Доктор Гуглин прием ведет из ... Америки

Как-то моей старенькой маме понадобилась срочная консультация врача-кардиолога — нужно было скорректировать действие лекарств, которые назначались участковым терапевтом, врачами скорой помощи, другими специалистами. В Интернете наткнулась на сайт Эдуарда Романовича Гуглина — доктора медицинских наук из Санкт-Петербурга. Особо не надеясь на результат описала сложившуюся ситуацию. Буквально тут же получила ответ с просьбой уточнить некоторые детали. Не прошло и часа, как у нас с мамой имелся полный расклад по необходимому в данном случае лечению. Позднее и сама я обращалась к доктору Гуглину за советом — он так же, не откладывая в долгий ящик, очень внимательно проконсультировал меня по Интернету. Опыт замечательного доктора может быть полезен еще многим людям. Поэтому и захотелось поближе познакомиться с этим удивительным сподвижником, за десять лет существования сайта бескорыстно проконсультировавшим уже около сорока тысяч человек. На просьбу немного рассказать о себе Эдуард Романович согласился не сразу — дело наше, мол, не терпит лишних разговоров. Но, тем не менее, на вопросы ответил. За его биографией, оказалось, большая история Страны Советов.

- Откуда вы родом, - для начала спросили мы. - Что повлияло на выбор профессии, специализации "сердечного доктора"? Расскажите о военных годах...

- Родом я из Ленинграда. С детства очень любил книги о животных, настольными были Брем и Фабр. Потом увлекся физиологией. Еще школьником ходил в лабораторию И.П.Павлова, в знаменитые «Башни молчания», где в специальных дважды забетонированных камерах с абсолютной изоляцией проводились опыты по выработке условных рефлексов у собак, лично приклеивал капсулы к слюнным железкам, смотрел, как работают научные сотрудники. Как-то в конце рабочего дня залез в камеру и профессор Розенталь, уходя с работы, запер меня там. Спохватился через час и прибежал в лабораторию в страхе. Я же думал, что он следит за мной в перископ: испугаюсь или нет? Ходил так же в Институт Мозга. Однажды упал там в обморок при трепанации черепа у подопытной кошки.

А потом началась война. Я закончил к тому времени 7 классов. Школа закрылась. Обстрелы, бомбежки, голод, холод, блокада, работа учеником слесаря в эвакогоспитале - нам давали там больше еды на карточку. Блокаду пережили. В 1943 году сдал экстерном экзамены за 10 классов и поступил в Первый Ленинградский медицинский институт. Думал, стану работать физиологом. В канун семнадцатилетия был мобилизован. Попал на Карельский фронт, служил ротным санинструктором. Повезло: получил только одно не проникающее ранение головы осколком.

Вернувшись в институт увлекся терапией — она оказалась интереснее, чем кошки и собаки. И все последующие 70 лет ни разу не пожалел о выборе.

Учился хорошо, получил диплом с отличием. И остался в клинической ординатуре на кафедре академика Г.Ф. Ланга. В те годы это была ведущая терапевтическая клиника Союза, с четким уклоном в кардиологию. Три года работы там и сформировали меня как терапевта и кардиолога. И что еще важнее: я научился учиться самостоятельно. В Публичной библиотеке были вечерние курсы по медицинской библиографии. Их вела старший библиограф Вера Владимировна Гнучева. От знакомства с нею родилось и пошло глубочайшее уважение к людям её профессии, она познакомила нас с Летописями книжными, с Index Medicus и другой библиографической периодикой. Всю жизнь я еженедельно брал в библиотеке выпуски этих Летописей, выбирал по названиям заинтересовавшие меня статьи, потом искал соответствующие журналы, просматирвал или читал их, делал выписки, конспектировал, заполнял карточки. Много позже, когда был уже главным терапевтом, на ежемесячных совещаниях с заведующими терапевтическими отделениями проводил обзоры текущей литературы по терапии, используя эти карточки. Столь же необходимы они были при подготовке к докладам, лекциям, клиническим разборам.

Терапия разрасталась, от неё отпочковывались новые специальности и направления, уследить за всем становилось все труднее и поле зрения постепенно сужалось. Отделились туберкулез, нервные болезни, потом урология, неврология, стали самостоятельными и уже неохватными гематология, гастроэнтерология. Постепенно времени и сил стало хватать на одну кардиологию. И я практически перестал быть терапевтом, сохранив искреннее и глубокое уважение к этой самой трудной, самой интересной и самой мудрой из всех терапевтических профессий. Но как трудно соответствовать её требованиям в наше время суперспециализированной терапии!

