Валентина Кузнецова: Мы впустили в свою жизнь куклу Барби

Своему ремеслу Валя училась у мастера, который гончаром был еще до войны. Разыскала его, когда жила в Стерлитамаке. В трудовой книжке у нее тогда значилось: «искусствовед».

— Этот дедушка научил меня работать на гончарном круге. Обжиг у него был роскошный — дровяной. Сейчас уже такого нет.

Мы разговаривали с нашей землячкой, широко известной нынче за пределами страны художницей Валентиной Кузнецовой, в ее московской квартире, из-за уникальных росписей по стенам больше похожей на сад. Даже стулья — и те здесь были в цветах. Вале не терпелось дождаться весны и посадить на своем, не так давно возделанном участке за Сергиевым Посадом еще и живые растения — кусты жасмина, гортензии, ночные фиалки, левкои.

— Хотя там уже посажено более сотни их разновидностей, но именно таких запахов мне не хватает.

Она сама, огненно-рыжая красавица, походила на экзотический цветок, появившийся на свет в далеком башкирском селе Воскресенском.

— Глина, что ли, там у вас была особенная — почему выбрали вы такую необычную и редкую, по нашим временам, профессию? — спросила я собеседницу.

— Когда впервые вылепила свои фигурки на берегу речки, то знать не знала, что бывают на свете керамисты. Уже заканчивая академию художеств в Петербурге, вдруг ощутила непреодолимое желание создавать объемы, расписывать их. Так и выбрала глину. Вскоре попала на семинар в Подмосковье — там собрались практически все керамисты России. Училась тогда у каждого чему-то своему.

— Наши художники, впервые побывав за границей, удивлялись: на Западе творческому человеку невозможно прокормиться своим искусством. Надо быть очень раскрученным мастером, чтобы иметь доход. Для вас керамика — это ремесло, которое дает возможность жить?

— Нет, это страсть, любовь, которая с годами становится все более пылкой. Сложно объяснить, почему человек вообще что-то любит. Наш сосед по двору, например, жизни своей не мыслит без голубей. Ему нравится растить их, ухаживать за ними, ставить на крыло. И это тоже искусство, которым каждый в своей области стремится овладеть. Без всего этого жизнь становится плоской и тусклой.

— Похоже, что именно такого «объема» вам и не хватало в родных краях. Почему вы уехали в Москву?

— Москва большая. Здесь легко можно встретить именно «своих» людей, которые чувствуют, понимают и принимают то, что делаю лично я. Это подпитка, обратная связь. Многие ценители керамики со временем стали моими друзьями. На Николиной горе, например, есть дом, полностью украшенный мной. Хозяйка большого семейства, в котором подрастают шестеро детей, специально построила печь для обжига, чтобы мне было комфортно работать. Приятно сознавать, что я не затерялась здесь, со мной здороваются незнакомые люди, мои работы покупают ученые, артисты и даже коллеги-художники. А Уфе я благодарна за урок, который она мне преподала: художник не должен быть общественным деятелем! Я так рада, что теперь мне не нужно ни за кого голосовать, ни за кого отвечать. Зато есть возможность много-много трудиться, любить, заботиться о близких и сажать цветы!

— Но ведь именно в вашу бытность председателем Молодежного объединения Союза художников республики творческая жизнь в Уфе била ключом — разве это не давало силы, не служило той самой подпиткой, которая вдохновляет?

— Время было такое — людям хотелось общаться. Мы собирались в Доме культуры имени Калинина в Уфе. Многие приходили с работы голодные, поэтому все дружно пили чай, затем показывали друг другу слайды, рисовали, лепили. Сейчас такое не в чести. В Москве, надо сказать, вообще принято держаться обособленно.

— А что из себя представляет художественная жизнь Москвы?

— Я сравниваю ее с многослойным пирогом, в котором пласты между собой не пересекаются. Есть художественные галереи, где вращаются представители только определенных кругов общества, и попасть туда можно лишь по записи. Это верхний слой «пирога». Здесь многое берется от Запада или делается под Запад. Но все эти инсталляции, часто просто патологические, более чем странно смотрятся у нас. Как-то в Центральном доме художника на выставке с пятиметрового экрана на огромной стене целый день крупным планом показывали рот жующей старушки. Это считалось уникальной находкой. Об этом говорили, это обсуждали, приветствовали.

