Михаил Ульянов: Картин много, а «кина» нет

В 1997 году в уфимском аэропорту приземлился самолет из Москвы. Через несколько минут в дверях показался очень известный человек. Он спускался по трапу незамеченным: ни дать ни взять шукшинский колхозник — в сером пиджачишке, кепчонке, неказистых джинсах. Ему преподнесли букет. Он взял его и понес, как веник, будто отправился в баню.

Его встречали негромко, приехав в аэропорт не столько по службе, сколько по душевной привязанности. Удалось с ним поговорить и мне.

Человек, который прибыл в Башкирию отдохнуть и поправить здоровье, имеет много почетных званий и наград. Не стоит их перечислять. У него есть имя — Михаил Ульянов, и этого достаточно...

…В ноябре у него день рождения — исполнилось бы 90 лет. Но на этот же год выпала скорбная дата: вот уже десять лет, как актера нет с нами...

Старика погладили

— Вы не боитесь летать на самолетах?

— Я так много летаю, что уверовал: со мной ничего не случится.

— Любите ходить пешком?

— Да, хотя я и вожу машину. По Москве стараюсь на ней не ездить. Москва стала городом невыносимым. Надо быть или высокопрофессиональным водителем, или фаталистом. Сел мальчишка в супермерседес и несется очертя голову. Хозяин жизни. Многие разбиваются. Я недавно узнал, что среди этих белозубых крутых ребят немало инфарктников. Сказывается перегрузка, физическая и психологическая.

— Ваши товарищи по цеху, и весьма именитые, участвуют в развлекательных программах круизов. Их лица мелькают в рекламе. Вас я что-то там не замечал.

— Мне это не по душе. Но я не хочу быть категоричным по отношению к своим коллегам, которые иногда рекомендуют телезрителям отведать какой-нибудь суп. Тут важен калибр актера. Мне кажется, Джигарханяну не надо в этом участвовать, а, скажем, Славе Невинному сам бог велел.

— В нашем отечестве проводится много разных кинофестивалей. Конкурсов, неофициальных премий и наград тоже не счесть. О презентациях и говорить нечего. Вас и здесь не видно.

— Вы не во всем правы. Актерская гильдия кино вручила мне бумагу за заслуги перед Отечеством и какую-то фигурку. А не так давно мне и Алеше Баталову на «Кинотавре» в Сочи за доблестный труд дали немножко денег и значки от имени российского президента.
Вручили мне и «Хрустальную Турандот». Вспомнили: столько Ульянов играл и куда-то исчез. Погладили старика.

«Бабы, замкните слух»

— Было время, когда вы часто снимались в кино. Вам приходилось общаться с режиссерами, актерами — интересными, колоритными людьми. С кем из них у вас установились дружеские отношения?

— Кино собирает нас на время цыганской жизни. После мы разбегаемся, иногда унося с собой дружбу. А чаще всего и нет. Привет — привет. И так до следующей картины, если встретимся. Прекрасные отношения были у меня с такими режиссерами, как Басов, Наумов. К сожалению, рано умер Алеша Салтыков, режиссер «Председателя». Поразительным режиссером был Райзман. Он производил впечатление барина, казался недоступным, а на самом деле был демократичным, умным и очень приятным человеком.

Я работал с Пырьевым в «Братьях Карамазовых», это была замечательная школа. Иван Александрович любил снимать ночью, а ночью хочется спать, и потому все актеры были злые. Однажды снимали сцену, в которой я был занят вместе со Светланой Коркошко. Она на свою беду поела котлеты с чесноком. Иван Александрович подошел к ней, побелел и выпалил: «Я прошу господ артистов чеснок не жрать. У меня на него идиосинкразия».

Пырьев был разный. Его обвиняли в лизоблюдстве. Это неверно. Он жаждал своими картинами украсить жизнь.

— В «Председателе» есть замечательный эпизод. Ваш герой Егор Трубников выступает на сельском сходе и, когда, кажется, ему уже не хватает слов, говорит: «Бабы, замкните слух» — и выдает изрядную порцию мата. По артикуляции было видно, что вы и впрямь матюгались. Как эта сцена была воспринята окружающими людьми?

— Очень хорошо. Тут такая история. Известно, что есть «малый севастопольский загиб». В этом случае положено материться три минуты. И большой — здесь уже пять минут, не повторяясь ни в словах, ни в образе. Из нас никто этого не мог проделать. Деревенские нам говорят: «Есть тут у нас один мужик. Он когда напьется и начинает ругать свою жену, вся деревня сбегается его слушать, так он кроет».

Пошли мы к нему. Спит после ночной пахоты. По нашей просьбе жена его разбудила. Вышел к нам измученный, испитой русский мужик: руки тощие, майка чуть не до колен. Мы объяснили ему, в чем наше дело. «Я без пол-литры не могу», — говорит. Пришлось нам все самим сочинять.

