Настоящий русский мужик

Мои взаимоотношения с Михаилом Алексеевичем Зайцевым сложились благодаря трем встречам. Они разные, но каждая сыграла свою роль. Поэтому начну по порядку.

Первый раз мне выпало пообщаться с Михаилом Зайцевым в конце мая 1989 года. Я работал завлабом в сельхозинституте. Мой учитель, известный в стране ученый-экономист М. И. Такумбетов, умер от инфаркта — его сердце не выдержало волнений по поводу открытия I съезда народных депутатов СССР. Он очень переживал за академика Сахарова, радовался первой победе демократов над номенклатурой.

По мусульманским обычаям Махмута Исхаковича нужно было хоронить на следующий день до заката. Мне, как самому молодому сотруднику, поручили подготовить могилу. И тут я узнал, что на Южном кладбище без разрешения горисполкома не хоронят.

Захожу в исполком, узнаю: председатель М. Зайцев ушел на пленум горкома партии и будет только вечером. Так долго ждать не было возможности — пришлось бы отложить похороны. Поэтому поехал прямиком на заседание. Захожу в зал, в президиуме сидят тогдашний первый секретарь горкома Риф Гареев и Михаил Зайцев. Пытаюсь пробраться к ним ближе. Гареев грозно спрашивает: «Кто такой?». Михаил Алексеевич, обратив внимание на мою окладистую рыжую бороду, подшучивает: «Террорист!». Я нагло подхожу к ним и протягиваю бумагу: «Подпишите!». Они вполне логично начали возмущаться. Вытаскиваю из кармана козырь — записку от секретаря обкома А. Локотченко, бывшего аспиранта Такумбетова. Взглянув на нее, Михаил Алексеевич рассмеялся, подписал разрешение и сказал: «Беги, бородач, надеюсь, успеешь все оформить сегодня». Так я познакомился с Зайцевым — несмотря на свой высокий ранг, он оказался человеком невысокомерным и понимающим.

Вторая встреча произошла, когда я, уже будучи заместителем министра экономики республики, возглавлял рабочую группу по расследованию фактов коррупции в органах власти. Речь, в частности, шла о так называемом «Чудо-городке». По сути, это была образцово-показательная порка группы ответственных лиц. Зайцев в этом деле не участвовал, но как глава администрации столицы предоставлял необходимую для расследования информацию. Как-то мы приехали к нему вместе с офицером налоговой полиции Альбертом Шафиковым. Возле его кабинета стояли корреспонденты башкирского телевидения. Один из них — Ильдар Насретдинов — был когда-то моим студентом. Говорю: «Давай зайдем вместе, быстрее будет». Так и договорились: пока телевизионщики будут расставлять свою аппаратуру, мы успеем поговорить с Михаилом Алексеевичем, от которого нам в принципе нужна была лишь небольшая справка. Но у налоговика как будто охотничий инстинкт проснулся, он начал подробно расспрашивать мэра о фактах по делу «Чудо-городка». Невольными свидетелями разговора стали корреспонденты ТВ, приехавшие к главе администрации совсем по другому делу. Михаилу Алексеевичу было неловко. Он сильно расстроился. Признаюсь, я тоже, тем более что Зайцев тогда решил, что именно я с каким-то умыслом привел к нему журналистов.

Эта история получила продолжение, когда в 1995 году меня избрали депутатом Законодательной палаты Госсобрания. Михаила Алексеевича рекомендовали на должность председателя республиканского парламента. Мой хороший знакомый, который пришел поздравить его с предстоящим повышением, заметил: «Хорошая команда депутатов у тебя будет!» Тут Зайцев, видимо, помня о нашей последней встрече, высказался: «Да, отличная команда, только не знаю, как сработаюсь с Ринатом Гатауллиным!» Товарищ мой осекся, но заметил: «Нормальный он парень. Вот увидишь — Ринат будет твоим главным помощником». Так началась наша совместная работа с Михаилом Зайцевым. Конечно, я переживал по поводу отсутствия взаимопонимания с руководителем. Но он всегда вел себя ровно, корректно, судил о человеке по конкретным делам.

Третья наша судьбоносная встреча произошла в палате республиканской больницы. Михаил Алексеевич после злополучной аварии лежал в аппарате Илизарова. Я в предынфарктном состоянии лечился в соседнем корпусе и решил навестить шефа. Поскольку до этого у нас ни разу не было разговоров тет-а-тет, чувствовал себя немного неловко. Вспомнив завет Петра Великого, решил «придуряться». Говорю: «Михаил Алексеевич, аппарат (Илизарова) не мешает общаться с женщинами?». Он от души расхохотался, и всякий раз после этого при встрече вспоминал мои слова и хохотал.

Когда я попал в немилость к властям, многие бывшие коллеги перестали меня замечать, а то и считали своим долгом оскорбить. Доставалось и моим близким. Михаил Алексеевич не только не изменил своего отношения ко мне, а, наоборот, стал более чутким и внимательным. Даже после отставки звонил, интересовался, как я живу. В моей памяти он остался настоящим русским мужиком — простым, очень добрым, мудрым и надежным человеком.