лесной Зай), правом притоке реки Степной Зай, недалеко от старинной русской крепости Заинск. С 1842 года, когда местным помещиком К. А. Левашовым в Новом Бусеряке была построена церковь во имя Святого Спаса Нерукотворного Образа, село стало называться Ново-Спасском.

Как и все сверстники, в детстве Иван ходил в ночное, в жаркие летние дни купался в пруду, враждовал с пацанами из села Малый Бусеряк и участвовал в драках и потасовках против мальчишек нижнего конца Ново-Спасска.Вспомнив эти баталии и стычки, а также то, как жители нижнего конца несколько лет судились с барином Мельгуновым из-за воды, которую последний, выкопав пруд, отвел к своей мельнице, Иван Семенович улыбнулся – такими наивными и безобидными казались теперь эти детские драки и судебная тяжба из-за воды по сравнению с делами, которыми уже много лет занимался прокурор Герасимов. 

Его отец, Семен Кузьмич Герасимов, воспитавший троих детей – Ивана, Василия и Марию, как и брат, Гаврила Кузьмич, имел здесь давние и крепкие корни. Дед Кузьма Герасимов переселился сюда еще совсем молодым, в числе первых. По местным меркам братья Герасимовы имели крепкие хозяйства: по две рабочие лошади, по 40–50 десятин земли, домашний скот, добротные постройки.

Будучи одним из немногих грамотных крестьян в селе, Семен Кузьмич работал писарем в волостном управлении. Старенькую трехклассную земскую школу в Ново-Спасске, построенную в 1864 году возле имения Левашова, хозяин которого постоянно проживал в Петербурге, его сын Иван окончил с отличием. Еще долгие годы учительница Ксения Афанасьевна Харламова и законоучитель отец Суздальский ставили его в пример другим ученикам.

Пользовавшийся большим авторитетом и уважением среди сельчан Семен Кузьмич устроил Ивана в Уфимскую мужскую гимназию. Родной дом на высоком берегу Ирни сын теперь навещал редко. Как ни старался Семен Кузьмич обеспечить его учебу, средств все же не хватало. А в один из редких приездов в Ново-Спасск не по годам серьезный Иван удивил отца, заявив, что после гимназии намерен ехать в Казань поступать в университет, на юридический факультет. Еще больше удивился Семен Кузьмич, узнав, что сын подрабатывает репетиторством и копит деньги для поступления в университет. Всегда выделявший Ивана среди других своих детей Семен Кузьмич, представив сына важным городским барином, поддержал это намерение.

Так, совмещая учебу в старших классах Уфимской гимназии с репетиторством, что в общем-то широко практиковалось в те годы, целеустремленный юноша постепенно приобретал очень важный и необходимый опыт общения с людьми. Впоследствии полученный навык сыграл огромную роль в его жизни.

Поезд, то замедляя ход, то стараясь наверстать упущенное время, тащился через заснеженные просторы Предуралья. Возникло непреодолимое желание хоть ненадолго навестить по пути в Москву в Ново-Спасске дядю, Гаврилу Кузьмича. Ведь неизвестно, что его ждет в Москве. Однако привыкший всегда поступать обдуманно и хладнокровно, Иван Семенович знал, что не скоро увидит родные края.

Подрабатывая в старших классах гимназии репетиторством в семьях уфимских купцов из татар и башкир, гимназист Иван старательно изучал их язык, чем вызывал удивление и насмешки как у сверстников-гимназистов, так и своих учителей.

Окончив в 1914 году уфимскую гимназию, в том же году он неожиданно легко поступил на юридический факультет Казанского университета. Впрочем, так ли легко это ему далось? Отцу его пришлось продать одну из лошадей и надолго сдать в аренду половину своего земельного надела. Сам Иван от изнурительной подготовки к экзаменам похудел, замкнулся в себе.

В Ново-Спасске над ним в то лето открыто посмеивались. Особенно потешались над стараниями Ивана сын управляющего левашовским имением, штабс-капитан русской армии Дмитрий Турков и гостивший у него поручик Родион Унгвицкий. Разговоры в селе о том, что сын Семена Герасимова поедет в Казань учиться на барина, их очень веселили.

Начало занятий в университете совпало с началом войны с Германией. Часть студентов, жалея убитого в Сараево эрцгерцога Фердинанда, во всем винила социалистов. Другие, особенно юристы, начитавшиеся работ Гуго Гроция и Макиавелли, доказывали, что раз Германия агрессор, то война со стороны России справедливая. В такой войне, считали они, все средства хороши, и призывали расправиться со всеми немцами в Казани.

Брожение среди студентов особенно усилилось в начале 1918 года. Во всех аудиториях жарко спорили о политике. Ругали всех – и царя, и кайзера Вильгельма, и генерала Брусилова. Особенно накаляли студентов юрфака слухи о том, что партия большевиков и их вождь Ленин являются тайными союзниками Германии.

Студент четвертого курса Иван Герасимов в эти споры и разговоры не вступал. Он продолжал заниматься с прежним усердием, хотя занятия теперь часто срывались. К этому времени он уже прилично владел немецким и французским языками.