- Что самое главное поняли для себя в профессии? Как это сочетается с современным подходом к лечению людей?

- Больного, прежде всего, нужно принять по-человечески. Но, сколько помню себя, по совершенно непонятно откуда взятым правилам Минздрава на амбулаторном приеме терапевту необходимо за час принять шесть больных. За десять минут выполнить то, что за это время даже изложить невозможно. Пациент должен рассказать о своей болезни, ему нужно дать время раздеться, затем осмотреть его, простукать, прослушать, причем стоя и лежа, со всех сторон. С ним надо поговорить, ответить на его вопросы, дать рекомендации, заполнить амбулаторную карту, выписать или подписать рецепты и сделать еще много чего. Отпустить за это время больного можно, а принять - нет. Времени для обдумывания вообще не предусмотрено никакими нормативами. Посмотрел – решил – записал – отпустил. Как автомат. И за эту вынужденную халтуру больные ругают не Министерство, а стрелочников-врачей. А ведь это вам не футбол, здесь и ставки другие, и время для отдыха и раздумий не регламентировано.

- Наряду с практикой вы всегда занимались наукой. Что это было — личная потребность или веление времени?

- Одно успешно дополняло другое. Я закончил клиническую ординатуру в 1952 году. В то время у академиков были свои научные группы, куда они отбирали наиболее способных и перспективных врачей. Мне подвезло, меня пригласили в свои группы академики Баранов и Тушинский, один эндокринолог, другой – терапевт. С их письмами-рекомендациями я поехал в Москву, но оказалось, что как раз накануне оба свободные места были переданы другим. Я обратился в ЦК КПСС, мне объяснили, что это случайность и посоветовали никаких выводов не делать, правды не искать и лучше всего убираться во свояси.

Была еще одна возможность. По распоряжению министерства я направлялся на дальнейшую работу в Сталинградскую область. Можно было не поехать. Так сделал мой предшественник, закончивший ординатуру на год раньше меня, Володя Дильман. Он полгода болтался по Ленинграду без работы, потом устроился дежурантом в какую-то ведомственную больницу, а профессору Истамановой, которая заняла кафедру после смерти Ланга, сделали замечание за плохое воспитание кадров. И когда она позднее смотрела на меня, мне казалось, что я вижу невысказанный вопрос: и вы меня тоже так подведете? Это грозило ей серьезными неприятностями, её могли лишить кафедры. Неважно, что через несколько лет Володя стал профессором. Я решил, что такой путь был для меня закрыт. Как часто мы становимся заложниками других людей.

У меня в ту пору был закончен набор материала по лечению сердечной недостаточности одним новым сердечным гликозидом. Было пролечено уже 100 больных, проведены эксперименты на кроликах и кошках. Кстати, испытывая токсичные дозы гликозидов на подопытных животных и записывая у них ЭКГ, я наткнулся на совершенно непонятную форму аритмии с периодическим волнообразными увеличениями и уменьшениями отдельных зубцов. Не понял тогда, что это такое, ничего подобного не нашел в литературе, не знали этого и мои учителя. Но мне уже было не до науки - пора было уезжать в Сталинград. Выписки из историй болезни, рулоны ЭКГ - дорожный чемодан становился почти неподъемным.

Много лет спустя я прочел о том, что была обнаружена и описана новая форма довольно злокачественной аритмии. Её обозначили термином «пируэт» ( (torsade de pointes). Я посмотрел на фотографии и узнал свою кошачью-кроличью «торсаду», которую получил за 15 лет до того, но не понял и не описал.

В Сталинграде я начал работать ординатором в областной больнице. О предоставлении квартиры речи не было. Снял комнату в маленькой избе неподалеку от больницы, с русской печкой, рукомойником и удобствами во дворе. Днем шла обычная работа, а с 6 до 12 ночи за качающимся столиком рождалась моя диссертация. Умные люди отговаривали меня: «Ты посмотри, что делается кругом? Разве сейчас до того?» 13 января 1953 года было опубликовано правительственное сообщение о деле «врачей-вредителей». Я закончил диссертацию в начале марта, поприсутствовал на торжественном митинге по поводу смерти Сталина, взял отпуск и повез диссертацию в Ленинград.

« Вы с ума сошли! – сказала мне Татьяна Сергеевна Истаманова, профессор кафедры и моя дорогая учительница. – Кому ваша диссертация нужна? Зачем вы приехали?»

