Сирота уфимская, или «Нет» иностранному усыновлению

Эту историю рассказал начальник уфимского управления опеки и попечительства Руслан Хабибов, который недавно побывал на Всероссийской конференции в Якутии, где региональные омбудсмены по правам детей делились опытом. Следует заметить, что защита детства, вопросы опеки и попечительства относятся к полномочиям субъектов.

— Руслан Тагирович, получается, ситуацию создает государство, а выбираться из нее должны субъекты?

— Ситуацию создает общество, ну а как из нее выходить — действительно решают на местах. Проблему надо законодательно урегулировать на федеральном уровне. Например, когда дело касается помощи семьям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации. Сейчас от нас часто требуют изъять ребенка из семьи, если он не получает должного ухода, образования, а родители фактически не в состоянии исполнять свои права. При этом речь не идет о жестоком обращении, просто в семье не хватает денег. Но изъятие ребенка из семьи — сама по себе жестокость, ведь какими бы непутевыми его родители ни были, он их все равно любит. Поэтому мы забираем детей только в случаях, если им грозит опасность, например, родители-наркоманы устроили в квартире притон. Однако процедура изъятия должна быть прописана в федеральном законе, которого сегодня нет. Поэтому и происходят дикие случаи по всей России, о которых рассказывают СМИ.

— У нас полстраны бедняков, что же теперь, надо повально изымать детей из семей, где их не кормят апельсинами?

— На этот случай в Уфе существуют специальные межведомственные советы, которые оказывают помощь малоимущим семьям. Кроме того, к проблеме подключаются службы соцподдержки. В свое время я сам возглавлял такую рабочую группу в Калининском районе. Мы помогали получить путевку в детский сад, чтобы мама смогла трудоустроиться. С центрами занятости сотрудничали, чтобы помочь родителям найти работу. В моей практике не было случая, чтобы из семьи забрали ребенка только потому, что в семье не хватало еды, одежды или в квартире было плохо убрано.

Есть другая проблема. Органы опеки не имеют сегодня единого ведомства и даже единого законодательства. Законы, по которым мы работаем, разбросаны по различным правовым актам, что не всегда позволяет нам действовать системно.

— Вы же можете внести свой пакет предложений в законодательное собрание.

— Мы плотно работаем с нашими депутатами, часто вносим свои предложения, так как прекрасно понимаем, что за каждым решением органов опеки стоит дальнейшая судьба ребенка. В свой «законодательный пакет» мы внесли предложение о социально-психологическом сопровождении проблемных семей.

Прошлой осенью в первом чтении Госдума приняла законопроект о социальном патронате. К сожалению, дело на том застопорилось. Противники законопроекта связали его с ювенальной юстицией, к которой в российском обществе неоднозначное отношение. Хотя это совершенно разные вещи. Социальный патронат — это, прежде всего, возможность оказать помощь и поддержку семье со стороны государства. А ювенальная юстиция изначально предполагает защиту интересов несовершеннолетних преступников в суде.

Мы до сих пор не имеем действенных механизмов сопровождения семей, находящихся в социально опасном положении. Законодательно не определены критерии оценки таких семей, и каждый муниципалитет вынужден делать это самостоятельно. Судите сами — стандарты существуют в медицинской, образовательной, социальной сферах, а такая важнейшая сфера, как семья, в законе никак не прописана.

— Что в таком случае делать — обратиться к зарубежному опыту, или может что-то пригодится из наработок советских времен?

— Зарубежный опыт полезен, но он всегда базируется на менталитете того или иного народа. Для граждан западных стран буква закона является основополагающей. Если за стенкой соседи услышат брань, драку, тем более плач ребенка, они обязательно вызовут полицию. В свою очередь, мы часто сталкиваемся с ситуацией, когда люди годами слышат семейные скандалы за стеной, но не сообщают об этом в правоохранительные органы. В итоге происходят случаи, как с той девочкой, которая до 11 лет не ходила в школу.

— Руслан Тагирович, вам не кажется, что законы, которые принимают в последнее время, несколько политизированы, например, закон Димы Яковлева?

— Благодаря тому, что сегодня вопрос социального сиротства поднят на такой высокий уровень, за эти полгода Госдума приняла столько законов, сколько не было принято за последние пять лет. Они значительно упростят и облегчат нам работу, дети смогут обрести полноценную семью, а это итог, к которому мы стремимся. Так что политизация вопроса превратилась для детей-сирот в плюс.

Кстати, в Уфе иностранного усыновления нет уже четыре года. Ведь мы ведем строгий контроль за усыновленными детьми, что невозможно осуществить, если они покидают пределы страны. Поэтому предпочтение отдается российским усыновителям. Для нас важно, чтобы каждый ребенок обрел свою семью и был счастлив на родине. И как только иностранные агентства, которые занимаются усыновлением детей из России, поняли это, о нас тут же «забыли», ведь для них главное — бизнес.

