С Мухаметом Абдурахимовым мы разговаривали на улице, потому что в его ветхой избушке находиться небезопасно. Крыша поехала, бревна подгнили, в некоторых местах образовались дыры, сквозь которые по ночам снуют крысы и мыши. Сарай ветром сдуло еще прошлым летом, он рухнул, как карточный домик, да так и остался лежать непригодной кучей дров, разобрать которую просто некому. Хозяину далеко за шестьдесят, у него солидный букет заболеваний, развившихся из-за приличной дозы радиации, плюс болезнь Паркинсона.
Мухамет Ахатович вынес из дома медали с надписями на украинском языке и заплакал, не стесняясь слез: жить ему не только негде, но и почти не на что. Пенсию получает только по старости и инвалидности, а на лечение надо немало денег. Льготами не пользуется. Дело в том, что призывался на ликвидацию аварии из Ферганы, куда десятилетним ребенком переехал с отцом из села Мраково Гафурийского района. А после смерти жены в 1997 году вернулся обратно в родное село. Детей у него нет, а здесь — младшая сестра Зинфира. Поселился в бабушкином доме — тогда в нем еще можно было жить. Встал в очередь на получение жилья. Все необходимые бумаги отдал председателю районной организации чернобыльцев Алмазу Зайнетдинову. Когда очередь подошла, выяснилось, что документы утеряны. И началось хождение по мукам.
— Сколько мы обивали пороги, в Уфу ездили, и везде отфутболивали, — срываясь на плач, рассказывает сестра Зинфира Яруллина. — Знаете, как мы жили? Шесть человек на пенсию моего мужа-инвалида. Булку хлеба на всех делила, а себе — кроху. Я женщина, схожу к соседкам, они всегда чаю нальют. Когда брат здоров был, в нем нуждались. В Чернобыле просили его больше положенного по норме в зоне работать, он и шел безотказно. Всю жизнь добрый такой. Вот и дожил до того, что крыша над головой шатается и все тепло из дома через дыры уходит. Он на ногах еле держится, а этой зимой приходилось до трех раз в день печку топить. Здоровья совсем нет. До того отчаялась, что хотела в Москву его отвезти и оставить на Красной площади со всеми наградами.
— Но ведь не оставили бы ни за что?
— Да нет, конечно. В деревне-то не могу оставить. Мне надо переезжать в Стерлитамак к детям, а его куда? Хоть бы какое-нибудь жилье ему в городе дали. Нельзя его в деревне оставлять…
В это время подошли соседки Вера Кильдибаева и Мария Петрова и наперебой стали рассказывать, какой хороший человек дядя Миша — так Мухамета Ахатовича называют в деревне:
— Мы его очень жалеем. Помогаем чем можем: то воды принесем, то нальем тарелку супа. А он и есть-то толком не может, руки трясутся. Все здоровье отдал человек и ни с чем остался на старости лет. Ведь даже эта развалюха — не его, на племянницу бабушка дом оформила. А он так, на птичьих правах здесь живет.
Мы все-таки осмелились войти в дом. В нем оказалось чисто и уютно. Только дыры зияли в углах стен, несущая балка того и гляди рухнет… А на стене висело шикарное сомбреро из картона и бумаги, которое весьма странно смотрелось в полусгнившем и покосившемся доме. Его сделал сам дядя Миша, когда руки еще слушались…
— Очередь на квартиру у Мухамета Абдурахимова действительно подошла, но получение жилья постоянно откладывается из-за несоответствия документов. У него есть удостоверение, но узбекского образца. Для того, чтобы поменять его, нужна справка, подтверждающая, что он выполнял долг в зоне отчуждения. Запросы отправлены и в украинский архив, и в Подольск Московской области, где расположен архив Министерства обороны, но ответа нет… Скорее всего, эти бумаги просто уничтожены из-за повышенной дозы радиации, потому и нет внятного ответа. Просто идут отписки, что не могут предоставить справку.
Получился замкнутый круг: очередь на жилье подошла, но выделить его не могут, потому как справки нет. Но ведь есть у человека награды. Выходит, что медаль в нашей стране заслужить легче, чем получить справку?
Может, республиканские власти сделают исключение и обеспечат жильем человека, который потерял здоровье во время службы Отечеству, а теперь еще остался и без крыши над головой?