Некрасивая история

Разбирая поздним вечером снимки, привезенные из очередной командировки, я не заметил, как у монитора оказался мой пятилетний сын.

— Папа, это вулкан? — спросил кроха, тыча пальцем в черно-белое изображение горы Торатау.

— Охти ж мне, сынок… Вулкан! Правду говорят, что устами младенца глаголет истина, — подумалось мне.

Да, не имеет наша гора огнедышащей вершины, какую имеет, например, Везувий. Но словно осколки вулканической лавы застыли у подножия Торатау останки бывших лагерных бараков, сооруженные шестьдесят лет назад из земли, камня и бетона — здесь, как и в древней Помпее, тоже жили люди. Часть из них здесь и умирала, проклиная перед смертью и эту гору, и свою судьбу-злодейку, не подарившую им ни малейшего шанса остаться в живых.

У подножия Торатау

Тема ГУЛАГа в наших краях всплывает в местных СМИ периодически: либо к дате какой-нибудь, либо сообразуясь с очередным витком политической ситуации в стране. В этот раз ни даты подходящей, ни конъюнктурной политической привязки у нас не было. Коллеги из ВГТРК предложили в рамках задуманной ими акции «Россия — путешествие во времени» съездить в Ишимбай и Салават и рассказать людям о тех событиях, которые разворачивались на строительстве нефтехимических гигантов на юге республики в конце сороковых — начале пятидесятых годов. А нам собраться — только подпоясаться.

Выехали мы по маршруту в субботу рано утром, еще затемно. Первая остановка в Стерлитамаке — к нам присоединилась Ольга Литвиненко, художник-график, в чьем творчестве так явственно прослеживается влияние этих драматических страниц нашей истории. Далее, уже в Ишимбае, захватили по пути к Торатау еще двоих неравнодушных — директора местного историко-краеведческого музея Владимира Игнатьева и краеведа-любителя Михаила Агафонова, заставшего в свои детские годы эти лагеря для советских каторжан в эпоху их, если так можно выразиться, «расцвета».

И вот, наконец, она — гора Торатау. Огромная, серая, с коричневыми прожилками, на фоне еще более серого и тоскливого мартовского неба. Весной тут и не пахнет, хотя редкие проталины на склонах уже видны. Но это скорее заслуга гуляющих тут хаотично ветров, а не весеннего солнца. Низкие рваные облака, клочьями свисающие с вершины, довершают картину этого угрюмого пейзажа.

Когда-то эта гора была священным, сакральным местом для башкирского рода юрматы. А сегодня она является, в буквальном смысле слова, камнем раздора между промышленными химическими гигантами — с одной стороны, и «зелеными» вкупе с краеведами — с другой. Для первых Торатау — ценный и единственный на всю округу источник сырья. Для вторых — уникальный памятник природы, истории и культуры.

— Здесь, у основания Торатау, расположены полуразрушенные корпуса бывшего спецлагеря под литерой 0016. Он просуществовал с 1948 по 1955 год. Считается, что со смертью Сталина все советские лагеря закрылись, но это не так — мы изучали архивы и выяснили, что они существовали еще долго после кончины «вождя народов». А первых заключенных пригнали сюда из Хакасии. По этому поводу было даже специальное правительственное распоряжение, — рассказывает художник Ольга Литвиненко, преподаватель художественной школы в Стерлитамаке. Ольга с друзьями занимается этой темой очень давно, сюжеты ее картин повествуют посетителям нечастых, но очень эмоциональных по восприятию выставок о той забытой нами жизни.

Торатау, культовое и святое для местного населения место, выбрано для строительства лагеря не случайно — на беду свою гора практически полностью состоит из известняка, который как нельзя лучше подходил для строительства нефтехимического комбината — будущего «Салаватнефтеоргсинтеза». Всего, по разным источникам, в лагере 0016 содержалось около трех тысяч человек.

— Мы видим сейчас только три сохранившихся остова бараков, но на самом деле их было гораздо больше. Были тут и деревянные постройки, от которых остались только фундаменты, — говорит Ольга Литвиненко.

Кстати, никто из местных жителей, по словам Ольги, до сих пор не знает, где хоронили заключенных: «Когда мы начали искать захоронения, у нас было несколько предположений.

Торатау — молчаливый свидетель трагедии.

Возможно, они расположены в небольшом лесочке справа и чуть поодаль от горы. Там огромная яма, сохранившаяся с тех пор. Но никаких исследований на эту тему, естественно, не проводилось — тема эта очень неудобная, никто не хочет ее поднимать, особенно местное население. Я буквально год назад общалась с учащимися и студентами пединститута, так им интереснее поехать в Воронежскую область, например, и заниматься там поисками наших павших солдат в Великую Отечественную войну. А эта тема их не волнует. А почему — большой вопрос. То ли память у нас такая короткая, то ли просто никто влезать в эту тему не хочет. Но знать о своем прошлом нужно, каким бы трагическим оно ни было. Не только я, но и все мои друзья, которые также занимаются изучением этой темы, мы все считаем, что это место необходимо как-то увековечить».

