Клан

Она считает: судьба есть. Когда с первого в своей жизни педсовета уходила в слезах (досталось по полной, без скидок на молодость и трудный класс), дала себе слово: отработаю положенное после института, и точка. С тех пор прошло 35 лет, а школа для нее по-прежнему и жизнь, и слезы, и любовь. Знаю: сейчас назову имя, и у многих уфимцев встрепенется их детское, настоящее «я», которое с годами напоминает о себе все реже. Этой самой половине ничего дальше объяснять не надо. Ирина Дмитриевна Шамаева неожиданно объявилась на страничке в ВК. Написала: «На следующий год выпускаю три последних одиннадцатых класса и иду на пенсию. Хотелось бы, уходя, знать или, по крайней мере, верить, что то, что мы делали вместе все эти годы, было не зря».

Колокольчик, звени

Самым старшим ученикам Ирины Дмитриевны сейчас под 50. Самым юным — 16. В промежутке уместилось 25 выпусков, из которых шесть классов она выпустила как классный руководитель. Для фотоальбомов в квартире давно не осталось места. Выручает компьютер, тоже уже под завязку «набитый» фотографиями. И собственная память, где надежнее жестких дисков хранятся лица, имена, судьбы. «В самом первом выпуске есть один, кто остался без профессии, потерял себя. Из него единственного ничего не вышло, несмотря на все усилия. А у остальных жизнь в основном удается. Немножко обидно, что некоторые уехали — живут в Германии, Англии, Франции, США, Канаде, но, с другой стороны, у них ведь там тоже все получилось», — рассказывает учительница о своих выросших питомцах, которых каким-то чудом умудряется не терять из виду.

Мне до сих пор, хотя в школу я не хожу уже больше 20 лет, периодически снится один и тот же сон: завтра контрольная по алгебре, а я даже слова такие забыла — интегралы, логарифмы. Во сне хватаюсь за голову: ну почему за столько лет не нашла времени хоть раз заглянуть в учебник! Мы, тогдашние, как, на- верняка, и все последующие поколения учеников Ирины Дмитриевны, не догадывались, что ей совсем не важно, выберем мы иксы и игреки делом жизни или нет. «Может быть, я наивная и слишком самоуверенная, но мне кажется, кто через меня прошел, с математикой никогда не будут врагами. Мне этого достаточно», — говорит она то, в чем вряд ли призналась бы на уроке. Самая важная, на ее взгляд, задача учителя имеет мало общего с оценками в журнале. Прежде всего надо показать ребенку, что от природы он наделен всем, чтобы состояться в жизни, и вовсе не обязан брать с кого-то пример: у него свой дар и своя дорога. И второе: научить ребят дружить, видеть друг в друге только лучшее.

— Я люблю работать в классах, которые остаются классом и после уроков, и после последнего звонка. Сейчас такая жизнь, что даже в семьях каждый сам по себе, и за порогом школы детей ждет мир, где им, в общем-то, не рады. Что самое обидное, взрослые еще как-то могут к этому притереться, в конце концов, повернуться спиной к тому, что не приемлют. Ребенок — нет, у него еще не выработался иммунитет, он беззащитен перед обществом. И если у него нет заслона в лице родителей или товарищей, которым можно отгородиться от всего чужеродного, общество его съедает. Я стараюсь сделать таким щитом для своих учеников школьное детство, когда они были вместе, жили одними интересами и знали, что нужны. Пусть для них это останется далеким колокольчиком, на который можно оглянуться, когда совсем плохо, и идти дальше.

Плохих классов у меня не было

Сегодняшние ученики Шамаевой — уже дети детей.

— Кто из ребят как-то привязал меня к себе внутренне, становится моим по жизни, — признается она. — А дети учеников — это уж безоговорочно свои дети. Это как бы наш клан, это, я считаю, свято. Бывает, правда, сами они, хоть и живут в соседнем доме, вспоминают обо мне, только когда приходит срок устроить ребенка. Что ж, это нормально. Я считаю, школа должна показать ученику несколько дорог и сказать: вон та лучше, ты по ней попробуй. И если он пошел по ней и не оглядывается, не ищет меня глазами — это самое то.

Свой собственный путь, рассказывает собеседница, она выбрала самым прозаическим образом. После 91-й школы, где половину предметов преподавали на английском, решила пойти на переводчицу. Однако знающие люди объяснили: без знакомств и связей все, что светит с такой профессией, — районная школа, язык с пятого класса по часу в неделю. Из чисто житейских соображений пришлось остановиться на матфаке, благо, с точными науками девушка всегда была на «ты». Кстати, о физиках и лириках. Математику на вступительном экзамене в пединститут Ирина сдала на «четверку», что почти равнялось провалу, зато сочинение написала лучше даже тех, кто штурмовал филфак. Это и спасло. Английский за весь институтский курс она сдала после первого же семестра.

А потом был тот самый класс, заставивший рыдать на педсовете. Познакомив 7-классников с новой классной руководительницей, которая оказалась всего на девять лет старше, директор 50-й школы прямо сказал: «Сдаю банду». 44 человека, из них 28 парней. У большинства неполные семьи, пьющие родители. Сколько раз до трех ночи приходилось бегать по улицам, разыскивая ребенка, который с вечера ушел погулять. «Было очень трудно, — вспоминает сейчас Шамаева. — Но все-таки, считаю, плохих классов у меня не было, мне везло на «своих» людей. Говоришь «а давайте», и всегда находятся те, кто подхватывает».