Однако наблюдая за спорщиками, он почему-то все чаще вспоминал слова своих земляков – штабс-капитана Дмитрия Туркова и поручика Родиона Унгвицкого. Несмотря на обиду за их насмешки в свой адрес, в глубине души они чем-то ему нравились. От них Иван не раз слышал, что социалисты погубят и Россию, и царя, и русскую веру.

На этом месте воспоминаний Иван Семенович усмехнулся. Нет же, Россия жива, и не кто-нибудь, а большевики руководят ею. А чего добились Турков и Унгвицкий, в 1920 году вошедшие с колчаковским полком в Заинск, а позже, в тот же голодный двадцатый год, поддержавшие мятеж «вилочников» в родных местах против Советов? В 1921 году Дмитрий Турков, ставший к тому времени подполковником колчаковской армии, а Родион Унгвицкий –  штабс-капитаном, были расстреляны чекистами где-то под Самарой.

Однако, вспомнив все это, как и раньше, Иван Семенович никакого чувства своей правоты не испытал. Он снова, в который уже раз, удивился, поймав себя на том, что ему искренне жаль этих когда-то веселых, любивших Россию и царя односельчан. Именно такими запомнились они ему в момент их последней встречи на берегу Мельгуновского пруда в Ново-Спасске летом теперь уже далекого 1914 года. Как же так? Ведь они действительно любили Россию, воевали за нее в Первую мировую, четыре года проведя в окопах на передовой.

А вдруг их слова окажутся пророческими? Ведь в прошлом, 1929 году, с началом коллективизации жители Ново-Спасска прислали ему в Свердловск письмо с просьбой заступиться –  у многих из них отобрали «не токмо последнюю лошадь и корову, а паче и имущество для колхоза». Вспомнив эти слова из письма, Иван Семенович поежился. Не всегда, видимо, все хорошо продумывается «башмачниками».

Это слово впервые услышал от Дмитрия Туркова тем же летом четырнадцатого года в отношении социалистов. Ну и что «башмачники»? Сегодня они олицетворяют сильную и вполне легитимную власть в России, хотя... и не всегда законно. Продразверстка, например, сопровождавшаяся массовым насилием, та же коллективизация...

Иван Семенович, сняв очки, протер их платком. Да, видимо, не уснуть сейчас. До Агрыза, откуда зимой вел санный путь в Ново-Спасск, еще далеко, успеется поспать. Но воспоминания уже разбередили душу. От них веяло какой-то острой болью и грустью, невосполнимой утратой чего-то дорогого.

Его отец Семен Кузьмич несколько лет назад переехал в Челябинск вместе с сыном Василием и дочкой Марией. Василий часто писал старшему брату в Свердловск. Из его последнего письма Иван Семенович узнал, что построенную когда-то барином Левашовым церковь в Ново-Спасске местные активисты уже не раз пытались снести. Однако старинная кладка и литая из чугуна ограда никак не поддавались. А служба в церкви все еще продолжалась. Хотя уже шел 1930 год, и почти все церкви и мечети в округе были разрушены или переделаны под амбары и школы.

Иван Семенович тогда написал в ответном письме брату в Челябинск, что раз здание церкви такое крепкое, значит оно еще послужит. Абсолютно не придавая какого-либо значения своим словам. Знать бы заранее, чем они обернутся для него спустя шесть лет...

А пока 36-летний прокурор Свердловской области Иван Семенович Герасимов даже в мыслях не допускал, что слова о крепкой Ново-Спасской церкви в дальнейшем могут сыграть в его судьбе какую-то роль. Ощущая смутную тревогу из-за неожиданной и поспешной командировки в Москву «в распоряжение минюста», строил догадки. Может это новое назначение?

Ведь он опытный прокурор с восьмилетним стажем руководителя и университетским образованием. По тем временам большая редкость. В Москве, в наркомюсте, Герасимова хорошо знают и считаются с его мнением: после Башкирии и Вятки Свердловская прокуратура была уже третьим ведомством, которым он руководил.

Немного успокоившись, Иван Семенович мысленно вернулся в далекий 1918 год. Поблескивая в полумраке купе стеклами очков, он продолжал неподвижно сидеть, уставившись в темень проносящейся за окном зимней ночи.

Осенью 1918 года из-за полыхавшей кругом Гражданской войны занятия в университете прекратились. Иван искренне верил, что все это временно, занятия скоро возобновятся, и он сумеет закончить последний пятый курс. Решение поехать в Уфу и заняться репетиторством пришло в Ново-Спасске. Однако уезжал оттуда с тяжелым сердцем: односельчане, когда-то все одинаковые, теперь почему-то разделялись на богатых и бедных. Слухам, что Советы будут у всех все отбирать, верить не хотелось. Давний друг отца, Герасим Фомич Пронин, ставший председателем сельского Совета, долго пытался убедить Ивана «записаться в Советы» и остаться в селе.

