Гвардии кавалерист

Времени для раздумий и воспоминаний было достаточно.

…Вот он — кавалерист Красной Армии. Молодой, крепкий, шашкой владел виртуозно.

А вот война. В Башкавдивизию дед попал с самым первым набором: в числе 102 человек со всех деревень Ермекеевского района в возрасте не старше 40 лет. В райвоенкомате их одели во все белое — полушубок, шапку-ушанку, валенки, рукавицы.

Для укомплектования кавдивизии организации района выделили к декабрю 1941 года 60 обозных лошадей, десять парных повозок с комплектом упряжи, 45 кавалерийских седел. На каждую поставленную лошадь нужно было сдать по два центнера сена и овса. Для доставки корма и снаряжения сформировали обоз. Среди сопровождающих был и мой отец — 15-летний Фаткулла Сайфуллин. Колонна повозок получилось внушительная. До станции Дема, места дислокации 112-й Башкирской кавалерийской дивизии, доехали к утру 16 декабря.

Началась учеба. Настоящих винтовок не было, раздали деревянные. Их, 40-летних красноармейцев, молодые солдаты называли бабаями. Они им казались стариками.

На фронт отправили в начале апреля 1942-го. Моя бабушка Суфия с дядей Лутфурахманом и другими односельчанами на станции Абдулино три дня ждали идущий на войну состав с кавалеристами, чтобы попрощаться с дедом.

В дивизии деда определили повозочным, закрепили пароконную телегу — бричку. В сабельники не записали — «бабай» же. Ему попались лошади башкирской породы — выносливые, сильные, со спокойным нравом. Их не пугают выстрелы, взрывы снарядов. Они не шарахаются в сторону, увидев посторонних людей.

Лошадь не машина, ей нужен особый уход. Бока надо чистить сначала жгутом, а потом щеткой, хвост и гриву — расчесывать деревянной расческой. Налипшие на копыта грязь и навоз убирали крючком или деревянным ножом, а мыли каждый день. Кузнец снимал изношенную подкову, подгонял новую и с помощью ухналей крепил ее к копыту. При необходимости надевали ногавки, так называемую защитную обувь. В деннике каждый день меняли подстилку, ясли и торбу заполняли сеном и фуражом.

Но не всегда лошади получали полноценный корм. В период с 8 октября по 17 ноября 1942 года части дивизии совершили поход общей протяженностью 550 километров, передвигаясь с полным вооружением и боезапасом только в ночное время по полевым дорогам с преодолением водных преград — Дона, Воронежа, Витюга. Тогда плохо было организовано снабжение фуражом. Кроме соломы и сена почти ничего не было, что привело к истощению лошадей.

Утром 7 февраля 1943 года 112-я Башкирская кавалерийская дивизия сломила оборону немецких войск и вышла на оперативный простор в тыл противника. В пробитые «ворота» успели проскочить только боевые соединения 8-го кавкорпуса, а приданные части обеспечения и все тыловое хозяйство остались за линией фронта. Была поставлена задача перерезать железную дорогу Ворошиловград — Дебальцево. К 13 февраля дивизия овладела большей частью населенного пункта Чернухино и перерезала железнодорожную ветку сообщения вражеских войск.

Из-за отсутствия продовольствия полевая кухня перестала работать. Нелегко было и солдатам, и лошадям. Под ногами снег толщиной в метр. Даже лошадки башкирской породы, привыкшие зимовать на тебеневке, не в состоянии были раздобыть себе сухой травы. Бойцы на корм коням стаскивали солому, ковыль с крыш. Лошади даже грызли кору деревьев, чтобы утолить голод. В ту лютую зиму, когда от бескормицы погибла почти вся конная тяга, дед спас своих лошадок. В разбитых домах он вытаскивал из матрасов солому, сено или, раскапывая снег, добывал пожелтевшую траву и все это тащил своим любимцам. В голодные дни «бабай» отдавал им свой сахар. И не раз лошади спасали ему жизнь… Однажды вражеская мина упала прямо перед упряжкой. И весь град осколков приняли на себя они, а дедушку только ранило в руку. В 1944 году недалеко от обоза взорвалась немецкая бомба. Бричка вдребезги, лошадей убило — они, как щит, прикрыли деда от осколков, а его сильно контузило, почти ослеп на один глаз. Когда освобождали Украину, лошади удачно вынесли его из-под обстрела бандеровцев. И таких случаев было много.

Как-то отправили их с политруком в соседнюю деревню. В это время немцы открыли минометный огонь. Первая мина, не долетев, упала слева от брички. Вторая перелетела ее и взорвалась справа. «Третья наша, скачи!» — крикнул политрук. Следующая мина легла прямо перед лошадьми. Взрыв. В глазах потемнело. Чем-то резануло по руке. Потерял сознание. Когда очнулся, увидел немцев, бегущих к ним. У попутчика оторвало ногу, он застрелился, зная, что фашисты его все равно прикончат. Комиссаров немцы в плен не брали! Шансы на спасение и дед расценил как минимальные, но, раненый и контуженный, решил раньше времени не умирать.

Немецкий солдат сунул ему в руки запасной ствол от пулемета, другой повесил на шею противотанковую мину и затолкали его в общую колонну пленных. Не кормили.

