Снимок моей души

Пожалуй, любой городской житель мечтает время от времени оказаться вдали от стрекочущих обрывков человеческих разговоров, грохота машин, рычащих на перекрестках. Хочется послушать, как звучит тишина в гармонии с нежным шелестом листвы, вкрадчивым голосом ветра, нашептывающего на ушко бесконечные сказки, тронуть добрые руки — струйки лесных ручейков, задумчиво перебирающих камешки.

Это чувство покоя и негромкой музыки тишины даровано посетителям выставки фотохудожника Евгения Вайднера «Начало». Снятые своеобразным образом работы словно размыты в утреннем чутком полусне. И оттого хочется всматриваться в них вновь и вновь, предчувствуя мгновения, когда затерявшиеся в тумане новорожденного мира деревья на фотографиях зашумят прямо над головой. И человек даст им имя — свое, всплывшее из глубин древнего подсознания. Каждая работа будто рассказывает свою историю, оживляя задремавшее было воображение: два детских велосипеда, брошенных на обочине, заждались своих маленьких хозяев, явно заблудившихся в расплывчатых очертаниях парковых зарослей.

Над переплетением тонких безлистых веток и неясной порослью трав — словно косами юной девушки, спутавшимся в беспокойном сне, покачивается на ветру клетка с замолкнувшим пернатым обитателем. Евгений Георгович похож на ребенка, удивленного миром, собой, тем, что получается, когда он берет в руки камеру.

— Раньше дети мечтали стать космонавтами, а сейчас хотят в олигархи и преуспевающие менеджеры. Фотография — это ваша воплотившаяся мечта?

— Я коренной уфимец в третьем, а может, и пятом поколении. Дед был невесть откуда объявившимся здесь немцем. В 1937 году его национальность привела, конечно, к печальным последствиям. Родню расстреляли, выслали всех, вплоть до 96-летней бабушки, а деда отправили в Германию. Моя жизнь была обычной: учился в 96-й школе, сходил в армию, поступил в авиационный институт на факультет промэлектроники. Но до победного конца не добрался: ушел работать на «Гидравлику», «Электроаппарат», учась заочно. Потом мне стало совсем уже неинтересно. В 1986 году я совершенно потрясающим образом устроился в «Башнефть». Зашел и спросил: «А нет ли у вас работы для фотографа?» А мне отвечают: «Вон парня не отпускают, пока он себе замены не найдет». Заменой стал я.

Фотографировал лет уже с 14-ти. Жизнь нежно заставила. Тогда появились пластинки «Битлз», «Лед Зеппелин», и надо было перефотографировать бесценные конверты с рок-кумирами. Все приходилось осваивать самому. И переснимать я научился в любых условиях: дивный запах проявителя и закрепителя, красный свет...

В «Башнефти» все поражало масштабами, например, огромные промышленные увеличители. Научные статьи, какие-то подсчеты — все это я иллюстрировал. Попутно путешествовал по Башкирии: был в экспедициях, ездил к колоритным бабулькам, снимал, как они гадают, например, на свинце, преподавал детям в Доме детского творчества, по чуть-чуть сотрудничал со всеми уфимскими газетами. Эта независимость творческой жизни давала мне, помимо прочих прелестей свободы вообще, возможность сотрудничать с московскими изданиями. Пять лет проработал в «Комсомольской правде». А потом снова — в свободное плавание. Сейчас работаю в журнале «Рампа».

— Как выбираете объект для фотографирования? Что вас «цепляет»?

— Объект или момент должен быть неожиданным для меня. Сейчас это случается редко. Раньше я ходил по улицам, и мне все время хотелось из Уфы сделать какой-нибудь другой город. Снять ее так, как в жизни никто не снимал. Чтобы вдруг те, кто будет смотреть мои фотографии, увидели бы в ней что-то итальянское, например. Нужно иметь некое внутреннее состояние, и кадр должен ему соответствовать. То есть мои работы — это мой собственный портрет, снимок моей души.

— А результат всегда совпадает с желанием?

— Сейчас все это видно на «цифре». Раньше мы тряслись над пленкой и расстреливать ее попусту рука не поднималась. У меня иногда пленка стояла в аппарате несколько месяцев. Я проявлял ее: было 36 кадров — 36 снимков, которые меня полностью устраивали. Когда денег особых нет, это хорошая тренировка.