В Уфе, куда 24-летний Иван Семенович приехал в октябре 1918 года, ситуация ничем не отличалась от казанской. Те же митинги и красные знамена, листовки почти на всех столбах, солдаты на улицах с красными бантами и повязками. Особенно удручали всеобщий беспорядок и суматоха кругом.

Вопреки ожиданиям работу он нашел быстро. Интеллигентная внешность, владение немецким и французским языками, а также вполне сносный татарский язык понравились в первой же семье.

До июля 1919 года, упорно не замечая хаоса и разрухи в городе, Иван Семенович работал репетитором. Он уже был солидным, женатым молодым человеком, который не любил разговоров о политике. Однако вскоре его жизнь круто изменилась.

Весной 1919 года его пригласили на работу в Уфимскую  чрезвычайную комиссию. Но после первой же беседы с председателем ЧК Сулейманом Мурзабулатовым он понял — сюда его не возьмут. Больше всего сотрудников ЧК интересовало происхождение Герасимова, они не поверили, что он из крестьян. К тому же не коммунист, да ещес барскими манерами (так воспринимались элементарные нормы воспитания). Все вкупе ассоциировалось у них с контрреволюцией, было чуждым и непонятным.

Вскоре Ивана Семеновича мобилизовали в Красную армию и назначили начальником политотдела Уфимского военного комиссариата. Вступив в августе 1919 года в ВКП(б), он с присущим ему усердием погрузился в новую работу.  Так Иван Семенович оказался в гуще людей и событий, которых прежде избегал.

Поначалу из-за образованности и сдержанности многие воспринимали его как высокомерного и самодовольного представителя ушедшего мира. Но реальные дела, самообладание и работоспособность постепенно все расставили на свои места.

Очень скоро, уже в декабре 1919 года, Иван Семенович стал заместителем начальника политуправления Приуральского военного округа. В январе 1921 года его откомандировали в распоряжение Уфимского губернского совета народных комиссаров и назначили заведующим губернским комитетом политпросвещения.

Напряженная работа, бесконечные совещания и съезды почти не оставляли времени для семьи: жены, маленького сына и тещи. В родном Ново-Спасске он не был уже три года. Тянуло повидать родителей. Между тем из Ново-Спасской волости, которая как и весь Мензелинский уезд в начале 1920 года еще входила в Уфимскую губернию, приходили тревожные вести.

Восстание «Черного орла», охватившее все Поволжье и Оренбуржье, устроило свой штаб в Ново-Спасске, хотя из села, по слухам, в нем участвовали немногие. Все это настораживало – ведь Иван Семенович уже хорошо знал, как поступают чекисты с контрреволюционерами, противниками Советов.

Как заведующий Губполитпросветом он участвовалво всех совещаниях и съездах. И вот на губернском съезде Советов Иван Семенович встретил односельчанина Герасима Фомича Пронина, председателя сельского Совета. Хотя в их последнюю встречу в Ново-Спасске в 1918 году они расстались почти врагами, так как Иван Семенович не пожелал помогать Пронину утверждать новую власть в селе, теперь они были искренне рады видеть друг друга.

Драматические события в родном крае, о которых поведал ему Герасим Фомич, лишь усилили желание Ивана Семеновича съездить в Ново-Спасск. В голодном 1920 году около 30 безлошадных крестьян, заручившись поддержкой местной ЧК, попытались отобрать имущество у относительно зажиточных односельчан. В кровавой потасовке несколько человек было убито. Отобрали последнюю лошадь и весь земельный надел и у отца Ивана Семеновича.

Сложившая ситуация привела к новым кровавым событиям. Заблудившийся вьюжной зимней ночью продотряд из Уфы был захвачен в плен белогвардейским полком подполковника Туркова, и повстанцы перекололи всех продотрядовцев вилами. Но скоро в село вошли красные и расстреляли многих участников кровавой расправы той декабрьской ночи. Не участвовавшего в этих событиях Семена Кузьмича спасло лишь то, что его сын Иван, как сообщил красноармейцам Герасим Пронин, «состоял начальником при губернском СНК».

...Мерно постукивая на стыках рельсов, поезд мчался сквозь ночь.  Иван Семенович переключил мысли на свою прокурорскую деятельность в Башкирии. На эту стезю, абсолютно новую и малопонятную для уфимских губернских властей, он пришел с первых дней основания нового органа –  прокуратуры.

После года работы в Губполитпросвете, в январе 1922 года, его назначили заведующим губернским отделом народного образования. Год этот выдался чрезвычайно тяжелым для Ивана Семеновича. А начался он с памятного январского совещания в Белебее членов Губкомпомголода, заместителем председателя которого он являлся.

Высказывание Герасимова о недопустимости полной конфискации зерна у крестьян, иначе весной им нечего будет сеять, а это повлечет новое социальное противостояние и обострит ситуацию с голодом, члены комитета встретили в штыки. Его обвинили в контрреволюции. Однако выдержка и самообладание, убедительные факты и логика коммуниста Герасимова сделали свое дело. Конфискацию хлеба провели не так жестко. Видимо, только поэтому дело не дошло до «вилочного» бунта, как в Мензелинском уезде. А ситуация была крайне напряженной – большинство белебеевских крестьян, по словам членов Губкомпомголода, «к интересам голодающего населения было настроено резко контрреволюционно».

