Диверсанты, Сталин дал приказ!

Набираю телефонный номер, чтобы договориться о встрече. Если, конечно, ее назначат. Ушам не верю: ровный, если не сказать, бодрый голос. Ни намека на старческую немощь. Ответы по-военному четкие, краткие. Без естественных в таких случаях «что-что?» — со слухом, похоже, все в порядке.

Не желая предвосхищать события, держу эмоции при себе. Но они, как загнанные под стреху морозом воробьи, с приходом тепла рвутся наружу. «Ничего себе!» — отмечаю мысленно, когда дверь отворяется и предо мною предстает невеликого росточка старичок, облаченный в трико и футболку. Широкая, приветливая улыбка, крепкое рукопожатие. Фантастика! Впрочем, ее в этот вечер было в избытке.

Из рода древлян

Садимся за стол. Павел Семенович Миронов показывает фотографию жены. Она недавно умерла. Прожили вместе 65 лет.

— Ею сам Иосиф Виссарионович интересовался! — загадочно произносит фронтовик.

— В каком смысле?

— В сорок седьмом был у него на приеме. Спрашивает: женат? Нет, говорю, холостой. А девушка? Есть, отвечаю, на пчеловода учится. Это хорошо, улыбнулся, будет о вас заботиться. Поблагодарил за службу. Вот и все. Нам приказали помалкивать. Я и помалкивал. А с женой хорошо прожили. Угадал товарищ Сталин. Словно благословил нас. Дети есть, внуки. Все как у людей.

— Уважаете генералиссимуса?

— А как же! Врагом он был для воров и предателей. Для тех, кто на СССР варежку разевал. Мы с ним войну выиграли.

Родословную Миронов ведет от древлян — одного из славянских племен, которое было покорено киевскими князьями. Впоследствии часть его перебралась в Архангельскую область — подальше от распространявшегося православия.

— Это из поколения в поколение передавалось, — поясняет Павел Семенович. — Я, кстати, тоже не крещеный.

— А как в Башкирии оказались?

— Сюда мои деды перебрались. Один из них был морским офицером, участвовал в знаменитой кругосветке. В Греции каждому участнику похода был подарен сундучок с книгами Нового и Ветхого Завета. Помню их: в кожаных переплетах, написаны на смеси русско-болгарско-сербского языков. После того плавания братья подались на Урал. Почему? Читали Льва Николаевича Толстого «Сколько человеку земли надо?». Любили просторы, тишину, покой. Вот что их влекло. В сорок четвертом, незадолго до смерти, дед сжег этот подарок.

Ели лягушек. Живьём

— А вы где в это время находились?

— Далеко, — смеется Миронов. — На войне. Семнадцатая гвардейская воздушно-десантная бригада. Спецподразделение тридцать пять, точка пять.

Накануне поступил в строительный техникум. Учился хорошо, имел десять спортивных взрослых разрядов: стрелял, прыгал с парашютом, управлял планером. Вскоре таких, как он, — юрких, прытких, смекалистых — стали подбирать для обучения.

— Курировал работу лично прибывший с фронта маршал Кулик, которого незаслуженно обвинили в сдаче нашими войсками противнику Керчи и Ростова, разжаловав до генерал-майора, — продолжает ветеран. — Впоследствии, уже после войны, его расстреляли. А тогда нас отправили под Оренбург, где в училище готовили специалистов для авиации дальнего действия и диверсантов. Выпустились в начале сорок третьего и сразу — в Подмосковье, где базировалась бригада.

Первый полет в глубокий тыл противника совершил на ТБ-3. Точно такие же самолеты применялись в 1941 году при бомбардировке Берлина. Ночью группу из семи человек сбросили с парашютами. Над Альпами.

— У каждого — автомат, пистолет, — рассказывает Павел Семенович. — И пятьдесят шесть килограммов за спиной. Пять — сухой паек, остальное — взрывчатка. А рост мой был метр пятьдесят пять, вес — пятьдесят пять.

Группа обязана была уничтожить железнодорожный мост и, по возможности, еще участок пути.

