Холодное лето Александра Прошкина

Прошедший в Уфе кинопоказ лент XVIII международного фестиваля фильмов о правах человека «Сталкер» дал зрителям уникальную возможность пообщаться с одним из лучших режиссеров России Александром Прошкиным. Иногда стоит назвать лишь один фильм, связанный с именем режиссера или актера, и сразу становится понятно, какого статуса ваш собеседник. Для Александра Прошкина такой лентой стала картина «Холодное лето 53-го». За нее Прошкин получил Госпремию СССР. У фильма, кроме того, счастливая судьба — картина получила довольно широкий прокат. Чего не скажешь о других работах режиссера — не менее талантливых, но — некоммерческих, отмеченных, тем не менее на различного уровня фестивалях — и международных, в том числе. Примером того, как такое телевизионное детище как сериал, может оказаться вполне достойным «угощением» для киногурманов, стала «Ольга Сергеевна» с Татьяной Дорониной, снятая режиссером в 1975 году.

Форум в Уфе открывала его лента «Искупление», завоевавшая специальный приз жюри фестиваля «Сталкер», кроме того фильм был отмечен в Монреале и на кинофестивале «Амурская осень».

«Мне на плечи кидается век-волкодав»

- Вы говорили, что всю жизнь снимаете одну картину в попытке разобраться в том, что с нами произошло в XX веке. Вы нашли ответ на этот вопрос?

- Я ведь не прекратил делать фильмы. Я думаю, что никто так и не знает ответа — есть только разные версии. Мне кажется, что мы - некий пример для всего человечества, как не надо делать. Мандельштам в свое время писал: «Мне на плечи кидается век-волкодав»». Испытания, которые перенесла Россия в XX веке, ни один народ на себя не примерял: революция, гражданская война и так далее. 70 лет советской власти тоже, скажем, нерадостное время.

Почему так все случилось? - Может быть, это цепь ошибок русской элиты, начиная от царя. Столыпина, который был одним из самых значительных реформаторов, который много сделал и знал, что нужно сделать, ненавидели все, и, прежде всего, царь, который ревностно относился к его влиятельности. Быть может, его смерть — это тот рубеж, с которого началось смутное время в России.

Безмерно любимый мною Пушкин считал, что существуют две опасности в России — смута и бунт. «Борис Годунов» - это произведение о смутных временах, «Капитанская дочка» - история бунта. И то и другое — это дамоклов меч, который висит над нашими головами и никуда не исчезает. Любые наши правители должны это чувствовать и понимать.

Если не помнить о прошлом, можно вляпаться в то, что было с нами раньше

- Как вы считаете, в наше время, полное негатива, нужны ли столь мучительные фильмы, показанные на «Сталкере», как «Искупление», например?

- Все мои фильмы — это цепочка событий, связанных с определенными годами. «Холодное лето...» - смерть Сталина, «Живи и помни» и «Искупление» - 45-й год. Я никогда не снимал фильмы просто о войне — считаю себя не вправе: я не воевал сам, по счастью. Почему этому времени посвящены два фильма? - Потому что, молодому поколению, мне кажется, внушают мысль, что нам нечем гордиться. Такое ощущение, что мы лихо и бодро победили.

Но большего кошмара, чем война, не бывает, и большей цены, чем мы заплатили, в истории нет: это 30 млн человеческих жизней. Я считаю себя в каком-то смысле пацифистом: все время говорю об ужасе войны. Это не только физическая гибель людей — это вообще разрушение основ человеческой жизни: тысячи беспризорников, жены, к которым не вернулись мужья или вернулись с другими женами.

В нормальной стране осознание себя идет через осознание своих корней. В прошлом году я был в Англии. Смотрю - на телевидении все дикторы с красными маками, на улицах прохожие — с маками. Гуляя вдоль Вестминстерского аббатства увидел колонну роскошных стариков в котелках, длинных плащах, средний возраст — лет 90, и все — с маками и белыми крестиками в руках. На крестиках — фамилии. Оказывается, страна отмечает дату I Мировой войны. Последний ветеран этой войны умер несколько лет назад, а в колонне шли ветераны II Мировой. Маки покупает вся страна и деньги идут в помощь ветеранам.

Если мы не будем оглядываться и помнить о прошлом, то вляпаемся в то, что происходило с нами раньше.

В мире очень много людей, которые не могут понять, как такая богатая страна с таким талантливым народом топчется на месте.