14 июня 1922 года произошло слияние Малой Башкирии с Уфимской губернией. А уже 18 июня постановлением высшего органа новой автономной республики – Башкирским Центральным Исполнительным Комитетом Советов, Иван Герасимов был утвержден народным комиссаром юстиции.

С первых же дней на посту наркома Иван Семенович взялся за организацию работы и структуры наркомюста. Однако в Стерлитамаке все еще продолжал действовать нарком уже упраздненной Малой Башкирии Кузьмин. С большим трудом, лишь после вмешательства председателя БашЦИКа М. Халикова, удалось обеспечить приезд в Уфу Кузьмина для слияния его аппарата с ведомством Герасимова.

Весть о «контрреволюционном саботаже» Кузьмина быстро облетела все центральные учреждения новой республики. Первым откликнулся нарком ГПУ Воленберг, тут же предложив арестовать «неразоружившегося мелкобуржуазного элемента». Однако наркомюст Герасимов придерживался иного мнения. На экстренном заседании ЦИК он предложил назначить Кузьмина своим заместителем. Негативно оценив данное предложение, Воленберг заявил, что наркомюст Герасимов «идет против интересов трудовых масс и партии». Тем не менее за исключением Воленберга, предложение Герасимова поддержали все члены ЦИК.

Но проблемы еще только начинались. Декретом Президиума ЦИК РСФСР с 1 августа 1922 года в стране вводился институт прокуратуры. Рискуя получить клеймо контрреволюционера и саботажника, Иван Семенович с большим трудом убедил членов ЦИК отсрочить учреждение органов прокуратуры на территории Башкирской Республики до 1 сентября 1922 года, поскольку не была проведена подготовительная и разъяснительная работа. Взвешенным доводам единственного юриста среди членов БашЦИКа все-таки вняли, и 12 августа ЦИК издал Декрет о введении института прокуратуры в Башкирии с 1 сентября 1922 года.

Оставаясь в должности народного комиссара юстиции, с 1 сентября Иван Семенович приступил к исполнению обязанностей прокурора Башкирской Республики. Тут же остро встал кадровый вопрос. Не хватало даже не столько юристов, которых и не было, а просто грамотных и честных работников. Невероятными усилиями удалось сформировать первый состав прокуратуры Башкирии из трех отделов. Возглавив один из отделов, начальниками остальных Герасимов назначил бывшего чекиста Павла Пальгова и латышского коммуниста Владимира Гольма, когда-то обучавшегося в Петербургском Императорском университете на филолога. Затем, согласившись с предложением ГПУ, Пальгова он назначил еще и своим заместителем.

Поезд замедлил ход. Иван Семенович с волнением стал вглядываться в проплывавшие мимо заснеженные ночные пейзажи Прикамья. Скоро должен быть Агрыз, от которого до Ново-Спасска чуть больше ста верст… Ожидание увидеть кого-либо из сельчан на подводах не оправдалось. Даже санный путь в сторону Заинска, похоже, уже давно замело снегом. Иван Семенович с сожалением снова улегся и вернулся к воспоминаниям.

В первые же месяцы работы в должности прокурора Башкирской АССР он столкнулся с проблемами административного и организационного характера. Порой они казались вообще неразрешимыми: никакого опыта прокурорской работы ни у него самого, ни у его помощников не было. Со свойственной ему обстоятельностью прокурор республики Герасимов приступил к упорядочению деятельности судов, милиции и ГПУ.

Теперь, по прошествии восьми лет, размышляя в ночном поезде о первых месяцах работы, он отчетливо понимал, что по сути он тогда взялся за невыполнимую задачу. Его стремление обеспечить с первых дней правильное исполнение законов судами, милицией и особенно органами ГПУ оказалось наивным.

Не обходилось и без курьезов. Помнится, на одном из совещаний, говоря о соблюдении норм УПК милицией, он употребил выражение «авгиевы конюшни». Многие из присутствующих восприняли это как личное оскорбление. Ивану Семеновичу пришлось кратко ознакомить их с подвигами Геракла. После этого председательствующий вполне серьезно предложил проголосовать за «организацию соревнования против авгиевых конюшен».

Руководители судов, органов милиции и ГПУ, в основном состоящие из людей малограмотных, не понимая задач и статуса прокуратуры, к деятельности молодого органа надзора относились откровенно скептически. Некоторые из них, игнорируя протесты и указания прокурора Башкирии, иногда сами пытались давать ему указания, за неисполнение которых грозили... арестом.

Невзирая на все препятствия, уже в первые месяцы было сделано немало. Разъяснительные инструкции, циркулярные письма и распоряжения прокурора республики Герасимова, его титанические усилия «по установлению закономерности в работе всех учреждений», то есть общенадзорной деятельности, наконец, изменили отношение населения и учреждений к новому органу.

