Неуловимые мыслители

Сейчас попытался прикинуть — таких бесед в новейшей истории было, кажется, пять: в 2005-м Владимир Путин и Жак Ширак общались с делегацией российских литературных звезд в Елисейском дворце; затем тогдашний вице-премьер Дмитрий Медведев побеседовал с добрым десятком «топовых» авторов; в начале 2007-го Владимир Путин внезапно для всех принял группу молодых писателей; спустя два года он же отпраздновал в писательском кругу свой день рождения; а год назад повстречался с группой авторов на мероприятиях Российского книжного союза. Я опускаю некоторые «промежуточные» мероприятия: так, Дмитрий Медведев, уже в статусе президента, общался с молодыми деятелями культуры, среди которых были и литераторы; Владислав Сурков несколько раз принимал писательские делегации в бытность свою одним из руководителей кремлевской администрации и прочее.

Да. Пожалуй, я назвал все мероприятия такого рода. Большинство из них, кстати, устраивались в одном примерно стиле — большой круглый стол, чаще всего с чашками чая, от десяти до пятнадцати приглашенных, призыв хозяина встречи к неформальному разговору, в случае с Путиным однажды подкрепленный «тяжелой артиллерией» (собакой Кони).

Чаще всего — неподготовленность гостей (как будто их подняли с постели и привезли на «воронке», а не предупредили заранее), невнятность высказываний, резкие перепады тем — от высокого до каких-то нелепых частностей, не вполне достойных такого разговора. Чаще всего — удивление хозяина, явно ждавшего чего-то другого. Причем Рустэм Хамитов это удивление скрывать не стал и был достаточно откровенен: «Я шел на встречу писателей, а попал на встречу финансовую».

Но я считаю нужным сказать об отличии, которое мне кажется главным. Почти все мероприятия, о которых я упомянул выше, соответствовали сложившемуся «государственному стандарту», формату любых подобных встреч: была официальная часть беседы и неофициальная, без прессы. В Ново-Огарево, куда приезжали молодые авторы, это были — по ощущениям — даже как две разные беседы, в том числе и визуально: когда ушла пресса, охрана раздвинула тяжелые шторы и погасила электрический свет. Видимо, наглухо зашториваться на «официальной части» принято затем, чтобы солнце не мешало телекамерам. Недавняя беседа с Рустэмом Хамитовым же фиксировалась журналистами от и до, все два часа. Мне эта открытость понравилась.

Так что же наша пресса? — мое лирическое отступление слишком затянулось. Тон публикаций российской и башкортостанской печати о похожих мероприятиях, в целом, совпадал (в целом — потому что наши журналисты обычно пишут более уважительно, чем их московские коллеги). В большей или меньшей степени это такое легкое удивление от экзотики, даже с долей иронии. Да, писатели в наше время — своего рода экзотика (не привилегированная каста, как было в советские годы, и вроде бы даже не совсем профессия). Разноголосица их спонтанных речей по сравнению с обычной четкостью президентского протокола — экзотика. Даже финансовые вопросы в такой постановке и то экзотика (денег у президентов просят многие, если не все, но только писатели просят их только за то, что они писатели, без всяких других разумных обоснований, смет и прочего).

Литературная среда — мир очень тесный, что в российских масштабах, что в республиканских. Все друг друга знают, и все всё друг другу передают, так что судить можно обо всех встречах в формате «писатели — власть». Почти все их участники выходили из высоких кабинетов и торжественных залов с одинаковыми эмоциями: «Эх! Да что же я не обсудил то-то и то-то, а молчал или говорил о чем-то второстепенном, да так неудачно». Серьезные, умные, откровенные разговоры, которых так ждали от этих бесед государственные и политические лидеры, все-таки происходят, но постфактум, и в головах литераторов, которые без конца прокручивают: вот что надо было сказать и вот как ответить.
Интересный вопрос: а почему так происходит? Почему военачальники, директора заводов, министры какие-нибудь не терзаются (вероятно) такими вопросами, а внятно и предметно обсуждают все то, что обе стороны хотят обсудить?

Думаю, дело в тонкости, заведомой неуловимости этих понятий: духовность, нравственность, воспитание души человека. Тех вопросов, которые озвучиваются во вступительном слове к каждой встрече «писатели — власть», но в первые же минуты подменяются всем, чем угодно, — но другим. Мне кажется, что ни писатели, ни власть пока так и не научились об этом разговаривать на понятном друг другу языке. Но — мучительно пытаются, а может быть, и учатся. Хорошо бы, если так.