— Сегодня здесь регулярно устраиваются какие-то игрища, приезжают веселые компании, на территории бывшего лагеря устраиваются соревнования по пейнтболу. Эти люди элементарно не знают или просто не понимают, что здесь было, что именно происходило. У меня в семье, как и во многих российских семьях, тоже были репрессированные родственники — кого-то из них расстреляли, кого-то замучили в лагерях. Если я не буду заниматься этим, то кто будет? — с горечью спрашивает художник.

Справка

Количество заключенных в салаватских лагерях ГУЛАГ постоянно менялось (данные из открытых источников):

01.05.1949 — 3 тыс. 620 человек
01.01.1950 — 14 тыс. 858 человек
01.01.1951 — 17 тыс. 968 человек
01.01.1952 — 25 тыс. 840 человек
01.03.1952 — 27 тыс. 540 человек,

в том числе

2 тыс. 968 женщин,
3 тыс. 324 осужденных за «контрреволюционные преступления»
01.01.1953 — 29 тыс. 422 человека
01.04.1953 — 29 тыс. 873 человека

По словам Ольги Литвиненко, ей вместе с единомышленниками удалось проследить судьбы нескольких заключенных: «Здесь сидело немало людей из Западной Украины, и далеко не все из них были бандеровцами. Я знаю об одной семье, вся вина которой состояла только в том, что во время войны оказалась в немецкой оккупации. Пережили это горе, а затем их отправили сюда. Да, отбывали наказание тут и власовцы, но много заключенных было из среды наших бывших военнопленных.

По рассказам местных жителей, вокруг лагеря в несколько рядов стояли столбы с натянутой между ними колючей проволокой, а сам лагерь хорошо освещался по ночам.

— Здесь вообще из всей округи было единственное место, где было электричество. Представляете? Огромная гора, ночью буквально залитая светом, причем в любое время года, — говорит Ольга.

Кстати, и сами бараки, это видно по их сохранившимся остаткам, имели довольно оригинальную конструкцию. Зимой в этих местах очень холодно, поэтому вначале рыли огромную прямоугольную яму, а потом уже в ней отливали стены из бетона. В некоторых местах на бетонных плитах до сих пор сохранились отпечатки следов заключенных.

— Я верующий человек. Для меня важно не только сохранить память, но и ответить на вопрос: как не дать повториться этому кошмару в будущем? Мы можем и дальше не обращать внимание на происходившие здесь события, но тогда нам надо отказаться от того, что каждая человеческая жизнь имеет свою ценность и никто не вправе лишать человека жизни или обрекать его на такие муки, которые испытывали здесь заключенные. А ведь таких лагерей, как этот в Башкирии, было великое множество. Все наши химические комбинаты и здесь, в Салавате, и в Ишимбае, и в Уфе, и в Стерлитамаке были построены на костях заключенных, — подытоживает свой рассказ Ольга Литвиненко.

Инсталляция лагерного быта в Салаватском краеведческом музее.

«На разработках горы Торатау. Спецлагерь № 0016». Рисунок Анастасии Солощенко, 11 лет.

Про «батьку Махно» и срок за «унижение колхозной коровы»

— На самом деле еще до начала строительства Салавата и комбината тут в 1946 году возвели специальные печи и стали обжигать добываемый из горы камень. А вот после войны, когда рабочих рук катастрофически не хватало, а планов было громадье, сюда привезли заключенных, которые за один год сами себе лагерь и отстроили, — подключается к нашей беседе Михаил Агафонов, уроженец этих мест, бывший колхозник, ныне пенсионер.

— Я хоть и мальчишкой тогда был, но помню все хорошо. Здесь, в лагере, имелся хороший магазин, в котором отоваривались охранники. В нашей деревне-то, по соседству, тоже был магазинчик, но такого товара и продукта, как в лагере, мы отродясь не видали. Вот и мы сюда наведывались, кто — пешком, кто — на лошадях. Охрана нас пускала. Хорошо помню и эти бараки, проволочные ограждения и караульные вышки — как вчера все было, — повествует Михаил Агафонов.

По словам Михаила Порфирьевича, в лагере содержались заключенные, находящиеся как на строгом, так и на общем режиме. «Строгих, естественно, за территорию лагеря не выпускали, — вспоминает очевидец. — А тех, кто на нестрогом был и сроки имел «небольшие» — по 3 — 5 лет, — возили даже иногда в колхоз на работы. И к нам в деревню они первоначально за водой с бочками ездили, своих-то источников по первости тут не обустроили, только через пару лет свое водоснабжение смогли наладить. Мы, мальчишки, конечно, на них смотреть бегали. Нам же интересно это все — заключенные, а рядом с ними военные с автоматами».

