Перед вами несколько картинок на тему «Человек — общество — власть». Я решил написать их после того, как не смог дозвониться до диспетчера одной из коммунальных контор…
У меня три месяца не работает стационарный телефон. А может, четыре. Или уже полгода.
К белорецким монтерам у меня претензий никаких — они ребята замечательные: приезжают быстро и так же стремительно исправляют повреждение. Стационарный телефон мне нужен, потому что в моем микрорайоне плохая мобильная связь, к тому же стены дома такие толстые (как в бункере!), что туда не проникает никакой сигнал из эфира.
Но ведь монтеры тоже люди заинтересованные: им, как я понимаю, нужны определенные показатели в работе, которые фиксируются у центрального диспетчера. Нельзя бесконечно спекулировать на добром отношении к себе. Поэтому при очередной поломке, когда мой телефонный аппарат опять замолчал, я решил позвонить в центральный узел связи, чтобы официально оформить заказ на ремонт.
Итак, смотрите, что из этого вышло.
Набираю номер. Раздается жизнерадостный, но несколько металлический женский голос:
— Здравствуйте! Вас приветствует компания… Внесите платеж на сумму… Чтобы оплатить банковской картой прямо сейчас, нажмите «один». Чтобы узнать о детализации расходов, нажмите «два». Чтобы… нажмите «три». Если вам необходимо узнать… нажмите «восемь»…
Я слушаю это металлическое воркование минут пятнадцать. Но мне нужен диспетчер, вернее, оператор связи!
Наконец, железная дама предлагает мне нажать «ноль», чтобы дождаться ответа оператора. Или оставаться на линии.
Остаюсь и жду.
Через пару секунд опять слышу в трубке предложение оплатить счет банковской картой («нажмите «один»), получить информацию о состоянии счета («нажмите «два»), подключить новые услуги («нажмите «три»), узнать о наличии бонусов (какую кнопку в этом случае предложили нажать, не помню).
Я сижу и жду. Прошло уже двадцать минут. Я ложусь на диван. Перерыв подходит к концу. Мама приносит борщ. Ставлю телефон на громкую связь, сажусь за стол, ем борщ и слушаю однотипную музычку, которая раздается в моем телефоне беспрерывно. Каждые пять минут мелодия прерывается, и железная тетенька сообщает:
— Оставайтесь на линии, пожалуйста. Все операторы заняты.
Ключевое слово здесь — «пожалуйста».
Остаюсь. Ем, слушаю музыку. И опять:
— Все операторы заняты.
Почему им всегда некогда?! Я хочу услышать голос живого человека, с которым можно будет поговорить! Я расскажу оператору о своем несчастном телефоне и спрошу его (ее) о картошке: уродилась ли, мол? И как морковка со свеклой?
Спрошу и о погоде в Уфе: ведь, судя по номеру, я звоню именно в Уфу… Нет, не стану спрашивать, потому что на других каналах люди тоже ждут ответа оператора…
Итак, я просто жажду живого общения, но слышу лишь металлический голос:
— Оставайтесь на линии, пожалуйста…
Наверное, минут сорок я пытался дозвониться до оператора. Такая же история повторилась и на следующий день. Не дозвонился.
Впрочем, я догадываюсь, почему коммерческие структуры в нашей стране создали подобные компьютерные программы для работы с населением. Это сделано для того, чтобы народ им не надоедал! Другого ответа у меня нет…
Впрочем, это касается не только коммерческих структур. Помню, пришел в одну муниципальную контору с каким-то простейшим вопросом, который можно было решить, как говорится, не отходя от кассы, но…
— Вы к кому? — спросили меня на вахте. Теперь везде установили вахты, чтоб фиксировать посетителей.
— Я к такому-то, — отвечаю.
— А по какому вопросу?
— А вам зачем, простите, это знать?
После легкой перепалки вахтер меня пускает, зафиксировав данные моего паспорта. (Кстати, почему я обязан называть каждому встречному свои персональные данные?)
Захожу в приемную, вежливо здороваюсь, говорю, что из редакции, спрашиваю:
— Такой-то на месте?
— Он занят с документами, — отвечает смазливая молоденькая секретарша. (Меня всегда удивляет, что у многих начальников секретарши непременно жутко красивые. Где они их берут?)
— Прекрасно, — отвечаю я. — У меня совсем небольшой вопрос по служебной части, а именно: такой-то сегодня в Зигазу поедет? Я бы с ним тоже прокатился. Он сам звал неоднократно… Позвоните ему по селектору, спросите. Или давайте я сам по-свойски зайду.
Я направляюсь к начальственной двери, секретарша вскакивает и почти кричит:
— Вы с ума сошли?!
— Нет, — отвечаю. — Я душевно здоров… Мне просто в Зигазу надо.
В итоге она меня не пустила и, как я подозреваю, записала меня в какие-то черные списки.
Для сравнения: я на заре своей журналистской деятельности, в середине девяностых, запросто мог зайти в любую организацию, показав редакционное удостоверение. В любой цех на комбинате! Я мог беседовать с рабочими, с мастерами, с начальниками цехов. И все это без всяких согласований!
Сегодня, повторюсь, система иная, и она предполагает наличие жестких барьеров в общении между властью и народом. А сколько развелось пресс-служб! Напишешь письмо какому-нибудь начальнику с просьбой об интервью, а вместо него на твои вопросы в письменном виде по электронной почте будет отвечать какая-нибудь пресс-девочка! А мне необходимо живое общение! Я журналист…
Президент страны в своем последнем Послании Федеральному Собранию призвал к более тесным контактам между простыми людьми и власть имущими. Он сказал, что нужно разрушать барьеры на этом пути. Но если меня, корреспондента, называют сумасшедшим только потому, что я осмелился без предварительной записи задать мимолетный вопрос начальнику мелкой конторы, то каким будет отношение к людям, у которых нет редакционных корочек? Какая-нибудь баба Нюся из Ломовки, у которой сломался телефон, как должна дозваниваться до центрального узла связи?! У нее же инфаркт будет, когда она в сотый раз услышит:
— Оставайтесь на линии, пожалуйста...
Мы перестали ценить человеческое общение. Простое, ясное и всегда полезное. Вместо этого — железные тетки, которые часами талдычат тебе ненужную информацию, и ты чувствуешь себя заложником.