Кинематограф просто исчезает. Его перевели в разряд поп-культуры, он должен зарабатывать деньги. И, кроме Камеди клаба и блокбастеров на экспорт у нас просто ничего человеческого не остается. В советские времена кино было отдушиной, неким заместителем церкви, куда приходили люди и получали какую-то душевную подпитку.

- Большинство нынешних актеров — безлики, среди них трудно найти достойных преемников Яншина, Смоктуновского, Названова, Папанова. Можно ли сказать, что Риналь Мухаметов, сыгравший в вашем фильме, - это надежда на то, что в российском кинематографе не перевелись талантливые личности?

- Так генофонд-то богатый, Россия — страна многонациональная, поликультурная. Актеров делает драматургия. Если они будут играть ментов, качков и прочую ерунду, они не станут великими. Не станут Смоктуновскими. Я с ним был очень дружен, хорошо знал: он сыграл все — от Гамлета до Мышкина. В последние годы ему нечего было делать. Он играл каких-то паханов — мастерски играл, но он не на это был запрограммирован.

Наш герой — не качок с кулаками, который всем наподдал. У нас герой - князь Мышкин, Чацкий. Человек совести. Человек, который мучается чужой болью. Этим мы интересны миру. Чехова ставят во всем мире больше, чем кого бы то ни было и, мне кажется, там понимают его лучше, чем мы, потому что мы подходим к нему с социальной точки зрения, а они — с человеческой. Написано: «Вишневый сад» - комедия, они ставят комедию. Я видел немецкую «Чайку» - обхохочешься. Выходит Нина Заречная — такая румяная молочница и кричит это свое: «Люди, птицы, звери...» - очень смешно и, главное понятно, что не в свое дело лезет.

Мы прожили 70 лет в сильно идеологизированном государстве, но это было время, когда состоялись Прокофьев, Шостакович, была создана великая музыка, литература, театр, мы научились говорить правду между строк. Сейчас вроде цензуры нет, но на самом деле она есть и гораздо более страшная — коммерческая, вкусовая.

Во Франции существует закон, который, кстати, замечательно работает и в Польше: с каждого проданного билета на иностранный фильм идут отчисления в фонд кино. Телевидение также обязано отчислять средства на финансирование фильмов. Кино - это национальная идея, а телевидение существует во всем мире для одной цели — запудривать мозги. Кино воспитывает чувство родины — не патриотизм, потому что патриотизм — это служба. Как сказал Бердяев, патриотизм — это последнее прибежище негодяев. Это область большой спекуляции. А чувство родины — это органическое чувство, как к матери, к отцу. С ним у нас происходят некие крайности. С одной стороны, молодежь, едва выучившись, норовит учесать за границу, а с другой — существует резкое неприятие всего остального, кроме нас.

Очень много ярости и агрессии. В том числе в области искусства. Если вы каждый день видите кровь на экране, вы привыкаете к этому. Потом вы выходите на улицу, видите кровь и фотографируете человека, попавшего под машину. Когда такое было? Русский характер полон сострадания. К каторжанам всегда выходили люди и кормили их.

А качки — это игла, на которую весь мир подсадил американский кинематограф. Кстати, великий кинематограф, который мы практически не знаем. Мы знаем только коммерческий ширпотреб. Нынешние руководители министерства культуры мечтают о том, что и мы будем производить такой же ширпотреб. Это наивно: во-первых у нас нет таких денег, а во-вторых, это не наше дело. Это все равно, что американцев заставить петь частушки.

А мой Риналь - это мальчик из татарской деревни из-под Казани. Сейчас работает в театре у Кирилла Серебренникова и не может произнести подряд трех слов, потому что страшно заикается. Изумительно музыкальный искренний парень. Если его не испоганит наше телевидение, у него может быть большая судьба.

Когда все грызутся друг с другом — наступает власть черни

- У вас немало литературных экранизаций. В чем сложность работы именно с литературными первоисточниками?

- Я люблю работать с большой литературой, особенно если автора давно нет на свете. Ведь не существует литературы самой по себе — она существует в нашем сознании. Мы читаем одну и ту же книгу, но воспринимаем ее по-разному. Я делал экранизацию «Капитанской дочки», назвав ленту «Русский бунт». А экранизаций повести было много — милые сентиментальные истории о любви двух молодых людей. Меня же волновал вопрос: откуда возникает пугачевщина и в чем ее природа. Это некое кровавое шоу: скучно, хочется впечатлений, яркой жизни. Кто такой Пугачев в действительности — беглый казак, ничего более. А в ролевой ситуации он — актер, играющий царя, поднимающийся до любых высот. Это история великого артиста. Пушкин цепляет глубинные черты нашего характера. Самозванцев ни в какой другой истории нет. Почему появился Пугачев? Да потому что Екатерина грохнула собственного мужа и не появилась на его похоронах. Так появилась легенда о том, что царь жив и вместо него похоронили другого. Пугачев был пятым лже-Петром, так что идея витала в воздухе. Появился яркий артист и собрал огромную массу человеческого отребья.