Как-то к нему подошел немец и на чистом русском языке спросил, откуда он родом. Когда узнал, что из Башкирии, обрадовался, говорит: «А я из Сарайгира». Есть такая станция за Абдулино в Оренбургской области. Оказалось, он был власовцем. «Если бы ты знал, как мне домой хочется!» — сказал он тогда Шангарееву.

Через три дня наши войска освободили пленных. Немцы удирали так, что даже свое добро бросили. Дед вооружился немецкой винтовкой, вещмешок набил патронами, запасся продуктами и направился в сторону железнодорожной станции. Все подались туда. Но как найти своих?

И тут навстречу — чудеса! — скачет его командир эскадрона и кричит: «Шангареев, тебя же убило! Под тобой мина взорвалась! Мы на тебя похоронку уже отправили!».

Зашли на радостях в лесопосадку, выпили по сто граммов за то, что в живых остались, и отправились служить дальше. Вот ведь счастье, какое и на войне случается! А если бы не свой командир встретился, а офицер особого отдела? Тут же пристрелил бы, решив, что дезертир, или отправил в штрафбат. И разбираться бы никто не стал.

О болезни Файзрахмана знала вся деревня. Уважали его! Но сдавал дед, что ни день. Глаза потускнели, ввалились, щеки побледнели. Все ждали конца…

В один из теплых летних дней к ним приехал незнакомец. Подойдя к деду, спросил: «Что, старую с косой ждешь? А ты не торопись!». Дед обрадовался, увидев его, спросил: «Товарищ, ты как узнал, что я заболел?». «Сорока донесла, — усмехнулся он. — Чем тебя лечат?». «Вон те таблетки молоком запиваю», — ответил дед. Посмотрев на таблетки, он позвал мою бабушку Суфию и велел закопать их в землю поглубже, чтобы птицы или животные не съели. «Я тебя не отдам этой старухе с косой. Ты меня спас, и я тебя спасу! Ты у меня будешь еще долго жить!» — сказав такие слова, он начал колдовать над дедом. Сутками сидел рядом, поил, кормил, руки и ноги массажировал. Они долго разговаривали о чем-то. Наверное, вспоминали февраль 1943 года…

Тогда, утром 23 февраля кавдивизия возвращалась из дальнего похода. Надо было пробиваться к своим. До передовой оставалось примерно три километра. Начался бой. Ураганный огонь орудий, минометов косил впереди идущих. В этом бою, по словам деда, и погиб смертью храбрых командир дивизии гвардии генерал-майор Минигали Мингазович Шаймуратов.

«Пришлось отступить и притаиться. Силы были неравны. Потом больше трех суток шли с боями по глубокому снегу через леса и овраги. Когда остановились на отдых, тут же упали на снег и заснули. Услышав команду приготовиться к атаке, я накормил лошадей остатками хлеба, поправил сбрую. Выбросил все ненужные вещи. В телегу положили тяжелораненых солдат. В это время ко мне подошел раненый красноармеец. «Не оставляй, убьют же». Я сказал ему, чтобы он держался за телегу. Привязал его за руки к заднему поперечному брусу. Попрощавшись друг с другом, стреляя на ходу из трофейных автоматов, побежали в сторону немецких траншей».

Утром 24 февраля, прорвав фронт, вышли к своим. Еле отдышавшись, Файзрахман подошел к раненому коннику. Тот пытался встать. Валенки слетели, в глазах слезы. «Жив? Ты крепко держался и ругался сильно! А разулся зачем? Жарко стало?» — с улыбкой спросил дед. «Живой я! Спасибо тебе. И фрицев еще будем бить! Только малость поправлюсь», — ответил боец.

…Через неделю лечения у дедушки появился аппетит. Лицо порозовело, улыбаться начал, шутил, на ноги встал. А товарищ дал ценные указания, как дальше лечить, и уехал. Фамилию спасителя узнал недавно: «Вроде, Зарипов. Они вместе служили в Башкавдивизии. Ветврач он», — сказал мне дядя Фаиль.

Вернулся дедушка Файзрахман в конце августа 1945 года. На груди — медали «За боевые заслуги», «За отвагу», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», орден Красной Звезды. В руке чемодан, на спине вещмешок. А там — военные трофеи. Сильно сказано, трофеи — ситец, ножницы и другая мелочь. Хотел красиво одеть своих дочек.

Навстречу выбежали жена Суфия, дочери Флюра и Расиля. Сын Марван долго привыкал к отцу, все дядей называл. Ему же всего пять дней было, когда отец уходил в армию.

К вечеру вся деревня собралась у них дома. Женщины выглядели старухами. Спрашивали, не видел ли он сына, мужа. Когда все вернутся с войны?

Кроме свежевыкопанной картошки, катыка и хлеба на столе из угощений ничего не было. Дети обуты в лапти, одежда потрепанная. Точно, все отдали для фронта, все для победы!

На следующий день рано поднялся, пошел в правление колхоза. Шел по улице, сияя наградами. Победитель! В правлении председатель предложил заведовать фермой. Здесь он и проработал до выхода на пенсию.

После окончания войны узнал, что его старший сын Лутфурахман, 1925 года рождения, погиб на фронте в марте 1945 года, похоронен в Пруссии.

После войны родились сын Рифкат и дочь Зиля.

94 года прожил гвардии красноармеец Файзрахман Исрафилович Шангареев.