Житие её

О чем мечтает современная молодежь?

Об айфонах и айпадах. О дешевой ипотеке и учебе за границей. Барышни на выданье грезят о состоятельном женихе, тоже желательно из дальнего зарубежья.

Их метросексульные сверстники, олицетворяющие ныне сильную половину человечества, — об акциях Газпрома и справке с железобетонными аргументами, позволяющими отмазаться от армии. И те и другие прекрасно понимают, что означает понятие «социальный лифт». Вот и толпятся они у створок этого полумифического подъемного механизма, чтобы первыми успеть нажать кнопочку самого верхнего этажа. При этом особым шиком считается не просто умчаться ввысь, но и задорно помахать ручкой не уместившимся в тесной кабинке неудачникам на прощанье. И ничего тут уже не поделаешь. Время такое, и мечты — соответствующие.

Впрочем, в одной мудрой древней книге сказано: «Не говори: отчего это прежние времена лучше нынешних, ибо не от мудрости ты спрашиваешь об этом. Что было, то и будет. Что делалось, то и будет делаться». Наверное, так оно и есть, и какая-нибудь выпускница средней школы лет через пять-семь будет на самом деле лелеять мечту выйти замуж за простого деревенского парня и родить ему десятерых детей. Как мечтала об этом когда-то Татьяна Осинцева.

А почему бы и нет? Ведь у Татьяны эта мечта реализовалась. Даже с лихвой. Она родила своему мужу Анатолию двенадцать наследников. Семья эта известна каждому жителю Бирского района. А уж односельчанам и подавно, поэтому в деревне Питяково, где они живут, нам сразу же указали на их дом, добротно устроенный аккурат посередке улицы со странным и непереводимым с местного диалекта названием — Чебукайка.

Ехали мы к Татьяне Осинцевой в гости с одним вопросом: неужели ни о чем другом она не мечтала?

— Я и правда со школьной скамьи еще мечтала о десятерых, — рассказывает Татьяна Осинцева, явно смущаясь расположившегося на полу напротив нее нашего фотокора и моего включенного диктофона. — Знаете, у моих родителей нас, детей, тоже шестеро было. Так что пример было с кого брать.

— И все ваши братья и сестры тоже многодетные?

— Нет, самое большее — у брата было трое. Да и то, родня меня осуждала поначалу, когда у самой дети пошли. Говорили: большая семья — это большая нагрузка. Ну, не осуждали, конечно, — жалели.

— Будущий муж-то знал про вашу мечту?

— Так он сам хотел иметь большую семью. Вот и совпали наши мечты, — хозяйка делает первую с момента нашего приезда попытку улыбнуться.

— С чего началась ваша семейная жизнь, помните?

— С хозяйства началась. Домом и скотиной мы сразу начали заниматься. Семья-то ведь как-то сразу большая стала. В деревне только так выжить можно, больше никак. Как все, так и мы. Родители мои нетель подарили. Вроде как подарок на свадьбу. Она на следующий год отелилась, а у меня как раз сын первый родился. Это в 1982 году было. А в 1984-м родился второй сын. С тех пор так и пошло: через два года, а иногда и чаще — то сынок, то дочка. Так дюжина и получилась. Самая младшая, дочка, мы ее тоже Таней назвали, во второй класс нынче пошла. А первенцы, сыновья, выросли уже, женились, своим хозяйством живут. У меня ведь семь внуков уже.

— Прежде чем заглянуть к вам, проехали мы по деревне. Где-то, действительно, и дома хорошие, и огороды ухоженные. Но ведь сколько развалюх-то стоит! Не брошенных хозяевами, уехавшими из села в поисках лучшей доли, а жилых. Люди какие-то мутные, видно, с похмелья, возле них бродят. Почему так?

— Сейчас, наверное, время проверки людей на способности, на таланты к жизни. Чтобы жить — тут ведь тоже талант нужен.

— Может быть, не талант, а цель?

— Пусть будет по-вашему. Так вот, нет этой цели, настроя на жизнь у многих нет. А вообще, я считаю, что людей плохих не бывает. Просто стимул жить у каждого свой. У меня ведь тоже депрессии раньше часто были. Сильно переживала, когда встречала непонимание у знакомых, у соседей, у начальства. Многие осуждали меня. Это перестройка на всех сказалась, наверно. Работу тогда многие потеряли, осерчали на всех и вся.

— За что же вас осуждали?

— Что большая семья у меня в такие непростые времена. Прямо так и говорили, что, мол, ненормальная. Твердили, что мне работать неохота, вот я и хожу по начальству, получаю эти несчастные копейки за детей. Это, конечно, унизительно было, но я и правда ходила, нужда заставляла. Сейчас, кстати, в конторах этих другие люди сидят. И они мягче, гораздо добрее к таким, как я, относятся. А в старые времена — ох, что было! К начальству не подступишься! Вообще, молодежь современная мне гораздо ближе, чем старики наши. Они агрессивные какие-то, злые, мстительные…

— Старики?

