Вечный бой

Как поисковики восстанавливают пробелы в истории, где проводят работы, что делают с находками, сохранившимися со времен Великой Отечественной войны, и зачем им нужны навыки реставратора. Об этом наш разгавор с председателем регионального отделения общероссийского общественного движения «Поисковое движение России» в Башкирии Владимиром ВОЛКОВЫМ.

— Владимир Сергеевич, поисковое движение у большинства людей ассоциируется с полевыми работами, поиском артефактов. Это основное направление вашей работы?

— Это не совсем правильное мнение. Я обычно привожу в пример слова Владимира Высоцкого: «Археологи — это такие люди, которые копаются в земле». Вот и поисковики для многих — такие же люди. А это только малая часть работы.

Наша цель — увековечение памяти погибших. Для этого мы работаем с архивами, устанавливаем судьбы без вести пропавших и погибших в ходе войны, их боевой путь по заявкам родственников или в рамках собственных проектов, определяем боевой путь отдельных подразделений, сохраняем память о людях на местах как гибели, так и призыва, ухаживаем за воинскими захоронениями, проводим выставки, уроки мужества, классные часы и многое другое. В конечном итоге основная наша задача — сохранить память о подвиге наших предков и на этом примере воспитать нынешнюю молодежь.

— А кто эту работу в основном выполняет, взрослые или ребята?

— Костяк поискового движения — это, конечно, взрослые, опытные поисковики. В Башкирии есть несколько моих соратников, которые участвовали в самых первых общероссийских поисковых экспедициях. Например, Равиль Акрамович Кашапов из Октябрьского. Ему сейчас 80 лет, и он только пару лет как перестал выезжать в полевые поисковые экспедиции, но до сих пор активно ведет архивную работу.

Вокруг взрослых уже собираются дети, подростки. Официально в движение можно вступить с 14 лет, а выезжать в полевые экспедиции — с 18. Обычно в поисковое движение в школах вступают целыми классами, но активно участвуют около трети ребят. Они проводят митинги, уроки мужества, раз в год выезжают на места боев.

Самые активные — по два-три раза. Обычно весной или осенью, летом из-за разросшейся травы сложно замечать особенности микрорельефа местности.

Хотя среди молодежи полевые работы — явление все-таки нечастое, они загружены учебой. Да и для нас, взрослых, это общественная деятельность. Все мы работаем в учреждениях молодежной политики, образования. Я, например, методист Республиканского центра туризма, краеведения и экскурсий. Выезжаем в свое свободное время и отчасти на собственные средства. Хорошо, что есть правительственная субсидия на поисковое движение. Она покрывает часть расходов.

— Как вы определяете, куда ехать на поисковые работы?

— Сначала работаем с архивами, находим локацию по подразделению, которое нас интересует. Например, если брать подразделения, которые формировались в Башкирии, — 170-е, 186-е, 112-я кавалерийская дивизия, то мы ищем соответствующие документы, смотрим, где они воевали, несли потери. Затем связываемся с местным региональным отделением, консультируемся с ним, определяем квадрат работ и, наконец, выезжаем на место. По результатам составляем базу, подтверждаем или опровергаем первоначальные данные.

Например, по 112-й кавдивизии мы уже несколько лет пытаемся найти место возле станицы Обливской, где подразделение понесло большие потери. Более тысячи конников погибло, было ранено, пропало без вести в результате мощного авианалета. В документах указано примерное место — балка, но она огромная, 40 километров по протяженности. Есть даже карта, но найти место боя пока не удается. Наши поисковики из Куюргазинского района, которые там работают, смогли пока обнаружить захоронения конников из другой дивизии, которая воевала в одном кавкорпусе с нашей.

С 2017 года мы реализуем проект «Заоблачный фронт», посвященный боям в высокогорье, на Кавказе. Сегодня он стал уже межрегиональным: к нам присоединились около 20 российских регионов, это более ста человек. Мы знаем, какие подразделения там воевали. Благодаря сайту «Память народа» удается найти много документов, касающихся Красной армии. Также нам помогло минобороны России, которое предоставило копии документов первой горнострелковой дивизии вермахта «Эдельвейс», воевавшей на Кавказе, из Национального архива США. Сейчас студенты-добровольцы из Кирова помогают нам с их переводом.

— А как на месте, в поле, удается находить предметы, пролежавшие в земле 80 лет?

— Как правило, это поквадратный поиск, когда участники выстраиваются цепочкой и прочесывают местность. Если есть фортификационные сооружения — траншеи — стараемся привязать поиск к ним.

Первое время я работал с металлоискателем, но потом перестал ему доверять, потому что он находит много лишнего. Сейчас предпочитаю щуп — это длинный прут, которым прощупывают землю. Он помогает найти запаханный участок земли, где была воронка или траншея. По плотности она намного мягче материкового грунта.

Сейчас есть современные методы и технологии: съемки с квадрокоптера, сканирование местности. Правда, у нас пока нет финансовой возможности их использовать.