Сейчас попытался прикинуть — таких бесед в новейшей истории было, кажется, пять: в 2005-м Владимир Путин и Жак Ширак общались с делегацией российских литературных звезд в Елисейском дворце; затем тогдашний вице-премьер Дмитрий Медведев побеседовал с добрым десятком «топовых» авторов; в начале 2007-го Владимир Путин внезапно для всех принял группу молодых писателей; спустя два года он же отпраздновал в писательском кругу свой день рождения; а год назад повстречался с группой авторов на мероприятиях Российского книжного союза. Я опускаю некоторые «промежуточные» мероприятия: так, Дмитрий Медведев, уже в статусе президента, общался с молодыми деятелями культуры, среди которых были и литераторы; Владислав Сурков несколько раз принимал писательские делегации в бытность свою одним из руководителей кремлевской администрации и прочее.
Да. Пожалуй, я назвал все мероприятия такого рода. Большинство из них, кстати, устраивались в одном примерно стиле — большой круглый стол, чаще всего с чашками чая, от десяти до пятнадцати приглашенных, призыв хозяина встречи к неформальному разговору, в случае с Путиным однажды подкрепленный «тяжелой артиллерией» (собакой Кони).
Чаще всего — неподготовленность гостей (как будто их подняли с постели и привезли на «воронке», а не предупредили заранее), невнятность высказываний, резкие перепады тем — от высокого до каких-то нелепых частностей, не вполне достойных такого разговора. Чаще всего — удивление хозяина, явно ждавшего чего-то другого. Причем Рустэм Хамитов это удивление скрывать не стал и был достаточно откровенен: «Я шел на встречу писателей, а попал на встречу финансовую».
Но я считаю нужным сказать об отличии, которое мне кажется главным. Почти все мероприятия, о которых я упомянул выше, соответствовали сложившемуся «государственному стандарту», формату любых подобных встреч: была официальная часть беседы и неофициальная, без прессы. В Ново-Огарево, куда приезжали молодые авторы, это были — по ощущениям — даже как две разные беседы, в том числе и визуально: когда ушла пресса, охрана раздвинула тяжелые шторы и погасила электрический свет. Видимо, наглухо зашториваться на «официальной части» принято затем, чтобы солнце не мешало телекамерам. Недавняя беседа с Рустэмом Хамитовым же фиксировалась журналистами от и до, все два часа. Мне эта открытость понравилась.
Так что же наша пресса? — мое лирическое отступление слишком затянулось. Тон публикаций российской и башкортостанской печати о похожих мероприятиях, в целом, совпадал (в целом — потому что наши журналисты обычно пишут более уважительно, чем их московские коллеги). В большей или меньшей степени это такое легкое удивление от экзотики, даже с долей иронии. Да, писатели в наше время — своего рода экзотика (не привилегированная каста, как было в советские годы, и вроде бы даже не совсем профессия). Разноголосица их спонтанных речей по сравнению с обычной четкостью президентского протокола — экзотика. Даже финансовые вопросы в такой постановке и то экзотика (денег у президентов просят многие, если не все, но только писатели просят их только за то, что они писатели, без всяких других разумных обоснований, смет и прочего).
Литературная среда — мир очень тесный, что в российских масштабах, что в республиканских. Все друг друга знают, и все всё друг другу передают, так что судить можно обо всех встречах в формате «писатели — власть». Почти все их участники выходили из высоких кабинетов и торжественных залов с одинаковыми эмоциями: «Эх! Да что же я не обсудил то-то и то-то, а молчал или говорил о чем-то второстепенном, да так неудачно». Серьезные, умные, откровенные разговоры, которых так ждали от этих бесед государственные и политические лидеры, все-таки происходят, но постфактум, и в головах литераторов, которые без конца прокручивают: вот что надо было сказать и вот как ответить.
Интересный вопрос: а почему так происходит? Почему военачальники, директора заводов, министры какие-нибудь не терзаются (вероятно) такими вопросами, а внятно и предметно обсуждают все то, что обе стороны хотят обсудить?
Думаю, дело в тонкости, заведомой неуловимости этих понятий: духовность, нравственность, воспитание души человека. Тех вопросов, которые озвучиваются во вступительном слове к каждой встрече «писатели — власть», но в первые же минуты подменяются всем, чем угодно, — но другим. Мне кажется, что ни писатели, ни власть пока так и не научились об этом разговаривать на понятном друг другу языке. Но — мучительно пытаются, а может быть, и учатся. Хорошо бы, если так.