Я последовательно предложил диссертацию для защиты в ученые советы двух медицинских институтов, Военно-медицинской академии, педиатрического института, института усовершенствования врачей. Везде нашлись различные основательные причины не принимать диссертацию. Все пути к защите были отрезаны. В родной институт месяц назад приезжала высокая медицинская комиссия из Москвы. После молниеносной проверки около ста преподавателей - профессоров, доцентов, ассистентов были сняты с работы с формулировками «не соответствуют занимаемой должности» и «без права работы в высших учебных медицинских заведениях». Такие же комиссии из ленинградских профессоров была направлены в московские ВУЗы. Профессор Дембо был снят с работы с формулировкой «за связь с врагом народа», он был другом Мирона Семеновича Вовси. Когда попробовал возражать, что нельзя снять с работы с такой формулировкой, ему сказали: «Допроситесь!»

Оставалось отдыхать в отпуске дома с родителями.

Наступило 5 апреля. Объявили, что дело врачей – врагов народа, было сфабриковано другими врагами народа. И маховик стал вращаться в обратную сторону. На следующий день позвонила Татьяна Сергеевна:

- Я была в ректорате. Приносите вашу диссертацию. Договорились о защите на осень.

А через два года я стал главным терапевтом Сталинградской области, самым молодым главным терапевтом области в Советском Союзе. Правда, до этого пытался стать ассистентом. Будучи уже кандидатом медицинских наук, подал документы в сто институтов от Владивостока до Калининграда и от Ашхабада до Архангельска, где объявляли конкурс на должность ассистента кафедры терапии и во всех ста не прошел по конкурсу.

- Долгие годы вы занимались организацией здравоохранения. Что можете рассказать в связи с этим?

- Организация терапевтической службы была в стране на сиротском положении. Терапевты, как правило, не знали организации здравоохранения, а организаторы здравоохранения соответственно ничего не понимали в терапии. Какого труда стоило открыть тогда гематологическое отделение для больных лейкозами и лимфогрануломатозом в составе областного онкологического диспансера, наладить диспансеризацию лейкозных больных, обеспечить их лекарствами. Здесь мы оказались одними из первых в стране.

- Вы стояли у истоков организации в стране так называемых инфарктных центров. Чем была вызвана такая необходимость?

- Все более обозначающейся потребностью в специализированном лечении. Почти десять лет я проработал главным терапевтом. За это время изменилось название области, она стала Волгоградской. Консультации и конференции в городах и районах, встречи со многими десятками терапевтов, споры и обсуждения, поиски новых решений, прием годовых отчетов, анализ огромных массивов статистических материалов, публикация ряда статей на эти темы – так постепенно стали вырисовываться контуры большой работы по анализу качества терапевтической помощи – моей докторской диссертации. А в это время изменились обстоятельства и я был избран доцентом кафедры терапии Волгоградского медицинского института. Здесь закончил диссертацию, успешно защитил её в Ленинграде. Именно в Ленинграде по инициативе профессора Ирины Ефимовны Ганелиной впервые в нашей стране было организовано специализированное отделение для больных инфарктом миокарда. Москвичи приезжали к ней за опытом, организовывали такую службу у себя. Я знал Ирину Ефимовну по совместной работе в клинике Ланга-Истомановой, тоже приезжал перенимать опыт и открыл в Волгограде первый специализировнный инфарктный центр на 20 коек. Но развернуться не успел. Высшая Аттестационная Комиссия отклонила мою диссертацию. Её смотрели два рецензента. Один был «чистый» терапевт и ничего не понимал в организации терапевтической службы. Второй был санитарным врачом и ничего не смыслил в терапии. Но чиновник, который разговаривал со мной был предельно откровенен: я не был коммунистом. Я знал, что беспартийность может помешать моей карьере. Но я считал это слишком высокой платой. Поэтому и в комсомол никогда не вступал.

Я вернулся на положение доцента, кафедра переехала в новое здание 1000-коечной больницы, в которой мы организовали маленькое отделение интенсивной терапии для инфарктных больных и инфарктное отделение на 60 коек. За четверть века таким образом пролечили 25 тысяч больных инфарктами миокарда. Я оставался клиническим руководителем этого городского инфарктного центра до 2003 года.

- Как появилась столь замечательная идея консультировать больных

по интернету? Кто помогает вам? Есть ли последователи, ученики, расскажите о своих близких.

- На годы моей активной работы пришлась великая компьютерная революция. Я застал её на закате своей жизни. Всю жизнь считал столбиком и умножал на бумаге. Пользовался конторскими счетами. Передвигал рычажки, крутил ручку и нажимал кнопки на счетной машине. Выводил средние квадратичные с помощью логарифмической линейки. Дожил до Экселя и пакетов автоматической статистической обработки.

