Без музыки мир провалился бы в тартарары

«Бог дал нам музыку, чтобы мы, прежде всего, влеклись ею ввысь», — писал человек, умеющий всем сердцем постигать тончайшие оттенки самых глубоких чувств, внушаемых нам искусством, хотя он же был одарен и великим разумом — философ Фридрих Ницше.

«Пели у нас все»

Именно она, «оживляющая душу поэзия воздуха, источник разума», и подняла ввысь на своих трепетных крыльях мальчика, появившегося на свет в самом начале весны, чтобы стать известнейшим композитором, радующим мир светлой гармонией музыкальных созвучий. «Учалинский район, горняцкий поселок Миндяк. Там, помимо золота, добывали какие-то другие металлы для обороны страны. Семья у нас была многодетная. Отец работал на шахте, мать — домохозяйка. Пели у нас все — мама, папа, в основном, народные песни. По соседству жила тоже очень музыкальная семья, мы их русскими считали, оказались мордва, замечательные люди. Я потом съездил в Саранск, познакомился с этой нацией поближе — какие же они добрые, красивые, открытые. Маленький сосед играл на баяне. Я мечтал научиться играть, как он», — вспоминал позднее Салават Ахмадеевич. Но, казалось бы, судьба с самого рождения испытывала на прочность мальчика с красноречивым именем Салават — «молитвенный»: он родился с атрофией зрительного нерва.

Взамен способности видеть красоту природа наградила его даром эту красоту чувствовать, слышать, ощущать — что не всегда дано даже людям зрячим. Он не замкнулся в своем несчастии, лелея недуг и упрекая мир в несправедливости. «До семи лет я и не ощущал, что такое слепота. Наверное, потому, что мне не с чем было сравнивать. Я родился слепым и с самого появления на свет приспосабливался к этой жизни. Я делал все, что делают мои сверстники. Так же, как они, бегал, лазил по деревьям. Они научились кататься на велосипеде, и я научился. Сначала ездил под рамой, потом подрос и катался сидя. Когда в 1964 году приехал учиться в интернат для слепых, мой недостаток стал менее заметен», — вспоминает композитор.

Не тратить жизнь на подражание

Наградив талантом жадно радоваться жизни и умением слышать музыку быстротекущих, как река, перекатывающая звенящие на дне камешки, судьба вела его по жизни, сводя с людьми талантливыми и неравнодушными: «У нас были хорошие воспитатели — например, моя первая учительница Далия Мусалимовна. Мы с ее сыном ровесники. Был у нас замечательный преподаватель музыки, Иван Александрович Пеняев, к которому я попал в начальных классах. На утреннике он у нас спросил: кто хорошо поет? Я бойкий был мальчик. Выскакиваю и пою: «Но ты меня забыла, другого полюбила, зачем же ты мне шарики крутила». Такие вот песни. Я и в хоре интерната пел, осваивал инструменты самые разные — баян, домру, кларнет, трубу».

В 11 лет его приняли в только что открывшийся филиал детской музыкальной школы № 1, в класс баяниста и композитора Николая Инякина, кстати, тоже незрячего, занятия с которым продолжались и в Уфимском училище искусств. Тут начинающему композитору и вовсе разулыбалась Муза, а имя его стало известно не только в республике, но и среди юных читателей журнала «Советский школьник»: там опубликовали песню «Советскому пионеру», за которую сочинитель получил третью премию.

К сожалению, в 1974 году Николай Инякин трагически погиб. К тому времени в училище одаренного мальчика уже приметили и познакомили с Евгением Земцовым. Он был из людей, обладающих умением слышать музыку стиха и подбирать к музыкальным созвучиям исполненные глубокого чувства и смысла слова. Он пробудил у начинающего композитора любовь к стихам. А еще считал, что человек — создание необыкновенное, поэтому не стоит тратить драгоценную жизнь на подражание кому-то, найдя свою и только свою тропу, по которой надо идти, не оглядываясь и не сомневаясь. «Я — не все» — таким и было его жизненное кредо. Люди оправдывают свои неблаговидные поступки словами: «Все такие». «Я — не все, — так же думает сегодня и его ученик. — Где толпа — меня там нет. Если толпа пишет конъюнктуру, зарабатывает на песнях, меня там нет».

Места под солнцем хватает

Может быть, именно время ученичества и привело к тому, что, несмотря на редкостное разнообразие нынешнего творческого багажа композитора: оперы и симфонии, хоры и романсы, музыка к драматическим спектаклям и эстрадные песни, мюзикл — центральное место все же принадлежит музыке к слову. Что неудивительно для чрезвычайно эрудированного человека и «запойного» читателя. Салават Ахмадеевич ценит и чувствует музыку сложных человеческих эмоций, переплетение смертельной любви и обжигающего страдания, слепящего счастья и бездонного отчаяния, звучащие в стихах М. Лермонтова и А. Блока, С. Есенина, М. Буонаротти и О. Хайяма, Н. Турбиной и П. Ронсара, поэтов Башкирии — М. Карима, Р. Гарипова. «Лермонтов для меня не только великий поэт, его мироощущение, отношение к людям, любовь к жизни — это все мое. Пушкин, конечно, гений, но все-таки именно Лермонтов с его космическим мировосприятием мне роднее, — признается композитор. — Цикл на стихи Ники Турбиной был написан в 1985 году. Тогда ее стихи попались мне случайно. То, что писала одиннадцатилетняя девочка, привело в состояние эмоционального шока. А вообще, я по мироощущению обычный человек, не разучился радоваться самым разным вещам: и простым, и важным. Причем за себя и за других. Я думаю, это потому, что я человек не слабый, и это помогает мне чувствовать себя спокойно и несуетливо. Мы часто размениваемся на мелочи, завидуем, а на самом деле всем ведь хватает места под солнцем, не стоит толкать кого-то лишний раз, чтобы получить от этого удовольствие. Самая ненавистная для меня черта — склонность к предательству, еще не люблю людей равнодушных. Все, чем ты задел человека, обязательно возвращается к тебе же самому. Этого нужно бояться и избегать. Нельзя падать духом. Бог нам дал эту жизнь. В любой ситуации есть какой-то выход.

В моей жизни музыка — все, а когда это — все, люди, как правило, ее не замечают, как не замечают, что дышат. Она везде — в машине, дома, на улице. Исчезнет — будет пустота. Без нее мир, возможно, провалился бы в тартарары. Я встаю утром, часов в десять сажусь за фортепьяно или за рабочий стол. И должен нутром понять: сколько бы миллионов лет ни существовало человечество, никто еще до тебя не делал того, что сейчас будешь делать ты. Вот это состояние, когда ты просишь у Господа вдохновения, ощущаешь свою связь со Вселенной, мне очень нравится, именно оно заставляет меня работать, из этого состояния я стараюсь не выходить, как бы эмоционально сложно это ни было. В 1997 — 2000 годах писал оперу «Memento». Там шесть героев, и все они погибают. Я умирал вместе с ними. Зато в столичных газетах по поводу этой работы писали: «Уфимский оперный театр сделал то, чего не сделал театр, находящийся в пределах Садового кольца».