С «бандой» мало-помалу удалось найти общий язык: вместе оставались после уроков, ходили в театры, летом в походы. Именно те ребята подарили своей учительнице увлечение на всю жизнь: научили дружить с фотоаппаратом и по ночам в ванной колдовать над проявителем-закрепителем. Позже, уже в других классах, сменяли друг друга эпохи математических боев, театральных постановок, фотогазет; сегодняшние ученики Шамаевой защищают проекты, исследуя предложенную тему с позиции разных наук. Был класс, где родители несколько лет вели для своих детей кружки — учили вязать, ухаживать за цветами, брать аккорды на гитаре. Позже из этих ребят вырос ансамбль, гордость школы, который играл джаз, весь репертуар «Битлз». 12 человек из класса окончили школу с медалями, двое в 24 года защитили кандидатскую.

— Честно говоря, в тех классах, где я работала, я создавала маленькую негласную организацию, которая жила по пионерским законам: мы тебя принимаем таким, какой ты есть, нужна помощь — поможем. В принципе, никто ничего друг от друга даже не требовал, просто была потребность отдавать. Многие сейчас этого не понимают, говорят, у тебя ностальгия, а я по-прежнему убеждена, что людьми нас делает желание помочь, подставить плечо.

Если всех собрать вместе

Из 50-й школы Ирина Шамаева ушла, когда ей начали ставить в упрек: зачем бесплатно сидишь с детьми до 11 вечера, на бескорыстных нынче воду возят. За 19 лет работы в школе № 42 она так и не смогла принять товарно-денежные отношения в своей профессии.

— Я в принципе за то, чтобы любой труд оплачивался, и внушаю это своим выпускникам. Но сама до сих пор стыжусь взять деньги за занятие, — едва ли не виновато разводит она руками. — Все знают, что я не занимаюсь репетиторством, потому что своим хватает уроков и консультаций. Отказываюсь от всех платных олимпиад. Если троечник может заплатить, а умница нет, то какой смысл в такой олимпиаде?

42-й школе, которая теперь называется лицеем, в сентябре исполняется 45 лет. Юбилей этот коллектив и родители принимают близко к сердцу. Наверное, потому, что школа никогда не принадлежала к элите и всего, что имеет сегодня, добивалась сама. Взлет начался в середине 90-х, когда в школе рабочего микрорайона, куда дети ходили скорее общаться, собралось созвездие талантливых учителей, сильных, ярких личностей. За ними потянулись их ученики. Шли порой целыми классами. И возник удивительно удачный тандем: местные переняли у новичков аппетит к учебе, те у них — житейскую хватку. Теперь, как правило, два класса в параллели — свои, по прописке, остальные собираются со всего города, причем родители, бывает, даже меняют квартиру, чтобы жить поближе. Из прошлогоднего выпуска физико-математический класс почти в полном составе учится в нефтяном, информационно-технологический — в УГАТУ, химико-биологический — в Казанском университете. Приходят сейчас к Ирине Дмитриевне, рот до ушей: мы там самые умные, даже посоревноваться не с кем.

— Они забегают просто так: прижаться, обняться, рассказать, какие они хорошие, — улыбается та. — Из моих учеников я не знаю никого, кому было плохо в школе. Школа остается для них тем светлым воспоминанием, которое согревает и годы спустя. Если всех их собрать сейчас в одном классе, я бы, наверное, сказала им так: не забывайте себя, какими были в детстве, не упускайте друг друга из виду во взрослой жизни и научите этому своих детей. Берегите то здание, которое мы строили вместе.

О школе и о себе

• Раньше, помнится, дети преподносились как цветы жизни: требовали регулярно их поливать и создавать оранжерейные условия. Я всегда считала: захочет — вырастет и на болоте. Но теперь впали в другую крайность: дети растут как сорняки. Родители еще помнят по собственному детству, что ими занималась школа, и по привычке перекладывают воспитание на нее. А школа сейчас совсем другая. Классные часы, фестивали, конкурсы, за что раньше ты скрупулезно отчитывался, — ничего этого больше нет. Кружки и секции платные. В театры свои классы водят последние из могикан.
• Сегодняшняя моя «пятерка» — уже не та, что прежде. Раньше я не признавала, что ребенок может голодный прийти на урок и просто не слышать меня, — я жестко требовала и выжимала все, на что он способен. Сейчас предоставляю право выбора им. Вижу, что они могут больше, делают меньше, и соглашаюсь с этим. Не знаю, правильно ли это?
• Престиж профессии учителя меня не так уж волнует. Я свыклась с мыслью, что общество имеет таких учителей, каких заслуживает. Как нам сейчас говорят, школа не учит, не воспитывает, а оказывает услуги. Вот дети и относятся к учителю как к обслуживающему персоналу: обязан учить, потому что получаешь за это деньги.
• Если честно, стараюсь поменьше общаться с родителями. Ребенок душой воспринимает все, что ему скажешь, а родители — оценивающе. Могут прийти и заявить: а посижу-ка я на уроке, посмотрю, чем вы тут занимаетесь. Люблю только родителей из числа бывших учеников. Они все понимают с полуслова, сразу принимают на веру, и вперед.
• Пока не представляю, что это будет за жизнь — на пенсии. Без дела, конечно, сидеть не буду, может быть, попробую себя в чем-то другом. Но в любом случае остаются ученики, дети учеников. Сколько меня хватит, буду помогать.