Прежде нередко пренебрегавшие нормами уголовно-процессуального кодекса, следователи и дознаватели в борьбе за революционную законность даже развернули в духе времени соревнование «за лучшее революционное исполнение норм УПК». Всю огромную общенадзорную деятельность осуществлял сам прокурор республики. В течение 1922–1923 годов, проявив незаурядную по тем временам смелость и принципиальность, он опротестовал и добился отмены пяти постановлений СНК Башкирии.

Было уже далеко за полночь. Сон все не шел. Иван Семенович, то и дело по привычке, без надобности протирая очки, продолжал анализировать свою прокурорскую деятельность в Башкирии. Принимались ли им как прокурором республики ошибочные решения?

Да, они, конечно же, были. Вспомнилось дело члена ЦИК Башкирской Республики Сулеймана Ишмурзина, осужденного Ревтрибуналом БАССР за должностное преступление. Его ходатайство о помиловании на заседании ЦИК было удовлетворено. Все доводы и аргументы прокурора Герасимова, высказанные против этого, членами ЦИК были отклонены. Однако, по мнению Ивана Семеновича, это было грубейшим нарушением революционной законности. Поэтому, невзирая на недовольство и насмешки участников заседания, он стоял на своем. Наконец, его слова, сказанные на латыни, а затем на русском – «пусть рушится мир, но свершится правосудие», вызвали веселое оживление и, похоже, очень понравились членам ЦИК и присутствующим. Ходатайство Ишмурзина, осужденного к десяти годам с поражением в правах, было отклонено.

Вправе ли он был лишать осужденного права на помилование? Ведь полномочия ЦИК были вполне легитимными...

Вспомнились и высказывания некоторых членов ЦИК уже после заседания. Одни наивно удивлялись, что «римские буржуи тоже были за революционную законность». Другие недоумевали, неужто уже в Древнем Риме были юристы и прокуроры? Раз они выступали за революционную законность, нельзя ли их отнести к пролетариату?

Не все получалось у прокурора Герасимова. Башкирия как республика в составе России была учреждена по договору с центральной советской властью. Поэтому с первых же дней на своем посту Иван Семенович ощутил двойственность своего статуса. Так, осенью 1922 года, согласно указаниям ЦИК РСФСР, на заседаниях ЦИК БАССР неоднократно рассматривался вопрос об отчуждении части восточных территорий Башкирии, так называемой промышленной зоны, Челябинской области.

От коллег он опять слышал упреки о своей «отчужденности к интересам трудового народа Башреспублики».  Да, письменные ходатайства от жителей отходящих к Челябинской области кантонов, желающих административно подчиняться БАССР, он учитывал. Однако интересы соблюдения революционной законности и служебный долг требовали от него неукоснительного обеспечения исполнения циркуляра ЦИК РСФСР.

Многочасовые заседания ЦИК БАССР 21 и 23 августа и 4 сентября 1922 года проходили чрезвычайно напряженно и нервно. При этом всех интересовало мнение прокурора Башкирии. Некоторые члены ЦИК – Янтурин, Валитов, Ханов и другие, возмущаясь, что прокурор Герасимов «не болеет за политико-экономические интересы республики», даже потребовали от него признать незаконность передачи территорий Челябинской области.

Прокурор республики предложил , как он сам выразился, соломоново решение: волости с преимущественно башкирским населением должны остаться в БАССР, а горнозаводская зона с преимущественно русским населением – в Челябинской области. Но это лишь подлило масло в огонь... В итоге предложение прокурора и наркомюста Герасимова все же приняли. С небольшими изменениями центральное правительство данное решение утвердило.

Было множество и других острых проблем. В частности, руководство Башкирии перед всеми наркоматами Москвы остро ставило вопрос об обеспечении всех учреждений нацкадрами. Наиболее радикальная часть местной интеллигенции чрезвычайно болезненно реагировала на любые кадровые перемещения, сводя все, как правило, лишь к национальному вопросу. На заседаниях ЦИК несколько раз предлагалось «провести решительную коренизацию аппарата прокуратуры». Впрочем, авторитет прокурора Герасимова в республике был достаточно высок, поэтому в конце 1922 года он все же сумел разъяснить членам ЦИК БАССР, что законность никак не должна зависеть от национальности прокурорского работника. Но по другим проблемам обеспечения революционной законности позиция прокурора Герасимова не всегда находила понимание его коллег. Иван Семенович вспомнил дело Ухова.

На заседании Президиума ЦИК республики под председательством Х. Кушаева 14 ноября 1922 года рассматривали ходатайство бывшего полицейского урядника из Бирска Харлампия Ухова о восстановлении его в правах гражданства. Доложив членам Президиума ЦИК суть дела, Иван Семенович высказал предложение удовлетворить ходатайство. С  ним не согласились.

Доводы его оппонентов не имели под собой правового обоснования и строились на эмоциях и предвзятости, мол, подумаешь — советский закон дозволяет. Может, тогда вернем права и колчаковцам, и атаману Дутову, другим контрреволюционным элементам?  Но, выслушав безупречные выводы прокурора, построенные на конкретных нормах действующих законов, оппонентам пришлось с ним согласиться.

