Как «Кавказская Ривьера» породила «Русскую хтонь»

Отец, они строят пустые мосты и разбитые в клочья дороги,
В их молчаньи стремление вниз, а над ними лишь русское небо...

Песня «Русское небо» экспериментального музпроекта «Удмуртская тоска» — то тяжелый мрачный рок, то какое-то заунывно-залихватское этно.

Она странная, выморочная, и при этом по-своему гармоничная и энергетичная. И если обычно визуальный ряд становится дополнением к музыке, то на этот раз музыка выступает сопровождением к центральной картине выставки «Русская хтонь» ижевской художницы Евгении Мальцевой в уфимском «Арт-Квадрате» под эгидой посольства музея современного искусства ZAMAN.

Картина, давшая название всей выставке, — микст живописи и графики, готовой работы и эскиза, светлого и темного не только в красках, но и внутри человека. И не просто человека, а русского, россиянина, ибо все мы, здесь живущие, вне зависимости от национальности, по мнению автора, носим в себе эту самую русскую хтонь.

Фигуры и силуэты с лицами и без будто в каком-то порыве, в них что-то клокочет и рвется наружу. Рвется мучительно, с болью. Рождается, но что?

Евгения Мальцева входит в сотню лучших молодых художников России по версии агентства InArt, она участница более 60 выставок в России и за рубежом. Ее картины находятся в частных, музейных и корпоративных коллекциях.

Общаясь с художниками, не перестаешь поражаться тому, как удивительно рождается картина, как неожиданно идея трансформируется в образ и воплощается в той или иной художественной технике. Например, «Русская хтонь» родилась из обычного проекта Союза художников, в котором художники должны были поразмышлять на тему старого сочинского санатория «Кавказская Ривьера». Рисовать здания, пальмы? Нет, Евгении не интересно просто изображать то, что она видит, она не классический пейзажист. Она всегда подводит увиденное под какую-то метафору. Ее заинтересовала история санатория, советские времена, раздрай 90-х. И родилась метафора: природный рай, в который приходит человек и начинает строить, — это созидание, переходящее в разрушение, и наоборот. В итоге художница пришла к тому, что ей захотелось передать во всеобъемлющем образе внутреннюю сущность нашего народа в целом.

— Хтонь — это наше глубинное бессознательное, которое тянется и к разрушению, и к созиданию, это мои наблюдения над российской сущностью, наш психотип. Я много ездила по миру, общалась с людьми: они другие, с ними не получается полного, до конца, понимания, а приезжаешь домой и чувствуешь: ну вот, все понятно. Эта хтонь есть в каждом из нас, эти клокочущие силы, которые зачастую неподвластны нашему сознанию и которые руководят нашей жизнью; которые мы можем сдерживать, а можем и нет. Мне хотелось передать не то, что у нас в голове, а нашу энергетику. И это не момент неприятия, а наоборот, я восторгаюсь этим, мне интересно с этим жить, — рассказывает Евгения. — Так от санатория я пришла к всеобъемлющему образу. Это переходная работа от живописи к графике. В ней сочетание живописи, угля, намеренная эскизность — я хотела показать зрителям диапазон своего внутреннего процесса. И с песней «Русское небо» интересно вышло.

Мы с Настей Марьяновой, не зная друг о друге, находились в соседних домах и писали, я — свою картину, она — песню, которые усиливают друг друга. Наверное, это настроение, мысли витали в воздухе, а мы их просто активировали. Музыка затрагивает глубинные слои психики, и с ней картина глубже воспринимается.

Много лет Евгения размышляет над темой религии и веры, за что однажды чуть не поплатилась свободой. В 2012 году она стала соавтором скандальной московской выставки «Духовная брань», которая была для нее поиском новых религиозных образов. Как она считает, они нужны современным людям.