А началось все где — у казаков, вольных людей, никакого крепостного права, 40 тысяч возов рыбы каждый год отвозили в столицу. Началось все не от нищеты, а от того, что кто-то захотел власти, нашли человека, обучили его быть царем и потом сами же предали. Это герой на суде вел себя как последнее барахло, всех заложил, каялся. А во время казни - античный герой, потому что — публика!

Природа русского бунта в том, что как только на нашей почве возникает такая фигура, большой артист, он может увлечь за собой огромные массы в кровавую мистерию. Никакой программы у него не было. Власть ему была не нужна — он не знал, что с ней делать, разве что приближенным раздавать фамилии царских генералов. Зато: «Хочу — казню, хочу — милую». Занимает на 4 часа Казань, сжигает церкви, монастыри, 4 тысячи человек топит в Казанке — для чего? Для какой великой стратегической задачи? Пушкин все про это понимал и предвидел нас, сегодняшних, и предупреждал. Что такое смутное время? - Когда все грызутся друг с другом, нет общей идеи, нет авторитетов, власти — и наступает власть черни. Это страшно. И это висит над нами, если мы перейдем некую грань.

Историческое кино снимается с ощущением сегодняшнего дня

- Расскажите, пожалуйста, о сценаристе «Искупления», кажется, это был очень своеобразный человек и писатель.

- Сценарист «Искупления» - Фридрих Горенштейн родился в Киеве, в семье ученого. Его отца расстреляли, потому что он, крупный экономист, написал в 1935 году исследование на тему нерентабельности колхозов. Мать умерла в поезде у него — девятилетнего мальчика - на руках, когда семья бежала из Киева от немцев. Позднее в журнале «Юность» он опубликовал об этом свой первый рассказ «Домик с башенкой», который сразу принес ему известность. В Бердичеве его нашли дальние родственники. Через годы он напишет фантастически смешную и невероятно печальную пьесу «Бердичев». Она до сих пор не поставлена. Ее некому играть — у нас нет таких актеров.

Фридрих окончил горный институт, работал на шахте инженером и чуть не погиб под обвалом. Хромал всю жизнь. Писать начал в газету — очерки, рассказы. И решил поступать на сценарные курсы. Приехал такой человек, выросший в Бердичеве, говорящий с украинским акцентом, поступать в Москве. Полунищий студент среди московских плейбоев. Тем не менее выяснилось, что из всего курса Богом поцелованный сценарист — это Фридрих. Всем всегда помогал. «Первый учитель», например, - первая картина Андрона Кончаловского была выправлена Фридрихом. Притом он всем рассказывал: «Я Андрона обманул: договорился месяц работать за 500 рублей, а сценарий сделал за две недели». Все считали его очень способным — и совершенно несносным. Он много лет мечтал купить себе пальто. Наконец, купил его и явился на светскую вечеринку прямо в нем — и в нижнем белье. При этом — огромный дядька, горластый и всегда говорящий голую правду, где нужно и ненужно.

Жизнь его не складывалась. Он писал, носил рукописи во все литературные журналы, никто ничего не брал. Какая-то возникла легенда — не наш человек. Он не вписывался в литературу социалистического реализма. Его не печатали, а эти знаменитые господа Кончаловский, Михалков высосали из него то, что нужно и не очень-то помогали.

Фридрих был практически изгнан из страны, ему не на что было жить. Он приехал в Германию. С женой, ребенком и котом. Без кота он уехать не мог. Кота не выпускали — были какие-то сложности. И он ночевал в аэропорту, пока кота не выпустили. «Искупление» было напечатано во Франции с предисловием Франсуа Миттерана, кстати, крупного словесника, специалиста по русской литературе. На Западе такой пиар сразу открывает перед человеком огромные возможности. Но Фридрих успел сказать все, что он думает о Миттеране, ненавистном капитализме, о том, что скучает по России. Он не был диссидентом — не мог быть холуем. Живя в Германии, ненавидел немцев, Германия предложила ему содержание, довольно приличное. Он сказал: «Я от этих фашистов не возьму ни копейки».