— Что, по-вашему мнению, представляет собой современная фотография — искусство для интеллектуальной элиты, для широких масс, реклама красивой жизни в глянцевых журналах?

— Мне кажется, суть ее не изменилась со временем. В журналах — это не фотографии, просто картинки. Фотографии — это все ж таки что-то психологическое. Как говорил классик фотоискусства Анри Картье-Брессон: «Взгляд, сердце и ум должны быть на одной линии».

— Слышала от многих фотографов, что настоящая фотография, как предмет искусства, может быть только черно-белой. Ваше мнение?

— Думаю, что родилась фотография где-то недалеко от рисунка и идет по пути живописи. И классична как любой жанр изобразительного искусства.

Черно-белые экспонаты выставки «Начало» прекрасно будут смотреться и резкими, но для меня это было бы совсем скучно.

— В любом виде искусства можно отметить различные течения, направления. Можно ли сказать то же и о фотографии, во всяком случае, относительно ваших работ: какие периоды своего творчества вы можете выделить?

— Сегодняшний период — период неожиданности. Цветная фотография для меня всегда была неинтересна. А в целом моя работа — это достаточно слитный путь, на котором если что-то и происходило, менялось, то только во мне — не в фотографии вообще. Я все время пытаюсь разобраться, что такое я, что такое этот мир. В «Начале» все это потекло, потому что я, наконец, во всем разобрался. Вода, деревья, земля — все встало на свои места и освободилось от меня.

— Обозначьте ваши авторитеты в области фотографии и почему во главе именно они?

— Когда я начал заниматься фотографией в 70 — 90-е годы, у нас был информационный голод. И поэтому такие фотографы как Хельмут Ньютон, сражали наповал своими удивительными женщинами с простыми глазами, восхитительными формами. Я никак не мог разобраться, как человек с камерой может это снять. При этом я понимал, что передо мной стоит Человек и отсутствие одежды на нем никак не сказывается.

— Что делает фотографа фотографом?

— Я вообще-то сам много сомневался: может, лучше, например, на сцене в барабаны бить — это моя детская мечта. Наверное, это касается всех жизненных вопросов: просто существует дорога, которая ведет тебя за собой, судьба, которая заставляет заниматься делом, и завершив его, ты испытываешь облегчение.

Фотохудожник — это вообще выдумка. Их нет. Один раз дама мне позвонила и спросила: «А вот вы можете ко мне прийти и на стенке окно нарисовать? Вы же фотохудожник: снимете там где-нибудь, а потом придете и нарисуете». Это правильное отношение человека, который делит нас на фотографов и фотохудожников. Я — просто фотограф.

У нас огромная проблема с образованием, и уже давно. В Уфе было когда-то два училища, где их как-то готовили. Но туда шли люди только для того, чтобы корочку получить: это были библиотекари, водители троллейбусов. Многие уфимские фотографы учились у Рафаэля Исламова, был у нас такой прекрасный педагог, фотограф. Практически все его ученики уехали в Москву. Фотографами становились и те, кто учился на операторском факультете во ВГИКе. Но движущаяся картинка и неподвижная — две большие разницы. Я должен застывшую картинку перевести в состояние движущейся, живой.

Должно быть художественное образование — не курсы! — и ты должен знать всех великих фотографов, которые что-то делали до тебя. И надо понять самого себя. А дальше — не знаю... Бесконечность.

— Вы человек музыкальный?

— Совершенно. Музыка с утра до ночи. Утром встаю, нажимаю кнопку — и музыка. Это тоже я.

— Выставка называется «Начало». Чего?

— Начало нового меня, вот с таким взглядом на мир. Я бы сказал, с облегченным взглядом. Раньше мне всегда хотелось что-то из мира «стащить» — глазами, отснять. Сейчас этого нет, поэтому удивительно, как появились эти работы. Как будто я все оставил на месте. Просто увидел и поделился этим взглядом с другими.

— Знаменитый Ирвинг Пенн говорил, что фотографирование торта может быть искусством. Если смотреть на какой-либо предмет в течение некоторого времени, то зрелище зачаровывает. Любой ли предмет может стать для вас предметом искусства?

— Совершенно любой. Правда, природу снимать лучше, чем она есть, не стоит, это скучно и глупо.