Сын полка

Все меньше и меньше остается участников Великой Отечественной, тех, кто прошел через немыслимые испытания и сумел отстоять свою Родину. Один из них — Александр Грошенко, которому на начало войны минуло только восемь лет и на долю которого выпало столько, что с лихвой хватило бы и взрослому. Сегодня мы публикуем его воспоминания.

При бомбардировке родного Ростова-на-Дону меня ранило осколком, вместе с другими ранеными куда-то долго везли, и я оказался в госпитале в Липецкой области. Маму с сестрой тоже эвакуировали. Куда? Я не знал. Встреча наша произошла только после войны, в 1947 году. Наступление немцев продолжалось, недолеченные солдаты уходили с госпитальных коек на передовую, а мне, пацану, что делать? Шел 1943 год. Мое стремление попасть в армейский полк было настолько велико, что я забывал про голод и холод, грезил тем, что уже «солдат». И случай стать им мне вскоре представился в районе города Ельца. После Курского сражения через Елец на пополнение шел полк 171-й артиллерийской бригады. Меня, голодного, полураздетого, худого пацана, увидел командир полка Садыков и… взял с собой. После долгих процедур меня зачислили в отделение разведки. Так я стал воспитанником 1111-го гаубичного полка. Мне запомнилось, что в тот момент полк получил американский автотранспорт — студебекеры, форды, командирский виллис… В составе 1-го Украинского фронта мы освобождали Западную Украину. Переодетого в рванье, с котомкой на спине меня отправляли на территорию, занятую немцами. Все, что видел — запоминал и докладывал командиру. Когда не было походов «на ту сторону», был связным.

И вот, с боями, полк вышел к прежним границам Советского Союза. В районе Сандомира сосредоточились армейские соединения, готовясь к решительному наступлению. Двухчасовая артподготовка — и вся армада двинулась вперед — танки, пехота, артиллерия… Первым освобожденным польским городом стал Люблин. Началась зачистка от укрывавшихся фашистов, поляки сами указывали на них. А мне не понравился в толпе один лощеный мужчина, и я настоял на том, чтобы его задержали — интуиция сработала. Привели его в штаб полка, и оказалось, что он — заместитель фашистского коменданта Люблина. Приехали люди из особого отдела и увезли «моего пленного»…

Стремительное наступление наших при слабом на этом участке сопротивлении противника позволяло в сутки проходить до 40 км. Так гнали фашистов до самого Одера. Но там немцы успели построить и укрепить свои позиции как в глубину, так и в ширину на десятки километров. 23 февраля 1945 года, после артподготовки, при поддержке огня, через Одер начали переправляться стрелковые и артиллерийские соединения, затем танки. Все передвижения находились под постоянным прикрытием нашей авиации, но как только наши самолеты улетали, немецкие тут же начинали бомбить переправу. Однако бои все равно шли уже на немецкой территории.

Наш полк закрепился в населенном пункте Юнгвиц, а штаб с одним дивизионом — недалеко от немецкого аэродрома, с которого фашистам так быстро удавалось поднимать самолеты на переправу. В самый разгар боя я доставил донесение командиру дивизиона. Он бегло прочитал его на ходу и приказал мне немедленно возвратиться в штаб с его запиской. По пути я видел раненых и убитых солдат. В мое отсутствие немцы подвергли артобстрелу штаб и артдивизион. В подвале одного из домов нашли старика с рацией, видимо, он и передавал координаты наших позиций. Я видел этого старика, но доложить о нем не успел. У меня до сих пор душа болит, что, может, из-за несвоевременного моего доклада случилась эта беда. Но беда не приходит одна. С немецкого аэродрома для заправки нашей техники был доставлен авиационный бензин. Майор медслужбы разрешил дать для бодрости бойцам по 100 граммов этого бензина, посчитав, что он похож на спирт. Через несколько часов в пути, при смене позиции, умерло несколько человек, в том числе и молодой начальник штаба Новиков. Хоронили в братских могилах на территории Германии.

Полк бросили на укрепление позиций окружного гарнизона города Бреслау, затем — бросок к берегам Эльбы на соединение с американцами. Но американцев я там не видел. Зато видел Героя Советского Союза подполковника Бабушкина, чей стрелковый полк нас поддерживал. После войны, много лет спустя, лицом к лицу я столкнулся с ним в Кировском райисполкоме Уфы, но долго не мог вспомнить, где я видел это лицо.

После ожесточенных боев в Силезии наш полк перебросили на берлинское направление. 20 апреля подошли к Берлину, завязались уличные бои. На город немцы обрушили такой огонь, казалось, все сметено, разрушено и выжить невозможно. Фашисты сражались все ожесточеннее, но уже никакие силы не могли удержать и остановить русского солдата! Десять дней шаг за шагом, дом за домом продвигались мы к рейхстагу и к 1 мая не дошли до него лишь 200 — 300 метров. Помню, весь апрель тогда шел мелкий дождь, а 1 мая был теплый, солнечный день. Рейхстаг — совсем близко, но никто из наших не торопился к нему, думая, что будет еще время его разглядеть. Комбат Соколов взял меня с собой на торжественный ужин офицерского состава полка в одном из полуразрушенных домов. Веселью и восторгу не было границ! На рассвете привел я комбата в свое расположение. Была мертвая тишина — ни одного выстрела, ни одного взрыва… Солдаты наши отсыпались, кто где примостился, проснулись только ближе к 10 часам. К этому времени на тротуаре показались фигуры пленных фашистов. Шли немцы так: в первых рядах офицерский состав, затем рядовые, низко склонив головы. В одной из колонн шел юный солдат в форме явно не по размеру, с фашистским крестом на груди. Наши взгляды встретились. Каждый из нас думал о своем. Процессия пленных тянулась более двух часов, и никто из наших бойцов с тротуара не уходил.

А на рейхстаг взглянуть так и не удалось. 3 мая был дан приказ выйти из Берлина. Но я вернулся туда, взошел на его ступени. В 2002 году мы, делегация фронтовиков, посетили Берлин, поездка была организована советом ветеранов «Башкирэнерго».

А тогда, 3 мая, через завалы, мы боевым порядком двинулись на Прагу, готовые снова воевать. Но чехи выходили с флагами, давая понять, что немцев нет. Вместе с власовцами они ушли сдаваться американцам. После братания с чехами и пехоту, и орудийные расчеты рассадили по автомашинам, и на низких передачах начали передвигаться по городу, только к вечеру полк отвели за город. На этом моя фронтовая жизнь закончилась. В ней было много всего, но главное — это Победа. Она всегда жива в моем сердце.