Теперь, размышляя об этом в полутемном вагоне ночного поезда, он пришел к выводу, что на самом деле оппоненты вняли лишь последнему, самому незначительному доводу. Он заключался в том, что удовлетворение ходатайства бывшего полицейского урядника, возможно, привлечет на сторону рабоче-крестьянской власти многих других деятелей царских органов управления, которые сейчас затаились и, возможно, готовятся к контрреволюционным выступлениям. О том, что дело Ухова впоследствии в его судьбе сыграет роковую роль, ему тогда, в ночном поезде, даже в голову не пришло.

В сентябре 1922 года встал вопрос о привлечении к ответственности начальника Башглавмилиции Насырова, начальника столичной милиции Мухамедьярова и других, совершивших убийство арестованного. Шестого сентября прокурор республики, доложив членам Президиума ЦИК, проходившего под председательством Ш. Худайбердина, обстоятельства дела, заявил ходатайство о даче разрешения на привлечение члена ЦИК Насырова к уголовной ответственности.

Факты, которые привел прокурор в  качестве доказательства вины Насырова, не возымели действия. Все присутствующие, в том числе и члены Президиума ЦИК, выступили в защиту убийцы. Ведь он происходил из «беднейших слоев трудового крестьянства», с малых лет батрачил, имеет «устойчивую классовую вражду ко всем контрреволюционным элементам», наконец, в партии с 1917 года...

Затем посыпались упреки и обвинения в адрес самого прокурора, который «сознательно игнорирует мнение подавляющего большинства Президиума ЦИК...», «чрезмерно следует буржуазной правовой морали о всесильности прокурора и закона», и «политически недальновидно пользуется обязанностями наркомюста и прокурора».

Тогда Герасимов пошел на крайний и рискованный для себя шаг. Он кратко изложил норму права об ответственности за пособничество тяжким преступлениям. Далее, напомнив членам Президиума ЦИК уже знакомый им постулат древнеримских юристов о правосудии, заявил, что они берут на себя ответственность перед трудовым народом и Советской властью в том, что преступления из этого разряда в дальнейшем вообще не будут совершаться. А если таковое совершится, действия членов Президиума по защите Насырова будут... контрреволюционными. Подействовало. Но, как и в деле Ишмурзина, решающим стал небезупречный, с правовой точки зрения, довод, что было опасно и для самого прокурора.

Впрочем, гораздо больше проблем и хлопот доставляли административно-хозяйственная и организационная часть, которые отнимали у Герасимова львиную долю рабочего времени. Перспектив же улучшить состояние дел в этой области Иван Семенович не видел.

Центральные органы власти республики, партийные и многочисленные общественные организации, деятельность которых неизменно имела острую политическую направленность, без конца проводили совещания, съезды, семинары, слеты, конференции. На всех мероприятиях говорилось практически об одном и том же. И Герасимова как наркома юстиции и прокурора республики обязывали не только присутствовать, но и выступать на них.

Также он являлся председателем Коллегии Высшего судебного контроля республики, председателем коллегии Башнаркомюста, председателем Коллегии Верховного трибунала, членом Совнаркома, членом обкома партии.

Кроме того, с первых же дней деятельности в должности наркомюста Башкирии только ему поручали докладывать о международном положении. Не только в вышеперечисленных органах власти, но и вообще на всех общественно-политических собраниях. Все члены ЦИК и СНК БАССР почему-то считали, что для чтения доклада о международном положении владеть иностранным языком обязательно. Поэтому знание Иваном Семеновичем немецкого и французского, а также татарского языков, что, кстати, поначалу всеми воспринималось с подозрением (знает языки – значит, из бывших), обязывало.

Постоянной головной болью и трудноразрешимой проблемой была нехватка кадров и средств. Она преследовала наркома юстиции и прокурора в Уфе, Вятке, Свердловске. Но хуже всего обстояли дела именно в Башкирии. Здесь требовались не только кадры, хотя бы с минимальными юридическими знаниями, но также и национальные кадры из числа татар и башкир. Таковы были установки центра и Башкирской Республики. Юристы из татар и башкир были чрезвычайной редкостью в первый год работы Герасимова прокурором. Впрочем, их не прибавилось и позже.

Иван Семенович вспомнил, как буквально через месяц работы прокурором республики он вынужден был назначить секретаря надзорного органа Валентина Батурина следователем по важнейшим делам отдела прокуратуры наркомата юстиции. К счастью, он не ошибся в нем. А сколько промахов было допущено при других подобных назначениях?

Труднее всего было заставить следователей, судей, работников дознания соблюдать все процессуальные нормы. Хотя и это еще было полбеды. Некоторые из таких следователей и помощников прокурора, не проработав и года, сами совершали должностные, а то и более тяжкие преступления. Всей огромной работе прокурора республики по разъяснению законодательства, роли, статуса и значения прокуратуры после таких случаев наносился трудновосполнимый урон.