Последние годы его жизни я очень был с ним дружен. Мы делали «Историю барона Унгерна» - этот фильм так и не был снят, картина очень дорогая и денег никто не дает. Русский писатель на Западе — это широкая известность в очень узких кругах. Его издавали — но маленькими тиражами. Образовался круг почитателей, и Берлинская академия киноискусства выдвинула его на Нобелевскую премию. Но он успел показать свой характер и никакой премии не получил. Безумно много работал. Фридрих - единственный русский писатель, которому не вернули гражданства. В 2000 году он приехал в Москву на конгресс, посвященный Достоевскому, которого он блестяще знал, подошел ко мне и между делом сказал: «Ты знаешь, эти фашисты поставили мне диагноз — рак. Я им не верю. Покажи меня нормальным русским врачам». Но и они поставили ему тот же диагноз. Он был обречен. Я везу его к себе домой, и человек, которому вынесен смертельный приговор, мне говорит: «Знаешь, я наконец понял, как надо жить: полгода в Берлине, где я уже привык, а полгода в маленьком городке на Волге. И еще хорошо бы завести роман с какой нибудь красивой русской женщиной». Мы приехали ко мне домой, пришла приятельница моей жены, эффектная женщина, журналистка. Он тут же затеял с ней разговор и попросил у меня ее телефон. Через месяц его не стало.

Я последовательно старался передать интонацию его прозы. Иллюстрировать нельзя — исторического кино как такового не существует. Оно снимается сегодня с ощущением и проблемами сегодняшнего дня.

- В вашей картине играет так трагически, к сожалению, ушедший от нас Андрей Панин...

- Он был занят в трех моих картинах: «Искупление», «Доктор Живаго», «Трио» и я всегда снимал его в качестве того, кем он был на самом деле, а был он замечательным человеком. Обычно он всегда играл негодяев, нехороших милиционеров, я же всегда пытался вытащить его человеческую суть. Он был очень естественным, пережившим все, что можно пережить в этом мире. Человек невероятно искренний, тонкий. Я думаю, что его смерть — это не случайность, его убили. А как актера его убило телевидение, которому он служил бесконечно, эта невероятная душевная амортизация, он был вынужден заниматься тем, что в душе глубоко ненавидел - эту жизнь, построенную на том, кто кого обманет, украдет, оскорбит. Жизнь вне любви. Он мне говорил давно: «Знаешь, лет 50 я протяну, а дальше меня, наверное, не будет». И так оно и случилось. Рано, бессмысленно и беспощадно. Человек изжил себя, из него все высосали. Андрей был героем этого времени, неприметный, стертый с колоссальным запасом человеческого добра и любви. Кстати, он был потрясающим комическим актером.

Все, что нам нужно — это любовь

- Что волнует вас как человека?

- Вопрос, как выжить в условиях трагической истории России XX века, остаться человеком, остаться самим собой. Например, как герой одного из моих фильмов - Вавилов, который для меня одна из значимых фигур XX века. Гениальный ученый, красавец, бабник, спавший по 5 часов в день, член 40 мировых академий, президент международного генетического конгресса, один из основателей мировой генетики. Человек, который закончил свои дни в тюрьме, в Саратове, умер от голода. Он всю жизнь собирал по всем странам коллекцию злаков. Она находилась в Питере, в институте растениеводства. Во время блокады, когда люди умирали от голода, его ученики охраняли эту коллекцию, там не исчезло ни одного зернышка и три человека умерло от голода рядом. Шекспир просто еще не родился, чтобы об этом написать. Эта картина была снята в Германии и 13 лет подряд там демонстрировалась. У нас ее показали два раза.

Гарантия человеческого выживания - только любовь. В нас много ярости, злости, агресссии. Гражданская война продолжается в каждой семье: старики за красных, молодые за белых, совсем молодые — ни за тех, ни за других. Мы не можем договориться друг с другом. А значит никакого движения вперед не будет. Ничего не приходит сверху. Все идет снизу. Пока мы на уровне дома, улицы не научимся договариваться друг с другом, мы не получим нормальной власти.

Я как-то еще совсем молодым человеком оказался на даче у Шостаковича и от растерянности не нашел ничего лучшего спросить, как в чем смысл жизни. Он ответил: «В любви». Потом прибавил: «В единственной». Это сказал гений.