Так и живём — то плачем, то поём

У каждого мгновения свой резон, утверждал поэт. Детство — время быстрых слез и нехитрой радости, синяков и шишек, которые, заживая, превращаются в опыт и знания. Юность — время проб и ошибок, первых трудностей и первых побед. Зрелость пролетает незаметно — один юбилей, второй, а там и первую пенсию почтальон принес. И вот наступает время, когда многое хочется вспомнить, о многом рассказать. Нашей героине 29 мая исполнится 91 год. По богатой событиями биографии ветерана можно писать историю страны.

Загляните в семейный альбом

Нину Агееву (Бабину) в хорошую погоду можно встретить в парке поселка Приютово. Иногда она подходит к пушкам, установленным у входа, и что-то шепчет, положив руку на холодный ствол орудия. Дома, в шкафу, Нина Семеновна хранит семейный альбом. Такие у многих когда-то были и есть — в бархатном переплете, с картонными листами, с обрезанными по уголкам фестонами для фотографий, чтобы не клеить, а вставлять их, сохраняя памятные записи на обороте.

Альбом ветхий, ведь лет ему немало. На его страницах черно-белые и пожелтевшие старые снимки, среди которых есть три уникальных, сделанных в городе на Неве накануне Октябрьской революции. На них Семен Алексеевич Бабин, ее отец, в форме солдата царской армии. Ему довелось стать участником исторических событий. Клич «Революция в опасности!» он услышал на железнодорожном вокзале, когда демобилизованные собирались садиться в вагоны, ехать по домам.

Пришлось Бабину остаться в Петрограде и повоевать за советскую власть.

Вернувшись домой в начале двадцатых, он снова стал участником войны, «вилышной». Так назвали ее жители деревни Ивановка Бакалинского района, когда против белогвардейцев, вооруженных винтовками, крестьяне шли с одними вилами.

— Нашу маму в молодости называли белошвейкой, говорили: «Она с 18 полотенцами замуж вышла!» Это в те времена считалось признаком достатка и трудолюбия невесты. Сама трепала и пряла лен. Ткала полотно на станке, белила на солнце, а потом вышивала с обеих сторон богатым многоцветным узором.

Из этих полотенец, каждое почти два метра длиной, во время войны шила детям рубашки. Другой ткани, кроме поскони, не было.

— Мы ведь в посконном выросли, — улыбается Нина Семеновна. — Я даже Якубовичу хотела вопрос на передачу написать: «Знаете ли вы, как называется ткань из конопли?»

Жители Ивановки выращивали коноплю по 15 — 20 соток на семью. Как только она набирала цвет, можно было различить женское растение — коноплё, и мужское — посконь. Ребятишки, шныряя между жесткими стеблями, выдергивали посконь и выносили на край поля. Коноплё оставляли до созревания семян, из которых отжимали масло.

Собранные стебли везли на озеро, мочили, а потом раздавали по дворам для обработки: мять, трепать, прясть и ткать. Ткань получалась грубая, но прочная, из нее хорошие мешки выходили. А поскольку другого материала не было, то и штаны, и рубахи были из поскони.

Обидно, что не осталось ни одной фотографии мамы, которая, проводив старшего сына на фронт, так и не дождалась его. Семнадцатилетнего Павла призвали вместе с другими односельчанами в 1942-м. После учебки в Алкино отправили на фронт командиром взвода, он погиб на Курской дуге. Растила в войну еще шестерых детей. Только одно полотенце напоминает Нине Семеновне о том, какая она была мастерица. Второе такое же хранится у младшей сестры в Октябрьском.

Все хлебнули лиха

Когда началась Великая Отечественная война, пятидесятилетнего отца, дети называли его тятей, забрали в трудовую армию на Челябинский тракторный завод. Там он заболел и попал в тифозный барак, откуда обычно выносили к общей могиле. Каким-то чудом отец ползком выбрался из барака, как он сам говорил, чтобы умереть на траве, на солнышке. Но, видно, земля-матушка дала силы. На перекопанном поле нашел картошку, разжевал и уснул на куче сухой ботвы. Потом дополз до избушки на краю деревни, где сердобольная старушка дала ему две вареные картофелины и разрешила переночевать на печке.

Из Челябинска до дома отец добирался три месяца. Жена выходила, отпоила настоями трав. До конца войны Семен Бабин в составе трудармии работал в Уфе, на фанерном комбинате.

Их старшую дочь Анну призвали в армию, но в дороге она заболела тифом, вернули домой. После выздоровления назначили учительницей начальных классов в соседнюю деревню. Наталью в 16 лет отправили на добычу торфа в Ленинградскую область. Мишу в 14 направили в ФЗО в город Молотов (Пермь), там он работал на заводе. Оставшиеся дома Нина и Коля были помощниками матери, работниками в колхозе и няньками для младшенькой Тони.

Искала нефть и… играла на балалайке

У молодежи послевоенной поры, рано начавшей трудиться, не было ни приличной одежды, ни нормальной еды. Нина Семеновна хорошо помнит дома на улице Ленина в центре Октябрьского, который когда-то назывался Соцгородом. Она приехала сюда из деревни в 16 лет.

— Взяли меня на стройку изолировщицей, надо было под крышу раствор, стекловату, кирпичи носить. А сил-то нет, голодная я. Раз в обморок упала, второй. Говорят: «Увольняйся!»

После окончания курсов кочегаров Нина работала в «Башзападнефтеразведке», была свидетелем открытия Шкаповского месторождения нефти.

— Когда забил фонтан на скважине бригады Пояркова, мы побежали смотреть. Нефть била сильной струей, неба не видно было! А сколько разлилось… Боялись, что в реку Ик попадет. Мы потом ее собирать ходили, из Приютово до Павловки 12 километров пешком и обратно столько же. Всякое бывало, и в нефти тонула, и ночью при свете факела на вахту добиралась. Одеть-обуть нечего, но с балалайкой не расставалась.

Инструмент в семье Бабиных появился благодаря Тоне.

— За рождение седьмого ребенка тогда матери давали медаль и тысячу рублей. Этих детей «тысячниками» называли. Тятя как раз перед войной поехал с этими деньгами в Москву. Нам всем одежду и обувь купил, а Павлу — балалайку. Он играть выучился, и мы за ним. У нас семья такая — то поем, то плачем, но не унываем. Я с балалайкой «по разведке» ездила. До сих пор она со мной.

Богатая Нинка

Нина Семеновна вспоминает и то, как в Приютово, в маленькую квартирку, о которой тогда говорили «22 квадратных метра печкой разгорожены», где-то в конце 50-х приехал из деревни отец.

— Мы хоть и тесно жили, то угол снимали, то комнатку, но старались, чтоб было красиво. Купила в магазине ткань на шторки, обвязала их крючком по краям, кружевные получились. Между ними кусочек тюля нашла, натянула. На стену вместо ковра прибила отрез штапеля, красивый он был, весь в маках! На него — вышитую своими руками дорожку. В углу этажерка, на каждой полочке — салфетки с вышитым уголком. А полы некрашеные я мыла и чилиговым веником терла, они у меня аж желтые были.

Отец зашел в нашу комнату, посмотрел по сторонам и вдруг упал на колени, заплакал: «Встань, Елена (так звали умершую в 1948 году мать Нины Семеновны), посмотри, как богато Нинка, сиротка наша живет!»

Собственную квартиру семья нефтяников Агеевых получила только в 1970 году.

Белебеевский район.