— Да. Я не знаю, отчего так. Вот бабку если какую-нибудь обидеть, даже ненароком, то она начнет плохое желать людям. А я про себя думаю всегда: что ж ты, старая, делаешь? Если ты бабка, то молиться должна, а не злорадствовать. На старых людей перестройка повлияла сильно, многое отняла у них. Вот они и хотят все вернуть, чтобы как при советской власти было.

— А вы не хотите?

— Нет. Я за то, чтобы свободно думать и говорить. Раньше за неправильно сказанное слово могли и посадить. С другой стороны, конечно, свободы слишком много, это не всех дисциплинирует. Но в каждом поколении есть что-то хорошее и что-то плохое.

— А вы себя к какому поколению относите?

— Я к современному поколению себя отношу. Абсолютно не поддерживаю взгляды тех, кто был до меня, старшее поколение.

— Коммунистов не любите?

— Я всех люблю. Когда-то я и в коммунизм, и в светлое будущее верила. В институте училась — лекции по научному коммунизму прилежно конспектировала. Профессора наши, фамилии их уже не помню, конечно, внушали нам: «Боритесь с религией, с религиозными деятелями». Но не было уже в нас, студентах, агрессии, года-то сталинские миновали. Однако только с перестройкой я задумалась — все задумались, и я тоже, — что же такое Бог? Каждого, наверное, интересует, кто мы такие и зачем мы на этой земле живем.

— Давайте, Татьяна, перейдем к более прозаическим вещам. Хозяйство у вас большое?

— Ни большое, ни маленькое — для нас нормальное. До прошлого года мы были оформлены как фермеры. Вернее, муж был оформлен. В этом году закрылись — расширения-то у нас нет никакого. Мы же, подумать если, личным подсобным хозяйством, в основном, занимаемся, а требуют с нас как с большого.

— Вы про налоги?

— Нет, налоги небольшие. А вот отчеты — в пенсионный фонд, да другие... То одно, то другое. Какие ж отчеты, когда весь день в работе? Да и возможности расширяться у нас тоже нет. Это же надо уметь — ходить по начальству да просить: это дай, с этим помоги. А мы не ходим, не просим. У мужа умения нет, а у меня — времени. Живем как можем.

— Но ведь хоть какая-то помощь от властей вам как многодетной семье должна быть?

— Власть нам помогла однажды — выделили в 2001 году «газель» и бумагу дали, что транспортный налог у нас будет льготный. Ключи от машины и бумажку эту вручал не абы кто, а тогдашний президент. Живи и радуйся! Если уж сам президент вручал, то значит, как в документе написано, так и есть? Ничего подобного! На местах, в районных инстанциях свои порядки. Нет, говорят, для вас никаких льгот. Налог в 4800 рублей для нас — это большие деньги! Мы машину в октябре — ноябре оформили, и сразу же, через месяц, нам прислали бумагу на оплату налога. На следующий год — еще одну. А денег таких не было у нас. И потом, в одной инстанции говорят, что льгота есть, а в другой талдычат, что нет. Год тягались с ними, другой, третий… До судебного пристава дело дошло. Ну что ты будешь делать? Зарезали мы, в конце концов, двух бычков, продали мясо, тем и расплатились. Вот и вся помощь от власти, одна только головная боль.

— Невеселая история.

— А еще сертификат нам за пять и более детей на улучшение жилищных условий дали, и тоже никакого результата. Четвертый год пошел, как и эта бумажка без дела лежит. Мы уже все документы собрали. Нам сказали: сидите, ждите.

— И?

— И все. Сидим. Ждем. Дождемся, наверное, что все дети станут совершеннолетними, и вылетим из этой программы. Старший сын с женой на материнский капитал тут в деревне приобрели старенький домик, его реставрировать надо. Материально мы им не можем помочь, потому что младших еще растить надо. Мы мясо сдаем, но это немного совсем выходит на круг. Так и живем. Пособия детские выручают, конечно, да с хозяйства немного имеем. Живем экономно. Хлеб сами печем, двадцать лет уже не покупаем его.

— А другие продукты?

— На оптовой базе приобретаем. Так дешевле выходит. В основном же все свое у нас — молоко, картошка, мясо. Но шиковать не приходится. С другой стороны, когда свои продукты, дети здоровее будут.

— Скажите, Татьяна, а в санаторий вам хоть раз довелось съездить? — спрашиваю я у хозяйки и осекаюсь под ее непонимающим взглядом. Вопрос, действительно, глупый, но Осинцева только вздохнула.