— Вермахт гнал по этой ветке боеприпасы, технику и живую силу на Восточный фронт, — объясняет Миронов. — Поэтому мы понимали, что от нашего успеха зависят тысячи и тысячи жизней советских солдат. Окрыляло и добавляло уверенности то обстоятельство, что когда-то в этих горах русские войска под командованием Суворова совершили невозможное.

Однако выполнение задачи осложнялось тем, что обнаружить мост было непросто — он был тщательнейшим образом закамуфлирован. А когда объект все-таки был найден, возникла другая задача: как заложить взрывчатку при наличии охраны?

— Вы не поверите, но нам повезло, — улыбается диверсант. — Выручила безалаберность противника, которую принято исключительно русским приписывать. Убедились, что часовые уходят с постов погреться в будку. Причем на длительное время. Его-то нам вполне и хватило. Когда взрыв прогремел, успели отойти на приличное расстояние, но грохот стоял невообразимый, от огня светло было, как днем. Мы ликовали.

Возвращалась группа не один месяц, через территории нескольких стран.

— Тяжело было, — вспоминает Миронов, — ели улиток, лягушек. Живьем. Заходить куда-то смысла нет — сразу поймут, что чужие. Так и выбирались. Одно утешение — без груза.

За оставшиеся годы войны старшина Миронов еще трижды десантировался в фашистский тыл.

— Связь с радистом всегда была односторонняя: я слышал только его. На волну он выходил, когда на станции выяснялось, в какое время и с чем проследует состав. Этого было достаточно. В Австрии при закладке взрывчатки обратил внимание: на рельсе выпуклые буквы. Присмотрелся — ничего себе: «Рельсоделательный завод, Нижний Тагил». Как, думаю, ты сюда попала? И кому служишь? Не дело это. Ну, и опять подняли на воздух.

Последний «фейервек» Павел Семенович устроил на озере Балатон, когда группа действовала в составе уже наступающих частей наших войск.

— Увидели два стоящих на понтоне фашистских танка — «тигра» и «пантеру». По всей видимости, они были без горючего. Либо не рискнули уходить своим ходом: местность гористая, а штуки эти тяжеленные. Добрались вплавь, установили запалы. И пошла эта броня на дно. Правда, здесь же меня первый и единственный раз ранило — зацепило из крупнокалиберного, — задирает диверсант трико на ноге, — до сих пор раны не заживают.

Ещё одно белое пятно?

Звонит телефон.

— Здравствуй,— улыбается Миронов. — Все хорошо. К встрече Нового года готов. Да нет, какая там елка? Не надо. А все остальное есть. Сварил холодец, коньяк приготовил. Рюмочку с тобой выпью. Жду.

Аккуратно кладет трубку.

— Сын. Юра, — объясняет хозяин квартиры. — Проректором в нефтяном работал. Сейчас на пенсии. Но продолжает там же трудиться. Уважают его.

Попросил у Павла Семеновича телефон Юрия Павловича. На всякий случай.

— Зачем? — прищурившись, спросил мягко Миронов. — Проверять меня будете? Не надо. В свое время это уже делали. Посидели — и то хорошо. Жалко, кофейку не попили.

Понятно, не разыскать сына диверсанта я не мог.

— Я никогда раньше от отца ничего не слышал о его участии в диверсионных операциях, — признался Юрий Павлович. — Как, впрочем, и от остальных дядьев о их фронтовых буднях. Время было такое — неразговорчивое. Лишь недавно что-то стало проскальзывать. Может, человек устал хранить тайну. Во всяком случае, подтверждений встречи со Сталиным, если такая на самом деле имела место, при всем желании не найти. Хотя известно, что Верховный имел в своем непосредственном подчинении ряд подразделений. Немногочисленные ордена Великой Отечественной — тоже не показатель: не всегда и не всех ими осыпали. А бригада эта, насколько знаю, не один раз погибала. Есть ли смысл писать об этом? Думаю, нет. Но белых пятен в истории войны еще достаточно. И гриф секретности с отдельных ее эпизодов еще не снят.