Не бери на «мушку» пленэр

Одна знакомая дама, едва заходит речь об охоте, брезгливо поджимает губки: дикари, дескать, изверги. Дама, между прочим, слывет большой любительницей бифштекса с кровью и вообще мясных блюд. Как же, справляюсь, у тебя кусок мяса поперек горла не становится, ведь домашние животные умерщвляются не самым гуманным способом? Ответ гениален, фарисеи обзавидуются. Типа, не я же их лишала жизни. Глупо думать, что абсолютно все охотники озабочены лишь тем, чтобы отобрать жизнь у братьев наших меньших, хотя варвары и невежи с ружьем в руках в лесу не перевелись. Но есть и другие. Те, кто сформулировал принципы удовольствия, получаемого от охоты. Их четыре: был на охоте; был на охоте, видел дичь; был на охоте, видел дичь, стрелял; был на охоте, видел дичь, стрелял и добыл. Драйв, как модно сейчас изъясняться, вполне гарантируют даже два первых. Не верите?

Оранжевый диск солнца закатился за верхушки лесин, хороводом обступивших зеркальное блюдце озера. Осока и камыш, утаившие до глубокой осени противоположную сторону берега, на глазах начинают седеть, а потом и вовсе скрываются в белесых барашках тумана. Он стелется по ложбине, того и жди, накроет саваном робкую зыбь озера. И вот в эту молочную гущу спикируют хитрые крякши: поди разгляди их на воде, укрытых пологом тумана!

Из-за макушки могучего осокоря вылетела утка, частым взмахом крыла пересекла лесную плешину над озером и скрылась. Стрелять бессмысленно: ни единая дробинка даже не пощекочет ее лапки — высоко.

У самых ног громко булькнуло. В тот же миг из воды вынырнула усатая головка, осыпанная бисером искрящихся капелек воды. Сверкнули бусинки глаз. В разводах волн вдоль берега поплыли черненькие ноздри, отороченные щетиной цвета темной охры. Ушки торчали над поверхностью, как рубка всплывшей подводной лодки. Ондатра!

Приподнимаю ружье, целюсь, мысленно нажимаю на спусковой крючок… Рядом вынырнула еще одна любопытная рожица, метрах в десяти — другая, справа звонко плеснуло у поваленного в воду вяза. Да тут их целая колония! Перевожу стволы с одной «цели» на другую, верчу и так, и этак — ноль внимания, будто нет зверькам никакого дела до непрошеного гостя. Но стоило чахлой веточке ивы зашуршать под подошвой сапога, как в мгновение ока исчезли ондатры в спасительной глуби точно торпеды, вспенив воду ударами хвостов.

Обмер хор лягушек. Умолкли пичуги. Стихло все окрест. Но — ненадолго. Неизвестно, что берет верх — беспечность зверька или любопытство, — но чуть поодаль усатая шкодливая мордочка вновь выныривает среди хвощей и раскиданных ветром веток.

К ондатре я потерял всякий интерес: пошутил — и довольно. К тому же обстановка изменилась: едва приметная в сгущающихся сумерках, по водной глади скользила тень одинокой птицы. Она почти пересекла озеро, когда у самой его границы навстречу рванул короткий огненный всплеск и грохот: Андрей, томимый долгим ожиданием дичи, не выдержал, выстрелил. Оголтелое эхо шарахнулось по разноэтажным кронам деревьев, быстро утихая в листве.

— Взял? — язвительно интересуюсь у напарника.

В ответ доносится вздох разочарования. И после небольшой паузы:

— На полигоне по тарелочкам стрелять проще.

Вернувшись на базу, мы беззлобно попеняли егерю на несбывшиеся посулы богатой добычи. На утренней зорьке он проводил нас на другой водоем — «со стопроцентной гарантией». Едва дыша, мы прокрались сквозь тальник к засидкам и битых два часа боролись с полчищами комаров, напряженно прощупывая глазами водную гладь озера, прибрежные камыши. Наконец, устав от нескончаемых атак насекомых, мы с сожалением признаемся: не судьба.

Тропинка к озеру, как оказалось при дневном свете, была протоптана основательно. Насвинячили здесь тоже изрядно: валялись бутылки, надорванная упаковка, обрывки газет, перья добытых уток тут и там устилали бивуак охотников.

— Самих бы их ощипать, — возмутился Андрей. — Может, приберемся?

Он шагнул под раскидистую березу, поднял кособокую рогатину — чем не вилы? Наткнувшись на две приличные по объему пластиковые канистры, предложил:

— Давай проверим, у кого ружье кучнее бьет?

Мы установили канистры, отошли метров на тридцать.

Не успел стихнуть оглушительный дуплет, как из зарослей камыша — с мелководья, затянутого ряской, — возмущенно крякая, вывалилась стайка уток. Они разбегались, взбивая лапами мясистую зелень, отчаянно хлопая крыльями, вытянув шеи, тараща глаза на двуногих чудищ.

Макушку елки на противоположном берегу оседлало взошедшее солнце. Наряд парочки заправских франтов переливался в его лучах: оранжевые лапки, голова и шея темно-зеленого отлива, подхвостье черного хрома… Ни дать ни взять — показательное дефиле.

— Вот это картина! — восхищенно выдохнул Андрей.

— Пленэр, — соглашаюсь я и ловлю недоуменный взгляд товарища. — А что? Природа, свет, воздух, богатая натура — правдивее не придумаешь.

Всю обратную дорогу мы размышляли о том, до чего же сметливая пошла дичь. Старина Дарвин, похоже, недооценил глубину основных инстинктов: выживает не только сильнейший, но и тот, кто соображалку вовремя включает. Впрочем, кто-то давно подметил: в большинстве случаев дичь рано или поздно становится умнее охотника, потому что на карту поставлена ее жизнь. В ряду детей природы мы оказались не самыми смекалистыми особями, типа спарринг-партнеров для братьев наших меньших.