— Нет. Мне и болеть некогда — все время семья, дети. Два раза в жизни было такое, что температура до 40 поднималась. Так что вы думаете: дети, когда маленькие были, сразу закружат, даже полежать толком не дадут, кричат: — Мама, вставай! А температура спадает — сразу за дела, заботы не дают расслабиться. Какой там отпуск! Поедешь в райцентр, в Бирск, и переживаешь, — как там дома?

— Кстати, уютно у вас в доме. По-современному все устроено.

— Дом мы сами строили, конечно. Ссуду брали в свое время, в
90-х годах еще, 10 тысяч рублей по тем временам. Можно было и 20 тысяч взять, закон позволял. Но мы сели с мужем рядышком, подумали — долго слишком выплачивать придется. А вот 10 тысяч если взять, то выкарабкаемся как-нибудь. Решились и взяли. И отстроились, естественно.

— Отопление у вас, смотрю, газовое.

— А газ мы провели, когда мне медаль материнскую дали и денежное вознаграждение, к ней полагающееся. Вот на эти деньги и завели в дом газ.

— Татьяна, смотрю я на вас и удивляюсь: как вы все это вынесли?

— Тяжело, что тут говорить. И физически, и морально. Да физически ладно еще, труд ведь все больше в радость, а вот морально — куда как труднее. Сейчас я стала на это поменьше внимания обращать, а раньше часто обижалась на людей.

— Поворачивался же у кого-то язык…

— Да уж... Вот когда у нас совхоз был, так директор наш бывший как только нас не донимал... Я не обижаюсь на него, сейчас болеет он часто. Но в старые времена он не то что помочь в чем, он в глаза мне смеялся, прилюдно. А ведь мы с ним учились вместе. В один год окончили институт — он зоофак, а я ветеринарный. Помню, приду к нему справки брать, да не брать даже, просто подписывать, а он и укольнет больно — неохота тебе работать, ходишь тут и просишь, отвлекаешь от дел. Эх, да что там… — вздыхает Осинцева. — Сейчас у нас, видите, ничего от совхоза уже и не осталось. У меня папа от того, что развалилось все, переживал сильно, даже до инсульта дело дошло. Он же всю жизнь управляющим в нашем отделении проработал, старался все о совхозе, о себе никогда не думал. А потом резко все разрушили, все растащили, развезли. Он и переживал. Допереживался. Земля у нас вся запущена, заброшена. А рядом вон — Бекмурзино. Там всегда хозяин был, всегда землю обрабатывали, сеяли.

— Чем же Питяково живет?

— Кто чем живет, я и не знаю... Молодежь скот не хочет держать. В поле не выгонишь никого. Курды в наши края недавно приехали, мы и не ведали раньше, что за нация такая. Вот они работают. Но от нас изолированы, хотя мы поняли уже, что люди они агрессивные, с местными парнями стычки бывают. Они и мужа моего к себе приглашали, но не связываются с ними местные. Молодежь чаще ездит на работу в город — кто в Уфу, кто в Бирск. На маршрутных «газелях» работают, говорят. Только стаж не идет — на свой страх и риск работают. Один из сыновей моих — водитель в школе, зарплата шесть тысяч рублей. На руки чуть больше пять тысяч получает.

— Если бы у вас была такая власть, как у президента страны, что бы вы в первую очередь для села сделали и для таких, как вы, многодетных матерей?

— Да что тут особенного делать-то нужно? Необходимо, конечно, создать условия для работы, стимулировать селян, дать возможность вести собственное хозяйство, создать дополнительные рабочие места.

— В советское время были и места рабочие, и зарплата неплохая, которую многие тут же и пропивали.

— Это кто как к жизни относится. Если у человека есть стремление к чему-то светлому, разве будет он пить? Мы не пропивали ни копейки, кормили детей. Если мы не будем о них думать, кто другой позаботится? Раз дали жизнь ребенку, мы все обязаны для него сделать, на ноги поставить. А дети подрастут, Бог даст, и сами тебе опорой станут. Вон трактор наш старенький стоит, кормилец. Ребята мои только и делают, что реставрируют его. Купили мы этот трактор 26 лет назад, а он уже тогда списанный был. Наладили, поставили в строй. 1974-го года выпуска вроде... Другую технику нам уже не купить, не осилить. Так спасибо сыновьям, они с отцом на нем и на покосе, и другую работу делают.

— Вы оптимист, судя по всему…

— Не знаю... Но надеюсь, что лучшие времена еще впереди. Люди все равно выходят из положения как-то. От нас самих наша жизнь зависит, на кого-то обижаться или надеяться — какой смысл? На себя надо надеяться. Мы и детей этому научили.