Искусство субъективно. Но когда говорят, что художник оставляет на полотне частичку души, то так оно и есть.
Естественная, не просчитанная сухо гармония художника и природы выстраивает свою жизнь на полотнах Виктора Позднова. Жизнь, в сущности, счастливую, если знаешь, что любить и зачем существуешь на свете. Жизнь, в которой так сладко пахнет сухим, нагретым за день деревом старого дома. Сушатся на стенах благоухающие травы, в метелках которых свернулся в клубок присмиревший к вечеру ветер. В медном тазу томно закипает клубничное варенье, — и тебе, конечно же, дадут слизнуть душистую, тающую во рту пенку («Клубничное варенье»). Или вот это: жаркие блики отбрасывает терпкое вино в двух теплых бокалах. Надломленная плитка шоколада сладко навевает сны о знойных плантациях какао где-нибудь в Бразилии, и блаженно истекают густым соком половинка лимона и женственно округлые яблоки («Осенний натюрморт»).
А начиналось все в садах Борисоглебска, в Воронежской области. В уютном городке, лениво потонувшем в зелени дремучих садов, с белыми башенками и солнечными куполами церквей. Городе, построенном в XVII веке, впрочем, с целью весьма воинственной: «для береженья» от набегов крымских, азовских и ногайских людей, которые «прохаживали изгоном и те все места воевали, людей побивали и в полон служивых и уездных всяких людей имали».
«Там сады пышные: вишни, яблони и много церквей, — вспоминал художник. — Дом наш стоял как раз против одной из них. Взрастало все как по волшебству — земля была очень хорошая, черноземная. Отец мой — инженер по образованию, родился еще в XIX веке, строил железнодорожные мосты. Мама была акушеркой, но, как большинство женщин тогда, занималась в основном домашним хозяйством. Отец, конечно, хотел, чтобы я пошел по его стопам, когда в 1946 году я закончил десять классов, но Воронежский строительный институт меня как-то не манил, и я уехал в компании друзей в Пензу учиться на художника. Сдал экзамен на «троечку» и… прошел. Стал учиться дальше и ведь выучился!».
Пензенское училище имени Константина Савицкого известно было в те времена, пожалуй, не менее, чем Академия искусств в Петербурге. Собственно, оно тогда и приравнивалось к высшему учебному заведению: располагалось в одном из самых красивых зданий с картинной галереей, которая в народе даже прозывалась «Третьяковкой», и имело собственную историю. Училище было создано на личные средства бывшего губернатора Николая Селиверстова, завещавшего Пензе триста тысяч рублей и всю свою коллекцию книг и картин как раз «для учреждения рисовальной школы». Чем с успехом и занялся его душеприказчик, небезызвестный путешественник Петр Семенов-Тян-Шанский.
«Курсе на втором, — вспоминал Виктор Позднов, — приехал к нам выпускник Ленинградской академии художеств Александр Коровяков. Ему мои работы понравились. А про картину «Сбор капусты» учителя сказали: «Это уже дипломная работа, ему учиться нечему». И перевелся я на скульптурное отделение». (Упомянем в скобках, что занятия по скульптуре вела ученица великого Родена Елена Казашвили). Почтительной толпой захаживали начинающие художники и в мастерскую к Ивану Горюшкину-Сорокопудову, который был мало того что замечательный педагог и художник, но и человек небезынтересный. Сын солдата и бурлака, «мальчик при буфете» на ходивших по Волге пароходах, а позднее ученик самого Ильи Репина и однокашник Бориса Кустодиева, Ивана Билибина, Константина Сомова.
Нет нужды перечислять знаменитых выпускников столь славного учебного заведения. Пензенское училище подарило нам тех, кто позднее составит славу и честь живописного искусства республики: Александра Бурзянцева и двух Викторов — Позднова и Пегова.
«Получил диплом, — продолжал вспоминать Виктор Иванович, — уехал в Ленинград, в Академию художеств. Экзамены сдал, а академию не окончил. Судьба меня в Уфу привела. Тут и остался. Что люблю рисовать? Да все хочется. Радость бытия увлекает. Но все же больше люблю пейзажи. Природа никогда не обманет, примет, и становишься ты частичкой огромного таинственного мира, а искусство, если оно настоящее, — всегда тайна».
Говорят, кто мечтает стать художником, должен прежде всего уметь видеть. И тогда привычный мир, незамечаемые вещи, о которые стирается взгляд, начинают жить своей, скрытой от невнимательного взора жизнью, если перенести их на полотно. В справочной литературе о стиле живописи Позднова написали сухо и кратко, будто приклеили ярлык: реализм. Зыбкое, нервное время потерянных поколений, не осмеливающихся заглянуть за горизонт, порождает тревожные изломы абстрактных плоскостей, беспорядочно громоздящихся на плоскости полотна. И нередко маскирует неумение художника вывести чистую, точную линию, положить ясную краску, на свет которой благодарно отзовется душа. Вызывающий скептическую улыбку креативщиков реализм таких профессионалов, каким был Виктор Позднов, думается, сродни классическому произведению литературы: к ней хочется обращаться вновь и вновь, в каждом возрасте открывая для себя все новые, тончайшие нюансы человечечских эмоций, потаенные закоулки души, в какие по молодости не удосужился заглянуть.
Виктор Позднов существовал и писал вне времени, как будто присутствовал на первом дне творения, когда...
Полный материал читайте в печатной версии газеты или
PDF-формате.