Отсутствие средств на обеспечение нормальной деятельности наркомата юстиции и его отдела прокуратуры являлось не только острейшей и труднейшей проблемой, но и сильно угнетало. Герасимов видел, что в других наркоматах эта проблема почему-то стояла не столь остро. Приходилось идти на унизительные для наркома юстиции и прокурора республики шаги — брать в долг средства в других наркоматах или в милиции, а иногда использовать и личные средства.

К примеру, 18 ноября 1922 года следователь по важнейшим делам прокуратуры республики Букин должен был выехать в поселок Альшеево Альшеевской волости Белебеевского кантона для расследования убийства Сергея Зарубина. Деньгами ни минюст, ни его отдел прокуратуры не располагали. Иван Семенович выдал Букину 8 тысяч рублей из личных средств. Это был далеко не единичный случай. Впрочем, тогда тяжкое преступление было раскрыто за десять дней.

Особую проблему составляли громоздкие отчеты. Их ежемесячно направляли в Центральный Исполнительный Комитет Башкирии. Перечень обязательных вопросов спускали из аппарата ЦИК. Из-за отсутствия подготовленных кадров и низкой квалификации имеющихся работников эти отчеты Иван Семенович обычно, засиживаясь до поздней ночи, составлял сам на 10–12 страницах. Собственноручно писал приказы, распоряжения, даже командировочные удостоверения , а также массу других рабочих документов наркомата юстиции и прокуратуры.

Все переменилось неожиданно. Более чем через год работы народным комиссаром юстиции и прокурором Башкирской АССР, в декабре 1922 года, Иван Семенович был назначен прокурором Вятской губернии. Отъезд запомнился надолго.

Все члены правительства Башкирской АССР, в кулуарах любившие часто употреблять особо понравившееся им, но переиначенное на свой лад латинское выражение прокурора Герасимова «мы разрушим мир, но сохраним правосудие», были единодушны: Иван Семенович необходим Башкирской Республике в качестве прокурора. Но обращение членов ЦИК БАССР и СНК в обком партии с просьбой оставить Герасимова на месте, поскольку с его отъездом «делу укрепления революционной законности и интересам трудового народа Башреспублики будет нанесен невосполнимый урон», обком ВКП(б) не поддержал. Новое назначение прокурора Герасимова было решением ЦК ВКП(б). А они никогда не оспаривались и не отменялись.

В последние дни перед отъездом Иван Семенович подолгу беседовал с прибывшим на его место из Саратовского губкома ВКП(б) Джианшахом Эседулловичем Галли. Он вовсе не удивился, узнав, что его преемник не имеет юридического образования. Однако решительность Галли и его желание быстрее войти в курс дела внушали оптимизм. Инструкции, наставления, передача по акту всего наркомата заняли несколько дней.

Уезжать не хотелось. Ивану Семеновичу казалось, что в Уфе, в городе его гимназической юности и зрелости, остается частица его самого. Однако, как все его соратники и современники, он давно уже привык к мысли, что если так решила партия – значит, это нужно трудовому народу, Советской республике.

От долгого сидения заныла спина. Встав, Иван Семенович попытался разглядеть, что там, за окном вагона. Казань уже позади, значит, севернее, недалеко отсюда лежит Вятская губерния. И снова прошлое придвинулось к нему. В мыслях он проделывал путь, пройденный им за три года работы в Вятке.

Как и в Уфе, начинать пришлось практически с нуля. Правда, уже имелся опыт, который позволил избежать больших ошибок. В Вятке действительно все сложилось несколько иначе. Губернские совещания проходили не так бурно, как в ЦИК Башкирии. С кадрами тоже оказалось проще – проблема национальности здесь практически отсутствовала. Но вот с главными вопросами прокурорского надзора – соблюдением норм Уголовно-процессуального кодекса работниками милиции, судами, органами власти и ГПУ – в Вятской губернии дела обстояли так же остро, как и в Башкирии.

Три года пролетели незаметно. В сентябре 1926 года, вот так же ночью на поезде, по внезапной телеграмме из ЦК ВКП(б), он отбыл в распоряжение ЦК. Тогда в поезде он уже знал, что будет назначен прокурором Уральской области. Помнится, вот так же, уставившись в окно, он думал о том, что от Свердловска не так уж и далеко до Уфы и при случае можно будет съездить. Увы, в Уфу он больше не попал, хотя за четыре года работы в Свердловске не раз намеревался.

В Москву поезд прибыл с опозданием, лишь на пятые сутки. Еще через несколько часов Иван Семенович получил новое назначение на должность заместителя прокурора РСФСР. Смутная и непонятная душевная тревога, томившая его в поезде всю дорогу, рассеялась.В декабре 1930 года заместитель прокурора РСФСР Герасимов был назначен управляющим делами Совнаркома РСФСР.

Теперь Иван Семенович занимался делом, которое было хоть и не очень ему по душе, зато более спокойное. Хоть его и тянуло на прокурорскую работу, только Иван Семенович понимал  – сейчас не время для апелляций...

Как оказалось, кругом враги народа, которые проникли во все учреждения и советские органы для проведения подрывной работы. И хотя их постоянно арестовывали, с каждым днем врагов выявляли все больше и больше.