Под Питером полностью перекапываем траншеи. Дело в том, что там были очень плотные бои, убитых не было возможности хоронить, их оставляли прямо в траншеях, засыпая землей. Они достаточно глубокие — два-три метра — щуп не поможет, поэтому остается только вскрывать траншеи, а после закапывать обратно, чтобы не оставлять после себя ямы. Впервые этот метод применила командир поискового отряда уфимской школы № 113 Зиля Маннанова. Так мы его теперь и называем — «метод Зили Фаилевны».

А вообще, где мы только не работаем! Ежегодно выезжаем в Аджимушкай в район Керчи, здесь работы проводятся в каменоломнях под землей. Как-то раз ныряли в Крыму с аквалангами, правда, больше для ознакомления.

Для каждой местности есть свои рекомендации, но, даже прочитав книжку, поисковой работе не научишься. Нужна практика.

— Есть, наверное, и своя методика работы с найденными артефактами?

— Да, конечно. Так, мы не торопимся опознавать погибшего по личным вещам, найденным рядом с останками. Дело в том, что предметы могли теряться или переходить из рук в руки.

Работа с документами — отдельная методика. Для поисковика самая ценная находка — это медальон, в котором находится скрученный в трубочку листок бумаги с данными красноармейца. Его нужно развернуть, и не всегда бумага в хорошем состоянии. Сделать это, не повредив бумагу, могут только специалисты, работающие с ветхими документами. В Башкирии таких нет.

Я по опыту могу определить, можно ли медальон развернуть и прочитать своими силами. Несколько раз самому это удавалось. Был случай на Кавказе, когда у погибшего солдата после боя противник забрал документ и, прочитав, изорвал его в клочки и выбросил. На леднике бумага сохранилась: когда мы ее нашли, это была стопка смерзшихся клочков. Сложность была в том, чтобы их разделить и потом составить, как пазл. Справились своими силами.

Тоже на Кавказе мы нашли обрывок книжки красноармейца — одну картонку. Когда отсканировали обратную сторону, разглядели какие-то надписи, но, как ни пытались, прочитать их не могли. Потом до меня дошло, что это надпись в зеркальном отражении. И в самом деле, перевернув строчку, разобрали центральную часть фамилии и имя бойца. Видимо, на обложку когда-то приклеилась первая страница документа, чернила отпечатались на ней, затем первый листок смыло, а отпечаток чернил остался. В фотошопе надпись обработал поисковик отряда «Обелиск» Сергей Чехонин.

А с тяжелыми случаями работают сотрудники лаборатории при поисковом движении России «Солдатский медальон». Они, например, могут с помощью различных компьютерных программ разобрать выцветшие чернила, восстановить надписи по вдавленной бумаге.

— А если тела находите, какая процедура?

— В основном это уже костные останки, из которых ДНК не всегда удается выделить. В высокогорье, бывает, находим тела с сохранившейся органикой. Все найденные останки передаем в следственный комитет, где проводится экспертиза, после чего происходит захоронение.

Под Питером, где ежегодно хоронят по несколько тысяч красноармейцев, следком просто не может все случаи обработать. Там действует особая процедура: если рядом найдены вещи, которые точно указывают на бойца, погибшего в Великую Отечественную, то в следком отправляется только отчет.

Но вообще, конечно, уже видны результаты нашей работы. Когда в 2007 году я с тремя ребятами выезжал под Питер, мы за две недели нашли около 30 красноармейцев, не считая фрагментарных останков. Теперь там работает сводный поисковый отряд — 60 — 70 человек. Сейчас многие стараются ездить в менее исследованные и более сложные для поиска районы.

— Расскажите о своих самых интересных находках.

— Одна такая попалась мне в Псковской области, на Птахинской высоте. Оттуда начиналось поисковое движение, и высота вся перекопана. Поэтому удивительно, что мои предшест­венники пропустили большие куски танка Т-34, который погиб 3 июля 1943 года вместе со своим экипажем. В нем мы обнаружили медаль «За отвагу», по ней опознали бойцов.

Мне довелось поработать в Ленинградской области, на месте уничтоженного немецкого автомобиля. Водитель-немец, судя по всему, был мародером: среди кусков машины нашли две красноармейские шашки, столовую посуду, офицерские пряжки.

Весомой находкой стали останки полковника Соколова, комдива 286-й стрелковой дивизии. Его сначала идентифицировали как военнослужащего вермахта. Однако потом по петлице и обрывку рукава, сохранившемуся на скелете, опознали воина, который ранее числился без вести пропавшим.

Очень непросто работать на Кавказе, где до нас поиски вообще не проводились. Там шли очаговые бои, записей о них сохранилось мало. Так, мы исследовали место боя в верховьях Маруйского ущелья, и по найденным артефактам удалось восстановить его картину. Внизу попадались гильзы от противотанкового ружья, которое стреляет на большое расстояние, — наши подходили издалека. Ближе были следы от винтовочного, пулеметного огня, еще ближе — гильза ППШ, потом осколки гранат. Стороны сблизились. Тут же несколько пуговиц — бойца накрыло гранатой. Потом наши прорвались на немецкие позиции. Здесь у противника стоял лагерь, так и остался — брезент сгнил, а колышки от палаток сохранились…

А вообще, в истории боев на Кавказе много белых пятен и искажений. Поисковые работы помогают их заполнить и устранить.