Так, по словам Михаила Агафонова и Владимира Игнатьева, сюда упекли местного пастуха. Гнал мужик стадо, щелкал кнутом, да, по русскому обычаю, проделывал все это весьма виртуозно — с матерком и с задоринкой. А в органы полетела анонимка: как, мол, так, колхозную корову, социалистическое достояние, при всем честном народе к такой-то матери посылают? Пять лет тот пастух получил.

В памяти у наших собеседников и история про тутошнего «батьку Махно». Так все в округе величали за глаза большого лагерного чина, крайне жестко обращавшегося с заключенными. Однажды зэки отказались выходить в лютый мороз на работу, а чтобы вернее донести это решение до начальства, взяли и спалили всю свою верхнюю одежду.
Чин долго не думал, вывел весь спецконтингент на плац перед бараками, куда охранники вывалили всю ветошь, собранную ими со всего лагеря.

— Одевайтесь и идите на работу! — приказал чин.

Зная его жуткий нрав, большая часть заключенных разобрала то, что валялось на земле, и отправилась на Торатау с кирками и тачками. А тех, кто ослушался, больше никто и никогда в лагере не видел.

— А вообще, — говорит Михаил Агафонов, — этот лагерь лишь филиал тех лагерей, которые были в самом городе Салавате. Основная масса заключенных содержалась именно там.

Едем в Салават

После всего увиденного и услышанного под Торатау промышленная панорама Салавата с десятком его высоченных дымящих труб выглядит уже далеко не так радужно, как в прошлые поездки в этот город. Под каждым сугробом мерещатся могильные холмики сложивших тут свои головы заключенных.

— ГУЛАГ для нашего города — часть его истории, часть биографии, — встречает нас на пороге Салаватского краеведческого музея его сотрудница Валентина Бухарина.

Постановление Совета министров СССР, которое вышло 30 марта 1948 года, обязывало МВД организовать на этой территории несколько лагерей для заключенных, чтобы использовать их труд в строительстве сперва поселка, а затем — города и комбината. Как только узаконили площадку, гигантская стройка началась сразу же.

Строительство было вменено в обязанность организации «Ишимбайгазстрой». Именно она должна была в очень короткие сроки оборудовать и построить бараки для заключенных.

— Уже через несколько месяцев после выхода постановления на станцию Ишимбаево начали привозить спецконтингент, — рассказывает Валентина Бухарина. — Заключенные прибывали как с политическими статьями, так и с уголовными. Строительство шло высокими темпами, и рабочие руки были очень востребованы. А управление этих лагерей находилось в Ишимбае по адресу: улица Садовая, 5. К началу 1949 года здесь находилось уже пять лагерей, все они были общего режима.

Объекты в Салавате, в строительстве которых принимали участие заключенные (данные из открытых источников):

— Тут имелась своя библиотека, заключенным показывали кино, работало радио. К 1951 году управление построило уже шесть лагерей, а вскоре их стало десять. По официальным данным, которыми мы располагаем, в строительстве комбината и города до 1953 года было задействовано около двадцати пяти тысяч заключенных. Двадцать тысяч мужчин и пять тысяч женщин, — говорит Валентина Бухарина.

Факты (из открытых источников):

Жители города помогали заключенным выживать — подкармливали их во время работы, записывали им перевыполнение плана на работе, чтобы уменьшить срок заключения.

Часть женщин в салаватских лагерях сидела с маленькими детьми. Для малышей были отведены две чистые комнатки в бараке — ясли и детский садик одновременно. Для кормления грудничков мамаш привозили со стройки в лагерь. Сюда же приносили для кормления и грудничков вольных работниц.

Бараки — сейчас это улицы Первомайская, Строителей и Северная, — в которых находились заключенные, так же как и в Торатау, были обнесены колючей проволокой в несколько рядов, по которой — новая деталь! — был пропущен ток. Но жизнь в лагерях, по словам нашего экскурсовода, продолжалась до 1953 года, после чего они начали закрываться. Заключенные, у которых срок еще не вышел, были переведены в другие зоны, а бараки переоборудовали в жилье для обычных, гражданских строителей. К началу 80-х годов прошлого века последний из этих бараков был снесен. Но это касается лишь тех строений, в которых впоследствии жили люди. Между тем в Салавате осталось еще несколько перестроенных лагерных бараков, которые находятся на территории нынешних исправительных колоний. Сфотографировать их вблизи нет никакой возможности. Любая попытка сделать это твердо пресекалась сотрудниками местного ГУФСИН.