При этом ни у кого из соратников Герасимова, ни у него самого сомнений в правильности сталинской политики партии не возникало. Действительно, товарищ Сталин, безусловно, прав  – по мере строительства социализма классовая борьба будет и должна обостряться. Процессы по делу Каменева и Зиновьева, троцкистов и бухаринцев, а также других разоблаченных врагов народа лишь подтверждение тому. Твердая уверенность Ивана Семеновича в том, что перед партией и народом он чист, его биография безупречна, в нем была непоколебима.

Лишь однажды, в самом начале 1936 года, вести из Ново-Спасска омрачили настроение. В селе всех, кто когда-то работал у Туркова, управляющего имением Левашова, арестовали. В том числе всех родственников самого Туркова и его сына, подполковника колчаковской армии, штабс-капитана Унгвицкого, уроженца Ново-Спасской волости, расстрелянных чекистами в 1921 году, и многих других жителей села и всей бывшей Ново-Спасской волости, теперь уже Акташского района Татарской АССР.

Годом раньше ему сообщили, что Ново-Спасскую церковь наконец-то разрушили. Сразу подумалось, как там священник Суздальский, которого уважало все село? Если жив, то наверняка тоже арестован. Представить себе Ново-Спасск без церкви на высоком берегу Ирни не получалось. В воображении почему-то первым делом возникал этот храм.

Вызов в НКВД летом 1936 года Герасимова не обеспокоил, лишь возникло желание помочь органам НКВД, поскольку неделю назад арестовали начальника одного из отделов аппарата Совнаркома, ранее работавшего в управлении делами, в подчинении Герасимова. Он готов был услышать от сотрудников НКВД: как же это вы, товарищ Герасимов, проглядели рядом с собой врага народа?

Жена Ивана Семеновича восприняла ситуацию иначе. Она сразу поняла, что муж больше не вернется, и решила его никуда не пускать. При их разговоре присутствовал шестнадцатилетний сын. Он слушал отца, пытавшегося успокоить мать, и, стараясь не расплакаться, молчал. Сообщив семейству, что он скоро уходит в отпуск и они поедут в Ново-Спасск, а затем в Уфу, Иван Семенович ушел.

В НКВД на Лубянке Иван Семенович несколько часов просидел в ожидании вызова у кабинета следователя. Знавший эти уловки, он тем не менее утешал себя мыслями, что следователь наверняка оформляет какое-нибудь дело в суд. Можно и подождать, ведь решается чья-то судьба. Наконец, его вызвали.

Слова следователя о том, что про него все известно и ему лучше признаться, кого он как агент немецкой и французской разведок завербовал, огорошили. Но тут же отлегло от сердца  – его явно с кем-то перепутали. Иван Семенович, сняв очки, быстро протер их и с укоризной посмотрел на молоденького сержанта НКВД: разве можно ошибаться и путать обвиняемых в таком серьезном деле? Что скажет надзирающий прокурор?

Дальнейшее повергло опытного прокурора Герасимова в шок. Ему вменялись в вину дружба и сотрудничество с колчаковскими офицерами Турковым и Унгвицким, бывшими жителями Ново-Спасской волости Мензелинского уезда Уфимской губернии. Кроме того, оказалось, что, работая прокурором Башкирии, он отстаивал интересы немецкой и французской разведок, систематически подрывал работу ЦИК Башкирии изнутри, не соглашаясь с мнением большинства коммунистов. Ставил в пример буржуазных римских юристов и действовал по их инструкциям, по заданиям вражеских разведцентров помог осудить членов ЦИК  – коммунистов Ишмурзина и Насырова. В нарушение директивных указаний партии, отстоял на заседании ЦИК Башкирии чуждые интересы классового врага – полицейского урядника Ухова. Чтобы втереться в доверие к трудовым массам, изучил татарский язык.

Затем молодой следователь с безразличным видом сообщил: неопровержимые, по его мнению, доказательства подтвердили бывший заместитель прокурора Башкирии в 1922 – 1928 годах Павел Пальгов, расстрелянный в Ленинграде как агент немецкой разведки, и помощник прокурора Башкирии Степанюк-Саковский, расстрелянный как польский шпион.

Далее следователь выложил еще одно «убедительное доказательство». При обыске у его отца Семена Кузьмича Герасимова, арестованного в Челябинске, найдено письмо прокурора Свердловской области И. С. Герасимова, в котором он инструктировал членов своей подпольной антисоветской организации, что крепкие здания церкви еще должны и будут долго служить народу.

Затем следователь вызвал конвой, сообщив, что допрос будет продолжен завтра, и стал убирать бумаги со стола. Иван Семенович так и не успел ничего сказать.

В 1937 году по приговору Военной Коллегии Верховного суда СССР Герасимов Иван Семенович был расстрелян. В 1956 году реабилитирован посмертно.

Автор:Рафаил ЗИНУРОВ, ветеран республиканской прокуратуры, старший советник юстиции, доктор юридических наук
Читайте нас: