Алые паруса Олега Погудина

То, что Стас Михайлов — вовсе не тот самый желанный для всех женщин настоящий мужчина всея Руси, можно было легко убедиться, придя на концерт Олега Погудина, недавно прошедший в Уфе. Певец, исполняющий романсы, авторскую песню, песни на французском, итальянском языках, собрал полный зал «Нефтяника». Зал, в который, забыв обо всем, слушатели самых разных возрастов пришли на урок: урок любви, нежности, понимания и прощения, доброты и терпения — самых простых и самых бесценных человеческих чувств. Конечно, за легкостью его пения — огромный труд, но как легко и свободно сливается чистый голос с мелодией, вырастает из нежного переплетения нот ласковый образ любви и душевного тепла, как естественно поет артист — словно дышит. «Серебряный голос России», «Принц романса» — эти ярлыки
не для него: он просто поет и делает это так, как никто другой. И тем счастлив.

— Ваш первый сольный концерт, если не считать пения в хоре, состоялся в клубе авторской песни «Восток». Какой жанр вам ближе, ведь в вашем репертуаре сочинения самых разных музыкальных направлений?

— Ближе всего, конечно, песни с хорошей серьезной мелодией. Авторская песня все же под это определение не подходит. Единственное исключение, пожалуй, Окуджава. Он великолепный мелодист. Хотя он никогда себя музыкантом не считал, его мелодии пленительны, красивы. Их вполне можно отнести к жанру русского городского романса. Поэтому его очень «удобно» петь. Крайне редко в моем репертуаре появляются песни Новеллы Матвеевой, Высоцкого, Вертинского. Могу назвать еще Александра Дольского — он очень серьезный музыкант. Авторская песня авторской песне рознь. Но самое главное, основное, близкое из того, что я исполняю, — это романс.

— Кстати же, в 2005 — 2006 годах вы вели передачу «Романтика романса» на канале «Культура». Как вы считаете, выполняет ли она свое назначение: стало ли больше романтиков и любителей романса? И почему вы не продолжили ее вести, коль скоро вам так близок этот жанр?

— Ушел я, потому что так сложились обстоятельства, от меня не зависящие. А передачу начинал Леня Серебренников и вел ее лет 5 — 6. Это просто геройство, очень серьезная работа. Я не статистик и не слежу за тем, как все меняется, но судя по публике, сидевшей на сегодняшнем концерте, у нас с ней сложилось полное взаимодействие. Это здорово! Это счастье, когда понимаешь, что жизнь удалась.

Ради такой публики — романтиков и любителей романса — мы и существуем. А вот больше ли их стало — в этом я не убежден. Такие передачи, как «Романтика романса», — это капля в информационном море.

Развлекательная индустрия, которая сейчас так мощно работает, выдавливает романтизм, наивно-прекрасные чувства из человеческих душ, делая это вполне сознательно, потому что из людей, дезориентированных нравственно, у которых отсутствует или снижен вкус, очень легко выжимать деньги. Очень жаль, что машина эта работает при полной поддержке государства. Причем с какой-то самоубийственной настойчивостью. Безнравственность, в конечном итоге, это не просто вещь социально опасная, она, в конце концов, оборачивается против самого государства. Случился парадокс: артисты — сейчас самые честные люди. Играют все. Играют политики, играют страшно, иногда тысячами жизней. Играют бизнесмены, это просто игра, там нет вопросов производства. Но только актеры говорят честно: игра — это их профессия, работа.

Российский человек был всегда силен именно нравственной составляющей, и если все это рухнет, поздно будет делать вид, что все ни при чем, и разбираться, кто за что отвечает. В музыке, пластике французы, итальянцы нам фору дадут, немцы, англичане, конечно, первые в смысле порядка во всем, но русский человек всегда был силен чистой, любящей душой.

— Вы снимались в музыкальных фильмах, темой которых стало ваше творчество, при вашем участии на сцене Учебного петербургского театра поставлены спектакли «Голоса ушедшего века», «Алые паруса», «Дорога без конца». Вам никогда не хотелось сняться в какой-либо драматической роли? Хотя, можно сказать, каждая ваша песня — маленький спектакль.

— Я снимался мало, и не в игровом кино. Играть роль — это очень серьезная работа, и работа, в которой я до конца не разобрался. Сейчас я — абсолютный хозяин всего. Это позволяет мне при разумном распределении времени и сил делать работу, результатами которой я доволен. Любая роль, будь то театр или кино, — это содружество, сотворчество большого количества людей. Я же достаточно «испорчен» свободой, фигурально говоря. Я бы мог, думаю, работать с удовольствием только с режиссером, которому бы я доверял и который влюбился бы в то, что я делаю. На сцене я выступаю от себя: жизнь моя на сцене условна, но все равно это — я. В роли ты все-таки от себя отделяешься. Суть актерской профессии — перевоплощение.

А играть просто для того, чтобы попробовать что-то новое, — это подчас трата сил и времени, а времени у певца всегда мало.

— Вас называют принцем романса. Существует два полярных мнения: что романс должны петь люди молодые, у которых еще бурлят сильные чувства, и что романс должен звучать в исполнении людей зрелых, понимающих, осознающих, о чем они поют. Ваше мнение?