— По мне, приход к Богу — это не просто благостно сложенные в молитве ручки: при жизни прийти к Богу можно только через боль, и даже не прийти, к нему нужно прорваться, — считает художница. — В выставке «Духовная брань» мы с коллекционером Виктором Бондаренко решили пересмотреть тему священного образа, поразмышлять над тем, каким он может быть в XXI веке, какими могут быть новые иконы. Мы считаем, что отношение к Богу, вселенной, человеку меняется и сейчас сильно отличается от того, каким оно было в те времена, когда писал Андрей Рублев. Я сделала образы Христа и Богородицы, перевернула в негатив, и то, что было темным, стало светлым, и наоборот. Это обратная сторона материальности, духовный мир, который мы не видим. Икона должна адекватно отражать современный мир, подумали мы, и совершили этот эксперимент, который не все поняли и за который я чуть не поплатилась свободой. Хотя мой знакомый священник из РПЦ поддержал эти работы и воспринял их как глубоко духовные — он очень современный, незашоренный человек.

Евгения всегда пишет со своих знакомых и с себя. Не стесняется писать с себя и мадонн. Точнее не писать — выжигать и вырубать, испытывая страсть к дереву. Как-то нашла в квартире у деда кусок фанеры, оборот от старого зеркала, и стала размышлять: дерево само по себе символ святости, а делать с ним можно все что угодно — раскрашивать, резать, выжигать. В результате экспериментов родился автопортрет «Черная Мадонна». Художница выжигает дерево горелкой до углей, работает дрелью, выделяя цвета, где-то стамеской, где-то топором. Автопортрет «Черная Мадонна» на овальной доске в форме яйца обрамлен тканью, что для художницы несет глубокий смысл.

— Для меня очень важно было взять старую ткань с историей, потертую, рвущуюся. Это старые пододеяльники с вышивкой, найденные в квартире у дедушки. В том числе они символизируют и предрассудки общества в отношении женщин, патриархат, с которым мы постоянно сталкиваемся, пытаемся очиститься, но это очень сильно закрепилось в нашем бессознательном, — говорит она.

Сейчас Евгения работает над двумя черными «цыганскими мадоннами». История о том, что во Франции в одном из подземных святилищ есть непризнанная официальной церковью «Черная Мадонна», которую выбрали своей покровительницей цыгане-католики, несущие ей в качестве подношения яркие цыганские юбки, впечатлила Евгению не случайно. В начале XIX века старовер Мальцев из Архангельского района украл красивую цыганку и увез ее под Ижевск.

— Меня очень впечатлила эта семейная история: мне всегда нравились цыгане, казаки, их свобода, внесистемность, связь с мистикой. Хотя у меня, конечно, скорее романтический образ книжных, а не «рыночных» цыган, — говорит Евгения.

Уже на подходе к зданию, где проходит выставка, через стеклянные окна можно увидеть «Стражей». Тема Ветхого Завета из «Песни песней»: «…Все они держат по мечу, опытны в бою; у каждого меч при бедре его ради страха ночного». Большие, красивые мужские фигуры выжжены и прорисованы на дереве маслом и акрилом с академической точностью. Только в руках у них не мечи, а автоматы Калашникова — ведь это «песнь» XXI века, а парни — из Ижевска, с родины «калаша»…

Женя сама придумала для своего искусства термин — реалистический экспрессионизм. Она говорит, что есть художники-фантазеры, она же ничего не придумывает, просто снимает слой реальности, анализирует и переносит его на полотно.

По мнению искусствоведа, куратора выставки Марии Филатовой, Евгения Мальцева настолько мощный художник, что могла бы работать везде, но эта масштабная художница предпочитает жить в родном Ижевске.

— Чтобы создавать искусство, тем более то, что делаю я, нужно накопить энергию. Я пять лет работала в Москве и в итоге поняла, что очень себя растрачиваю. Там можно проехать в метро, и все, энергетически тебя нет. Хотела переехать за рубеж, но, опять же, там нужно выживать, а мне необходима энергия для творчества. В итоге я поняла, что не нужно искать далеко, все есть вокруг нас, надо только увидеть. Я решила пойти не вширь, а вглубь, и делать хорошее искусство с чистой совестью, — говорит Евгения.