Наше управление занимается детьми-сиротами и несовершеннолетними, оставшимися без попечения родителей. Хотя на самом деле необходимо заниматься в первую очередь семейной политикой. Поэтому в Уфе внедряется пилотный проект по созданию единого ведомства семейной политики, опеки и попечительства. Таким образом, мы собираемся взять на себя гораздо более широкий объем вопросов.

— А это не превратится в очередную бюрократическую надстройку?

— Нет, потому что в ведомство войдут организации, прежде работавшие разрозненно. Просто их переформатируют и встроят в единую структуру. Например, социальные приюты будут отчитываться не только за предоставление койко-мест, как сейчас, а за то, сколько детей вернулось в кровные семьи или было усыновлено. Таким образом, мы изменим цели и задачи уже существующих учреждений.

— Не получится, что распределение детей по семьям и повальное закрытие детских домов станут самоцелью, лишь бы снять сироту с государственной шеи и отчитаться о проделанной работе?

— Палочной системы у нас нет, но есть показатели эффективности, чтобы представлять ситуацию в целом.

Мы прекрасно понимаем, что если усыновленного ребенка семья захочет вернуть обратно в детдом — это беда. Получается повторное сиротство и двойная травма. К сожалению, такое происходит: 1 — 3 процента от общего числа усыновлений впоследствии отменяются.

Кроме того, существует одна проблема, которую мы не знаем, как решить. При лишении родительских прав приоритетное право на воспитание ребенка имеют близкие родственники. Например, бабушка, которой мы обязаны передать малыша. Хотя ей уже за 60 и у нее имеется отрицательный опыт воспитания собственных детей. Со временем иногда приходится таких детей забирать, так как престарелые опекуны не в состоянии справиться с воспитанием подростка. А когда он попадает в детский дом — это опять несчастье. В подростковом возрасте его уже никто не усыновит. Каким бы ни был хорошим детдом, там невозможно пройти социализацию, а иного способа адаптировать детей-сирот к жизни, кроме как в семье, еще пока никто не нашел. В итоге к 18 годам такие воспитанники не готовы жить самостоятельно, считают, что им все обязаны, у них складывается потребительское отношение к окружающим со всеми вытекающими последствиями.

Нередко ко мне в кабинет приходит какой-нибудь усатый дядька и заявляет басом, что он сирота и ему требуется работа, жилье, деньги и так далее. При этом у него нет ни образования, ни желания его получить. Кстати, Госдума намеревается восстановить право для детей-сирот на бесплатное образование, которого они в свое время были лишены. Сейчас эта норма в законе об образовании отсутствует.

— Руслан Тагирович, как вы относитесь к инициативе кемеровского омбудсмена Дмитрия Кислицина, который недавно предложил проверять потенциальных усыновителей на предмет сексуальной ориентации?

— Об этой инициативе я не слышал, но мы тоже держим тему под контролем. Семьи, в которых воспитываются усыновленные или приемные дети, у нас под пристальным надзором. Вот что творится в кровных семьях, особенно тех, где отец не родной, — вопрос. Мне непонятна позиция матерей, которые нередко знают о домогательствах к их детям со стороны своих сожителей и при этом бездействуют!

— Не станет ли ужесточение контроля за соблюдением прав ребенка средством давления на малоимущие семьи, на педагогов или воспитателей?

— Согласен, такой контроль находится на грани вмешательства в дела семьи. Однако существуют и мифы, например, что органы опеки изымают детей из семьи, чтобы получить дополнительное финансирование. Мы совершенно не заинтересованы в том, чтобы сделать ребенка сиротой при живых родителях. Да и лишить родительских прав не так просто, тут нужны очень веские аргументы.

— Почему в обществе складывается негативное отношение к органам опеки и соцзащиты, насколько оно справедливо?

— По причине потребительского отношения: государство, социальные службы, школа — все что-то должны, а личные обязанности гражданина отходят на второй план. Хотя, по большому счету, в этом мире никто никому ничем не обязан. Существуют определенные гарантии, которые нужно соблюдать, меры поддержки, которые должны оказываться, но если сам человек не хочет создавать для себя необходимые условия, то никакое государство ему не сможет помочь.

В европейских странах, если ты не внес квартплату, неважно, сколько у тебя детей, — все окажутся на улице. Конечно, детей потом пристроят в приют, но сам будешь жить на скамейке в парке. А у нас некоторые жильцы должны по 300 — 400 тысяч рублей за коммунальные услуги и при этом не собираются платить, потому что их долги «вешают» на остальных собственников жилья. Это к вопросу о потребительском отношении к жизни и окружающим.

Надо воспитывать в детях ответственность за свои поступки, только так можно искоренить иждивенчество в обществе.

Справка

В Уфе ежегодно выявляют 500 детей, оставшихся без попечения родителей. Столько же детей органы опеки либо возвращают кровным родителям, либо передают в замещающие семьи.

Всего на учете в органах опеки и попечительства состоят более 3,5 тыс. детей-сирот.