Всю жизнь собирал библиотеку. Без многотомной энциклопедии дом казался неполноценным. А теперь с компьютером на столе и ай-падом в кровати, с моим «родным» ГУГЛом (надо же так интернет-поисковику совпасть с моей фамилией!), библиотека стала ненужным анахронизмом. Умирают почта, телеграф, стационарные телефоны. Величие этих перемен нам оценить трудно. Надо отойти на расстояние, а это смогут сделать лишь последующие поколения.

Когда мне исполнилось 77 лет, я вышел на пенсию и переехал в США, где к тому времени уже обосновалась моя дочь. Она потомственный кардиолог, профессор кафедры кардиологии одного американского университета. А я отдыхаю. Как-то наткнулся на фирму, которая организует бесплатные заочные консультации врачей, давая им возможность рекламировать свои платные услуги. Они и создали мой сайт гуглин.ру или guglin.ru, где я разместил к тому же свою книгу «Клинические этюды». Но главное - начал отвечать на вопросы российских корреспондентов. Сегодня в среднем получаю от десяти до пятидесяти вопросов в день. За эти годы ответил почти на 40 тысяч вопросов. Кому-то помог, у кого-то снял тревогу, кто-то в результате остался недоволен – всякое бывает. Вот только в отличие от большинства консультантов рекламировать мне нечего. Платных услуг я уже не оказываю. Потребности всегда были умеренными, на жизнь мне хватает.

- Несколько советов от доктора Гуглина: как сохранить сердце

здоровым? Дайте, пожалуйста, и несколько рекомендаций тем, кто страдает

гипертонией, перенес инфаркт. Как оказать первую помощь в критической ситуации?

- Расскажу немного о гипертонической болезни. Почему она возникает - мы не знаем. Когда удается выяснить конкретную причину — таких больных относим к категории с диагнозами вторичных (симптоматических) гипертоний. Причиной их могут быть заболевания почек, надпочечников, сосудов и т. д. А вот если этих первичных причин найти не удается, тогда и ставится диагноз : гипертоническая болезнь. Иными словами, диагноз этот всегда определяется методом исключения.

Хорошей нормой давления считается 135-100/80-60. От 140/90 мм ртутного столба и выше – это уже зона гипертонии. Все эти величины относятся к спокойному состоянию, после отдыха. При физических и психо-эмоциональных нагрузках артериальное давление повышается и после отдыха быстро снижается до нормы.

Что способствует развитию гипертонической болезни? Прежде всего стрессы, особенно повторные, многократные. Переутомления, хроническое недосыпание, избыточная полнота. Недостаток регулярных физических нагрузок. Больные часто сердятся, когда мы про это им говорим. Принять пилюлю легче, чем изменить жизненный стереотип, сломать привычки, отказаться от устоявшихся традиций. Но ведь пилюлей конкретные усилия над собой заменить нельзя. Да и действует она в лучшем случае сутки.

Само лечение гипертонической болезни обычно сводится к подбору комплекса лекарств, обычно двух или трех, которые, в индивидуально определенных дозах, обеспечивают устойчивые нормальные величины артериального давления. При этом врачи придерживаются следующих правил:

1. При полноценном лечении никаких кризов быть не должно. Криз - это показатель некачественного лечения.

2. После нормализации показателей АД прекращать терапию нельзя, её надо продолжить в полном или несколько редуцированном объеме.

3. Одним, отдельно взятым препаратом редко удается добиться оптимального результата, чаще для этого нужна комбинация двух или трех средств.

Она часто годами протекает совершенно бессимптомно. Уговорить лечить болезнь людей, которые её не чувствуют, бывает очень трудно. Хотя бессимптомная гипертония протекает ничуть не легче, столь же часто дает такие осложнения, как инсульт, инфаркт миокарда, сердечную недостаточность и так же сокращает жизнь. Следует заметить, что нелеченная гипертония осложнения дает гораздо чаще.

Вылечить гипертонию мы не можем. Мы можем только поддерживать давление на нормальном уровне с помощью постоянной комплексной индивидуально подобранной терапии. Такая тактика значительно уменьшает риск осложнений и продлевает жизнь.

Прекращение лечения после достижения хороших результатов всегда ведет к рецидиву болезни. Не надо даже пробовать останавливать лечение. Такие опыты над собой, увы, порой обходятся слишком дорого.