Как сообщила Мария Филатова, все произведения, представленные на выставке, относятся к коллекции уфимского бизнесмена и мецената Марата Ахметшина, идеолога посольства музея современного искусcтва ZAMAN. Самого музея пока нет на карте, у него нет собственного здания, поэтому он проводит выставки в разных пространствах столицы. Филатова участвовала в нескольких проектах музея.

— Сама я живу и работаю в Москве, но очень дружу с уфимским сообществом художников, у меня даже были мысли пожить в Уфе, — говорит Мария. — Выставки, которые я делаю здесь, для меня большая честь и радость, с каждым разом я встречаю все больше знакомых лиц. ZAMAN долгое время существовал как музей без стен — так тоже можно, но, конечно, хочется иметь свое помещение, поэтому мы сейчас организовали свое небольшое пространство в «Арт-Квадрате», которое, я уверена, постепенно превратится во что-то масштабное, в свое государство. Когда мы создавали концепцию, то решили обратиться к Поволжью, Уралу. Я всегда за децентрализацию, потому что, когда художники едут в Москву, то там растворяются. Русского, московского искусства уже нет, в нем все перемешано на потребу публике. А здесь мы видим личности художников, разные личности, интересные. И очень здорово существовать независимо от государства, когда ты организовываешь выставки и тебе не «спускают» их «сверху».

Мария Филатова — научный сотрудник московского Музея Востока. Она также собирает коллекции для любителей искусства, работает с музеями. Мария рассказала, как формируются коллекции, по каким критериям отбираются художники и работы.

— Для меня очень важен профессионализм художника. Как-то я делала выставку «Уфа. Точка возврата» в Москве в Музее современного искусства. Там было собрано около 20 художников, и случайно получилось, что все эти художники были мужчины. Меня спрашивали, почему так. Я поразмышляла и поняла: потому что все они очень профессиональны. И пусть это будет хоть марсианин, главное, чтобы продукт был качественный: у него должна быть композиция, живописность, графическая линия. Ну и, конечно, к своей интуиции я тоже прислушиваюсь.

— Выбирая работы в коллекцию, я просматриваю фоторяд картин, и когда взгляд цепляется за одни и те же работы — вот оно! — продолжает искусствовед. — Потом нужно защитить свой выбор перед коллекционером, я рассказываю ему о художнике, о своих впечатлениях. Как-то я выбрала и купила картины одного казанского художника, а потом и Русский музей решил приобрести в свою коллекцию его работы, и для меня это, конечно, было признанием собственного профессионализма. Это работа очень ответственная, поэтому муки выбора никто не отменял. Когда мне нравится художник, я покупаю много работ, как в случае с Евгенией Мальцевой.

Несколько раз приезжала к ней в мастерскую, и мне нравилось все. На этой выставке показаны далеко не все работы, которые попали в коллекцию. Думаю, через какое-то время мы сделаем новую выставку.

Выставка «Русская хтонь» продлится в Уфе до 20 февраля.

Прямая речь

Мария ФИЛАТОВА, московский искусствовед, куратор выставки:

— Еще недавно слово «хтонический» употреблялось специалистами, имеющими дело с древними цивилизациями. Хтонь обозначает все, относящееся к опасному потустороннему миру. Ироничный неологизм «русская хтонь» маркирует нечто реально существующее в нынешней жизни, и Евгения взялась разобраться
с этой загадочной субстанцией. Она считает, что выражением «русская хтонь» можно определить состояние души русского человека. Русская хтонь многогранна. В своих неукротимых проявлениях она подобна природным стихиям и способна обернуться своей противоположностью. Постоянная тоска мятущегося духа побуждает человека на разного рода деструктивные «подвиги». Но тот же депрессивный дух внезапно оказывается способным на благородство и чуть ли не святость. Хтонь давно уже стала своего рода фирменным стилем российской действительности и, как ни парадоксально, обрела и в литературе, и в нашем собственном сознании романтические черты.