— Это слова. Артист убеждает тем, что он делает на сцене. В 1987 году в том самом клубе «Восток» я вышел на сцену в 19 лет. И потом лет 15 меня убеждали в том, что романс — удел людей опытных, со сложившимся характером. Сегодня впервые я услышал от вас, что романсы должны петь молодые артисты, — значит, я свое дело сделал: доказал в 90-е годы, что их может и должен петь человек молодой. Пока голос звонкий, пока чувства яркие, нестертые. Романс — песня о любви, чувстве, доступном в любом возрасте, когда уже или еще умеешь чувствовать. А это можно и в 10, и в 90 лет. Пример тому — Иван Козловский, который в 90 лет пел «Я встретил вас», и это было очень убедительно! Просто надо все это делать честно, красиво, хорошо.

— Как вы подбираете свой репертуар для зарубежных гастролей? Романс — все-таки песня достаточно специфическая и более близка, наверное, россиянину. В той же Франции больше в чести авторская песня — Жак Брель, Шарль Азнавур.

— Помимо русского, я свободно говорю на английском и шведском, на французском — с горем пополам, по-французски больше читаю, объясниться смогу на немецком и итальянском. Для публики очень важны несколько слов, не спетых — сказанных на их языке: для более тесного общения певца и зала. Но выхожу я с репертуаром русским — из уважения к людям, собравшимся послушать русского певца. Для знакомства всегда исполняю несколько песен на языке той страны, в которой выступаю.

Соперничать с исполнителями зарубежными смысла нет, там были и есть гениальные певцы, а вот в России я пою на концертах песни на разных языках. Музыка разных стран в 19 — 20 столетиях во многом едина, это тот ключ к сердцам и то пространство, в котором мы можем соединиться и понять друг друга. Лирическая песня в смысле взаимопонимания людей разных профессий, национальностей, вероисповеданий — вещь фантастическая. Ты одновременно утверждаешь себя в своем национальном самосознании и можешь коснуться души человека другого языка, другого миропонимания.

— Насколько я знаю, вы не принимаете рок-музыки. Почему?

— Этот жанр резко расходится с моими этическими и мировоззренческими позициями, хотя талантливую рок-музыку я отношу все-таки к сфере искусства. Рок — это всегда разрушение, а мне хочется созидания. Я уважаю этого соперника и в каком-то смысле даже боюсь его, как боятся смерти.

— Вы не жалеете, что по причине юного возраста в свое время не поступили в консерваторию и, возможно, упустили возможность стать певцом оперным?

— В жизни можно сокрушаться только о грехах, которые ты не исправил, а о том, что не случилось, жалеть неразумно, — мы ведь не знаем заранее, к чему может все привести, что мы после себя оставим. Некоторые моменты становятся понятны уже только после ухода человека. Надо быть благодарным за то, что у тебя есть, счастливым от того, что получается.

Об опере я тоскую, я люблю ее бесконечно, иногда позволяю себе хулиганство и очень камерно исполняю оперные арии на концертах. Редко. Я считаю оперу величайшей возможностью самовыражения для поющего человека. Более того, опера — это венец всего и всех искусств. Для меня этому не суждено было случиться, и больше, пожалуй, это вопрос не возраста, а здоровья. Это работа для людей титанического здоровья. Надо все-таки соизмерять свои силы. Если не можешь подняться на тот уровень, на котором находишься в своем жанре, то надо подумать: а имеет ли смысл ради развлечения делать какие-то серьезные шаги. Академическим пением я занимаюсь для тренировки.

В моем репертуаре есть романсы, русские, советские, военные, авторские песни, песни иеромонаха Романа и целый мир западной музыки. И горевать о чем-то было бы просто грешно. Мелодия и слова творят чудо. Ты просто переходишь от сердца к сердцу напрямик. Ты можешь высказать то, что не высказывается просто словами.

— Судя по прошлым интервью, вы человек верующий. Сейчас для многих вера — это лишь дань тому, что пришло на смену атеизму. К вере можно прийти, если вас так воспитали в детстве, либо — не дай Бог — ища защиты от большой беды, либо осознанно. Как это случилось у вас?

— Это было давно и по вдохновению. Мне было 20 лет, и вдруг появилась мысль: «Мне уже 20, а я до сих пор некрещеный». Было это в 1988 году, я просто пошел в храм и покрестился. Время было еще советское, на изломе, в институты, райкомы еще сообщали. Я не герой, прошло всего около года, и вопросы о вере, о церкви уже ни у кого не возникали. Но тогда у меня почему-то даже не возникло мысли, что кому-то есть дело до этого, кроме меня самого. А вот от крещения до причастия прошло у меня 6 лет. Это был уже не порыв, а путь, долгий и серьезный, результатом которого стало понимание того, что ничем нельзя насытить душу, кроме веры. Думаю, что неверующих людей нет, потому что неверие — это тоже вера. Доказать существование Бога так же трудно, как и доказать его несуществование.

— Вы преподавали на кафедре эстрады и музыкального театра Санкт-Петербургской академии театральных искусств. Какие дети сейчас приходят учиться?

— Нельзя ругать современную молодежь — не она виновата в том безобразии, которое царит в умах и душах. В этом виновато мое поколение, мое и те, кто старше. Был упущен момент ответственности, воспитания достоинства и нравственности. Так приходят дети, не читающие даже Пушкина. Но есть великая вещь, которая помогает жить и радоваться жизни: Бог раздает людям таланты все равно. То, что они неокультуренные, невоспитанные — это второй вопрос в творческой школе. Главное — есть талант, с остальным можно что-нибудь сделать. Если нет таланта, не надо заниматься этим делом: воспитанность не поможет.

Но как ни горько говорить, образование у нас идет по-прежнему через телевизор. А это либо полное отсутствие вкуса, либо дурновкусие. Просто кошмар, и при этом технически великолепно исполненный. Но когда приходят молодые и талантливые люди, мир снова оживает, и рождается надежда.

Досье