Ушел артист театра Вахтангова и киноактер Юрий Яковлев. За словом «ушел» стоит факт, да простят нас небеса, сугубо медицинский. С нами остались навечно поручик Ржевский, царь Иван Грозный, Ипполит, принимающий душ в зимнем пальто, князь Мышкин. Список большой, одно лишь прочтение его доставляет массу положительных эмоций.
Когда из телевизоров мы узнали о кончине народного любимца, в редакцию «РБ» позвонил наш активный автор, писатель Сергей Синенко и предложил к перепечатке главу из своей книги «Глубокий тыл» (Уфа, 2005). Публикуем ее полностью.
«Горек чужой хлеб и круты чужие лестницы», — писал итальянец Данте. Будущий народный любимец, артист театра Вахтангова и киноактер Юрий Яковлев впервые прочитал «Божественную комедию» в уфимской эвакуации. Он выменял книжку без последних страниц в Гостином дворе на привезенные из Москвы оловянные солдатики. «Ну что ж, что пяти страниц не хватает, зато цена половинная. Кто сказал, что скучно? Пожар фантазии. Путешествие под землей, картинки из жизни чертей и грешников. Иллюстрации Густава Доре!».
По ночам мальчик читал о путешествии Данте с Вергилием, а днем служил рассыльным в банке на улице Ярослава Гашека. Здесь Юрию Яковлеву завели трудовую книжку, это первое его место работы.
…После эвакуации из Москвы в ноябре 1941 года семью юриста, инвалида по здоровью Василия Яковлева определили на жительство в село Толбазы Аургазинского района. Летом эвакуированные работали в поле, ухаживая за растением коксагыз, которое тогда выращивали как сырье для изготовления резины. «Оно было похоже на одуванчик, — вспоминал Юрий Яковлев, — а мы — на сборщиков хлопка: цветки собирали руками и складывали их в мешок. Норму, с непривычки, не выполняли, но, тем не менее, какие-то заработки в виде продуктов имели».
Позже его родителей направили на бумажную фабрику в поселок Красный Ключ. «Эти места еще тогда мы называли «башкирской Швейцарией», — говорил знаменитый актер. — Мы плыли на пароходе вверх по Уфимке, и я помню свои детские впечатления от совершенно удивительных красот по обеим берегам реки. Было такое состояние, что забывались все тяготы, и мы восторгались природой».
Переехав в Уфу, семья Яковлевых сняла комнатку в доме на Вокзальной горе. Через адвокатскую коллегию отец устроился работать юрисконсультом, мать — медсестрой в госпиталь. Жили, как многие из «выковырянных», постепенно продавая привезенные с собой вещи. Оловянные солдатики шли на рынке по пятнадцать рублей. Продав десять штук, Юрий покупал семь-восемь хороших картофелин. Хозяин квартиры, где они жили, крутил папиросы и продавал их на рынке. Однажды предложил Юрию заняться продажей. Только он разложил товар, его окружила толпа мальчишек: «А ты что тут делаешь?» В общем, прогнали.
Некоторое время он ходил по госпиталям, читал раненым стихи за больничную пайку. Это был первый в жизни исполнительский опыт. Потом его взяли курьером в центральную банковскую контору. «Секретарь выдавала мне документы, а я разносил их по учреждениям». Ботинки от постоянной ходьбы быстро пришли в негодность. «Скоро их нельзя было надеть, поскольку остался один парусиновый верх, а подошва была сношена, — вспоминал Яковлев. — Мне пришлось их бросить, я ходил босиком по городу. На работе надо мной сжалились и выдали новые ботинки на толстой деревянной подошве с парусиновым верхом, прибитым металлическими кнопками. Звались те ботинки — «шанхай». Они были очень прочными, но неудобные — ходить в них было невозможно. Потом у меня появились сандалии, в которых я позже уезжал домой в Москву».