Праздничное побоище

выбили ковры и отдраили унитазы чуть ли не зубной щеткой, зажарили молочного поросенка, а пышную гастрономическую долину из ярких тортов и изысканных салатов украсили почти миллионом розовых роз.

Словом, торжество обещало выйти на королевский уровень

Все испортил деверь Миша. Самое обидное, что от него просто нереально ожидать даже мизерной подлости. Розовощекий рубаха-парень даже наутро после праздника способен излучать сплошной позитив и улыбаться всем и всегда. А тут притащил с собой какую-то мутную личность, изрядно перебравшую с утра и успевшую измызгаться в первой весенней грязи. Личность некрепко держалась на ногах, изъяснялась витиевато и нечленораздельно, предпочитая непечатные фразеологизмы.

— Я Вася, жертва амбиций Клары Цеткин и Розы Люксенбург. С утра сподобился весьма неудачно поздравить жену, брякнул, что в старости человека весьма украшает смирение.

Чего ей и пожелал. Разумеется, был изгнан из дома. Пришлось отмечать праздник с местными колдырями в антисанитарных условиях гаража. Где и был любезно подобран человеком добрейшей души, — отрекомендовался, глотая слоги и буквы, восторженный гость и потянулся за бутылкой, опрокинув себе на колени чашу с салатом.

Все растерянно, но пока еще с ноткой сочувствия наблюдали за процессом. Когда поросенок оказался обильно полит шампанским и полетела целая батарея фужеров, гости стали кидать свирепые взгляды в сторону парня-рубахи, а Вася опрокидывал один бокал за другим с такой поспешной остервенелостью, будто через мгновение его башка должна была с плахи слететь. В этом опасении было нечто прозорливое, потому как очень скоро терпение лопнуло у бабы Маруси, и она привычным жестом (не зря же по части расправы с нетрезвым мужским полом считалась лидером в родне) попыталась вытряхнуть незваного кавалергарда из-за стола взашей. Но он оказался ловчее, чем кто-либо мог предполагать, и ухватился за скатерку. И вереница кулинарных шедевров в мгновение ока оказалась на полу вместе с дебоширом, который пару раз дернулся неловко и как-то подозрительно затих. Не успели все перепугаться, как с праздничной напольной полянки раздался мерный храп. На этом немая сцена закончилась. И орать стали все. В основном на добряка Мишу! Он в ответ хлопал голубыми глазками и, невинно зарумянившись от избытка эмоций, пытался оправдаться:

— Дык, это… Как же… Нельзя же человека в состоянии депрессии оставлять в одиночестве. Праздник же...

Все закричали еще сильнее. Про то, что этот депрессанутый испортил праздник в считаные минуты, а готовились к нему, как никогда прежде! Про то, что нельзя водить в дом кого ни попадя! Про то, чтобы Миша катился куда хочет с этим своим колдырем… И много еще чего!

А потом все куда-то побежали. Кто-то психанул и откланялся, кто-то занялся эвакуацией Васи, у некоторых поднялось давление… В результате остались мы с сестрой и снохой посреди всего этого побоища: на белой скатерти красные пятна от вина, салаты превратились в общую кашу, заливная рыба разлетелась на куски и все в таком духе.

Словно после бомбежки! Какое-то время мы все это пытались обозреть и осознать. Потом встряхнулись и решили все-таки поднять бокалы, хотя поднимать было нечего: все разбили и разлили. Тут весьма кстати сноха вспомнила, что одну бутылку шампанского заныкала в морозилку. Нашли разовые стаканчики и уселись за пустым столом.

Но если день не задался с утра — вряд ли чего удастся исправить: бутылка никак не открывалась. Перепробовали все возможные способы — увы! Настырное желание отметить женский день во что бы то ни стало не позволяло сдаваться. И сестра принесла топор!

Проблему решили кардинально: шарахнули со всей дури по горлышку — ларчик и открылся!

Когда вернулись мужчины, их чуть кондрашка не хватила! Они ожидали в лучшем случае скандала невиданного размаха, а тут милейшие дамы дирижируют вилками над кучей скомканных деликатессов, из которой уныло торчит поросячий пятак, и заливисто распевают: «Когда б имел златые горы…».