«Председателю», кстати, досталось. Воздействие картины на зрителей было огромным. И ей дали такое определение: это вражеская диверсия, направленная против линии партии. В ней усмотрели очернительство крестьянства. Потом я получил Ленинскую премию, а картину запретили. Несколько раз ее закрывали, открывали... Снова вышла она на экраны через 20 лет. Ничего страшного не произошло. Ничего не рухнуло.

Герой нашего времени

— Недавно я был в Москве, на Арбате. Рассматривал фотовитрины театра Вахтангова. Искал Ульянова и нашел его только в одном спектакле — «Без вины виноватые». Вы играете там Шмагу. И это все?

— Я действительно мало снимаюсь в кино и по существу не играю в спектаклях. Десять лет в роли руководителя Союза театральных деятелей России — это что-то значит. Общественная работа отнимала много времени и сил. Меня не хватало на репетиции. А в нашем театре масса народных артистов, и они очень прожорливы, в том смысле, что все время требуют для себя новых ролей. Я как художественный руководитель не могу себе позволить формировать репертуар для себя.

Костя Райкин — театр одного актера. Но «Сатирикон» возник на пустом месте. У нас же традиции. Вот из-за этих обстоятельств, усталости и нежелания конфликтовать я выбыл из репертуара.

— А что сегодня, когда вы освободились от руководства СТД?

— Понемногу начал возвращаться к актерской профессии. Пошел поток предложений сниматься на телевидении, в кино. Кто герой нашего времени? Черт его знает. Нет героев. Растерявшиеся, спивающиеся, убивающие...

Это не герои. Молодые кинематографисты ничего нового не придумали. Картин много, а «кина» нет. И тогда вспоминают о злосчастном, трагическом поколении семидесятилетних.

— В этом году вам исполнится 70 лет. И что же теперь?

— Многое хочется и многое уже не под силу. Играть Шекспира, крупную классическую роль в 70 лет нельзя. Помню, Товстоногов привез в Москву свой знаменитый спектакль «Мещане». Этому спектаклю было 20 лет. Лебедев, может быть, один из самых интересных актеров, играл блестяще, но я видел, что ему не хватает сил. На это тяжело смотреть.
В старину актеры играли прощальный бенефис и уходили из театра. Куда уходить сейчас? На голодный паек? Ужас заключается в том, что мне все кажется, будто я начал работать в театре пару лет назад, а оказывается, прошло уже 47 лет...

Роль шекспировского масштаба

Возвращаясь из «Янган-Тау», Ульянов задержался на один день в Уфе. В Русском драмтеатре состоялась его встреча со зрителями.

— Если бы сейчас пришел сюда крупнейший врач или строитель, людей было бы меньше, — заметил актер. — И совсем не потому, что я такой неотразимый. Дело в моей актерской профессии. Есть в ней что-то мистическое.

Профессия наша прекрасна и трудна. Одного актера любят, а другого — нет, хотя он, может быть, не менее талантлив. Почему так происходит? Признание приходит к тому актеру, который сумел выразить свое время.

Сейчас смутное время. Появился новый герой. Это бог весть что — кретин, идиот, пьянчуга, и больше от него ничего не дождешься. На эстраде теперь поют все кому не лень. А выразитель времени — Киркоров. Он ни в чем не виноват. Хороший голос, хорошая внешность, и это все, что от него надо.

...Ульянов прочитал рассказ Шукшина и стал отвечать на записки зрителей.

— С кем вы, товарищ «председатель», — с коммунистами или демократами?

— Я сам с собой. Я представляю, какую горечь испытывают 70 — 75-летние старики. Они жили, работали, воевали с верой в светлое будущее. А им теперь внушают, что все это зря. Каково в этом возрасте услышать: «Ты прожил свою жизнь напрасно!»?

— Будете ли еще играть Жукова?

— Я играл Жукова 27 лет. Постарел. Я играл легендарного маршала Победы, а можно было сыграть другого — человека нелегкой драматической судьбы: его ведь дважды выводили из ЦК КПСС. Ему даже памятник вовремя не смогли поставить. На Западе и Монтгомери, и Эйзенхауэру давным-давно поставили. А у нас ходили по инстанциям, согласовывали, спорили, достоин или нет. Наконец появился памятник. Плохой. Мы опять проиграли.

С Владимиром Ильичом в кино и на сцене мы дошли до абсурда. Чуть ли не каждому театру полагалось иметь актера на роль Ленина. Проблема решалась успешно: если у тебя рост ниже 170, можешь играть Ленина. Сергей Герасимов недоумевал: «На роль Чацкого актеров нет, а на роль Ленина — пожалуйста». Ленин — трагичнейшая фигура XX века. Личность кровавая, беспощадная. Человек, который перевернул мир. Это роль шекспировского масштаба. Что там Ричард III по сравнению с Владимиром Ильичом!