Сокровища «Арского камня»

Зеленый, видавший виды биплан, на котором, видимо, летали еще «Ночные ведьмы» во времена Великой Отечественной войны, приводя в ужас немецко-фашистских захватчиков, раскручивал свой единственный пропеллер на поле с выгоревшей травой. Тарахтел мотор, и стрекотали кузнечики. Аромат луговых трав стелился вплоть до самого проспекта Октября, по которому звенели трамвайчики, шустро следующие до соседнего или уже присоединенного города Черниковска. Повсюду огороды, сады.

Дежурная открыла калитку на поле, и наша компания пошла на посадку в «кукурузник». Мы решили лучше лететь, чем трястись на поезде до Вязовой и затем по узкоколейке до Белорецка. По тому маршруту мы уже ездили вместе с бабушкой в 1953 году.

Огромные паровозы пыхтели, и я открывал рот, чтобы не лопались перепонки, когда они пронзительно свистели. Уже темнело, когда мы пересели на узкоколейный поезд, очень похожий на те, что можно было увидеть в американских вестернах. Там такие поезда мчались под улюлюканье индейцев по прериям покорять Дикий Запад. В маленьком вагончике была настоящая ночь: тусклый свет еле освещал полки, и, казалось, до потолка вагончика могу достать даже я. Семафор дал зеленый свет, начались скалы и сплошная тайга.

Тогда нас встретила Азалия Гареевна — директор дома отдыха «Арский камень», пышная и круглая женщина. У нее была дочь, тоже сдобная и круглая первоклашка. Мы с моим приятелем дружно влюбились в нее, а она, воспользовавшись этим, стала проверять у нас длину и чистоту ногтей и сразу превратилась для нас в строгую девочку с синими волосами: от Буратино и Пиноккио мы мало чем отличались, потому что деревенели при этом и стояли с вечно ободранными коленками.

Затем она достала мамин шприц и приказала: «Сейчас же наловите толстых мух». Пойманные мухи щекотно жужжали у нас в кулачках и ждали своей участи, потом этим самым назойливым противным мухам мы сделали укол: они при этом будто взорвались, и из них выскочили живые личинки: Рей Бредбери просто сидел и кушал манную кашу!

Арская скала в те годы была еще целой. Ходили легенды, что где-то в расселинах спрятаны экспроприированные Пугачевым и Салаватом богатства аристократов. Сразу дом­отдыховский аниматор стал обхаживать маму на предмет концерта в клубе. А я с другом бегал к речке: там Белую можно было перейти вброд. Тогда на другом берегу был колхоз имени Маленкова, где мы покупали молоко, яйца и местные помидоры.

С тех пор прошло пять лет, и мы опять устремились на отдых и за приключениями в «Арский камень», с нами была Бэдер Юсупова — знаменитая актриса, которая в двад­цатые годы выступала под именем Люси, ее муж Гарольд Адольфович Зыринис и их внук Азат. Это были старые и проверенные временем друзья моих родителей. Дядя Гарольд называл папу Мишей, а иногда и Мишелем. Они были однокашниками по Академии художеств в Ленинграде, рассказывали, как в белые ночи полуголые в белых простынях бегали по крышам домов, пугая лишенцев и обывателей, стоящих в ночных очередях, и как отбивались от пьяных матросов. Имена их учителей: Петрова-Водкина, Осьмеркина, Френса, Бобышева — приводят в трепет нынешних художников.

Итак, мы в красивых местах Южного Урала. Дядя Гарольд был заядлый станковист, от его авангардизма сороковых, когда его клеймили за космополитизм Ишбулатов, Храмов и Урядов, не осталось и следа. Теперь он писал картину о Чапаеве и убедил моего папу взять этюдник. Все как бы сходилось: из зарубежных гастролей вернулись тетя Зоя и дядя Халяф. Они в Лондоне специально купили подарок папе — краски фирмы «Виндзор» в потрясающих красивых тюбиках, и мы с папой боялись к ним прикасаться.

Недолго думая, тетя Люси (то есть Бэдэр-апа) закурила свои любимые папиросы и сказала: «Что вы за наши юбки держитесь? Идите творите и без картин не приходите!». Тогда мы решительно забрались на самую высокую скалу, с которой открывался потрясающий вид. Распаковав свой этюдник, мой отец, зажмурив глаза, выдавил, наконец, «Виндзор» на новенькую палитру, а я, окунув палец в заморскую краску, почувствовал себя художником. Когда уже в Уфе Домашников увидел папины этюды, то воскликнул: «Мухамед, не зарывай свой талант в театре, там коллективное творчество, часто непредсказуемое и мстительное начальство и там самовлюбленные артисты — они тебя обязательно растерзают и забудут! Пиши картины, пока не поздно!»

Возле танцплощадки в доме отдыха я внезапно встретил баритона Труевцева, который, увидев меня, оперным голосом пропел: «Ну что, Моралес прибыл, а где остальные Моралесы?» А потом с остальными «Моралесами» он по вечерам играл в карты, а со мной исключительно в шахматы.

Недалеко от нас находилось родное село Бэдер-апы. Там нас уже ждали в гости. Организовали мини-сабантуй: аксакалы отозвали меня в сторонку и сказали, чтобы я выбрал двух барашков, которых мы должны съесть. Дали даже в руках их подержать. А они такие теплые, как меховые белые шапки — глупый сынок овцы от радости пару раз лизнул меня в коварную физиономию. Не в силах приговорить несчастного на заклание, я потом пытался отказаться от белиша. На это хохочущие гости экспромтом сочинили сказку про охотника и хитрого зверя, которым мы сейчас в наказание пообедаем.

Природа тех мест неповторима: пескари набивались в банки с хлебом плотнее, чем рижские шпроты, раков ловили вилками и объедались их шейками. Наконец, вечера стали прохладными — пора было возвращаться домой: меня ждали бабушка, школа и друзья.