— Эти знания, которые вы добываете, где-то используются? Попадают в учебники истории?

— Мы в основном собираем информацию и рассказываем о своих открытиях на тех мероприятиях, которые сами проводим. Хотя некоторые поисковики пишут статьи, ими могут воспользоваться историки. Когда к нам обращаются, всю информацию даем. Например, мы тесно сотрудничали с военным историком и публицистом Александром Мирзоновым. Он написал трехтомник о боях на Кавказе, пользуясь в том числе и нашими данными.

— Куда попадают предметы, найденные на местах боев?

— Как бы ни хотелось нам положить их на полочку в музей, личные вещи мы передаем родственникам бойцов. В том случае, конечно, если удается установить и найти потомков солдат. Вот сейчас будем передавать ложку в Гомельскую область Беларуси. Ее случайно обнаружили в районе Мясного Бора с помощью металлоискателя.

Ложка, скорее всего, «потеряшка», потому что рядом с ней погибшего не было. Сам боец, чьи имя и фамилия выгравированы на ложке, числится пропавшим без вести.

Зато оказалось, что до сих пор жива его дочь. По почте ей скоро отправим находку.

Конечно, у нас скопилось несколько тысяч экспонатов — от ложек до элементов танков и самолетов, которые не имеют адресатов. Беда в том, что у нас нет помещения для собственного музея, и все лежит по гаражам и складам в коробках. Мы часто ездим с передвижными выставками, но очень хотели бы иметь свой поисковый музей. В большинстве регионов России они есть.

— Вы работаете в местах боев только Великой Отечественной войны или других войн тоже?

— В основном, конечно, по Великой Отечественной. Башкирия — тыловой регион, однако у нас происходили события Гражданской войны, и до 2019 года мы выезжали на места ее боев. По прошествии ста лет они стали объектом археологических изысканий, и теперь для работы там нужно разрешение археологов.

А вообще, мы много интересного нашли. Я испытываю восторг, когда начинаешь «читать» сражение, которое было век назад! Вот, допустим, многие жители нашей республики ездят по трассе Уфа — Белорецк и наверняка помнят заправку в районе деревни Усмангали на повороте на санаторий «Ассы». И мало кто знает, что она находится в самом эпицентре боя времен Гражданской войны!

До сих пор на окрестных сопках сохранились окопы и воронки. Мы этот бой тоже «прочитали»: Красная армия атаковала со стороны Уфы, белые оборонялись на окраине деревни. Мы нашли место, где стоял пулемет Льюиса, он простреливал как раз сектор нынешней заправки. Красноармейцы заняли высоту напротив, белые работали по ним артиллерией двух калибров. И только потом мы нашли документы о боях в этом районе.

А вот останки воинов у нас найти очень сложно. Местные бои недаром называли «околичными» — они шли рядом с населенными пунктами, и местные жители хоронили и белых, и красных. Вспоминается только случай в Татарстане, где поисковики обнаружили останки на береговой линии спущенного водохранилища. Бойца просто не успели похоронить, и территория была затоплена.

— И напоследок вопрос не совсем по теме. Насколько мне известно, вы ежемесячно отвозите в зону СВО вещи для воюющих там ребят.

— Мы выезжали в Донбасс еще в 2015 году. Поначалу отвозили подарки для детей. С началом специальной военной операции собираем вещи: одежду, бронежилеты, маскировочные сети, в которых действительно нуждаются наши бойцы, и отвозим туда. Мы тесно сотрудничаем с добровольческими объединениями «Шьем для наших», «Народная сеть», что-то помогают достать они. Школьники передают воинам письма.

Масштабы СВО огромны, и минобороны объективно не может закрыть все потребности. Так что мы понимаем, что наша помощь там нужна. Стараемся выезжать сразу в несколько подразделений, иногда за раз удается проехать по всей линии соприкосновения.

Районные отряды влились в эту работу у себя на местах и сотрудничают со своими администрациями. Многие наши поисковики сами воюют на СВО. А мы своих не бросаем!

Справка

Первый поисковый отряд в Башкирии — «Живи, земля!» — появился в 1989 году. Его возглавил Равиль Кашапов из Октябрьского, вдохновившийся участием в первой всероссийской «Вахте памяти» в Мясном Бору. Системно поисковое движение заработало в 2002 году с созданием Ильдаром Бикбаевым Фонда поисковых отрядов РБ.

Тогда их было четыре.

А в 2014 году было создано региональное отделение поискового движения России в РБ под председательством Владимира Волкова.

Сегодня в Башкирии насчитывается 52 поисковых отряда, в которые входят 2250 человек.