— Прямо «голый король» какой-то: все понимают нелепость происходящего, но боятся сказать об этом вслух...

— К счастью, не везде так. Еще сохранился определенный слой настоящих, мудрых художников, которые всю жизнь посвятили своему делу. Они живут в сложнейших условиях. Никто их работы особо не покупает, но они трудятся ради большого искусства, отвечающего очень высоким требованиям. Время от времени устраивают выставки, что требует денег, которых у них нет. Это удивительные люди. Именно с них хочется брать пример.

— Что завтра ждет нас в изобразительном искусстве — кто придет на смену таким энтузиастам?

— Увы, так называемое актуальное искусство будет занимать все больше пространства. Поскольку мы уже впустили в свою жизнь компьютер, куклу Барби, «Ночной дозор». Общество, естественно, изменилось. На молодежных выставках уже нет той мощной энергетики, какая была раньше. Духовное искусство подменяется всевозможными придумками, сочиненными в головах, не имеющими внутреннего наполнения. Это игра в жизнь, которой нет. Но, мне кажется, такое «искусство» скоро уйдет. Я проводила мастер-классы на своих выставках в Академии художеств, в Строгановке, в Абрамцевском училище. Меня поражало, как много приходило на эти уроки замечательных, умных, тонких молодых людей, ловивших каждое слово. Это вселяет надежду на лучшее.

— Но вернемся к малой родине. Раньше говорили, что в Башкирии какая-то особая творческая аура, и хорошие художники там «плодятся» именно поэтому.

— Это так. Однажды в Йошкар-Оле председатель марийского Союза художников сказал мне: вам повезло, вы родились там, где особый излом земной коры. Поэтому вы такие талантливые! Башкирская художественная среда действительно отличается удивительным разнообразием.

— Может быть, недаром тогда вас так разбрасывает по миру — как закваску, чтобы будоражить, вдохновлять, побуждать других к творчеству?

— Ни один выходец из Башкирии не растворился, не исчез как личность за пределами своей республики. Здесь часто можно услышать: Москва, Петербург, Уфа — в такой последовательности нередко выстраиваются творческие приоритеты. Но важно, чтобы желание продавать не возобладало у человека искусства над потребностью создавать.

— Многие ваши работы «живут» в семьях — они буквально созданы для людей. Это то творчество, которое способно облагородить окружающую среду, украсить ее, оживить, если хотите. Наверное, скульптурам вашим уютнее в домах, чем в музеях?

— С этим тоже все в порядке. Мои работы купили более двадцати музеев. Для меня это очень важная поддержка. Ведь если сразу семь твоих творений берет, например, Третьяковка или музей Пушкина, то это вдохновляет и придает уверенности, что ты на верном пути. К счастью, сегодня могу позволить себе не зависеть от обстоятельств, делать что-либо по своим меркам, по своим критериям. И это находит отклик у других людей.

— И кто же они, ваши истинные поклонники?

— Их много. Они из самых разных социальных слоев. Как-то на мою выставку пришла женщина. Ей очень понравилась одна моя работа. Я не могла продать ее дешевле цены, назначенной галереей. Но когда из разговора с поклонницей узнала, что она доктор наук, но, поскольку находится на пенсии, не может позволить себе такие траты, мне стало просто не по себе. Я потихоньку взяла свою же работу, подарила ей, а потом отдала деньги в кассу.

— Есть и еще область благотворительности, которая сегодня неразрывно связана с именем Валентины Георгиевны Кузнецовой, — это открытая на вашей родине Воскресенская картинная галерея.

— Во время войны Башкирия приютила молодых столичных художников, а спустя годы они отблагодарили республику, подарив галерею, которая стала настоящим воплощением чувства благодарности. Московские художники-«воскресенцы» — это целое сообщество. Они не забывают Башкирию. Сегодня в дело включились уже их дети. Татьяна Викторовна Бабицына, например, подарила галерее три работы отца. В Воскресенское ныне многие специально едут посмотреть «московскую школу живописи». Это очень необычно: увидеть Москву в башкирском селе. Сохранить память об этой важной страничке нашей истории отчасти считаю и своим долгом.