Человек, отстоявший истину

Встречаются люди, которые, словно предчувствуя, что не так уж и много отпущено им времени на этой земле, торопятся жить и работать взахлеб, стараясь успеть сделать как можно больше. И судьба их в воспоминаниях современников незаметно превращается в легенду о человеке, который жил, не жалея себя, светил яркой звездой, зажигая всех вокруг бессмертным огнем вдохновения и творчества. Таким — по характеру, в жизни, по судьбе — стал Билал Юлдашбаев. Историк-этнополитолог, доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки БАССР, автор более сотни научных работ, в том числе 10 монографий. Он был, без сомнения, большим ученым. А каким отцом, человеком был тот, имя которого, наверное, не случайно переводится с арабского как «исцеляющий, оздоровляющий, исправляющий»? Об этом мы беседуем с дочерью профессора Юлдашбаева — директором Института этнологических исследований имени Р. Кузеева Уфимского научного центра РАН доктором исторических наук Айслу Билаловной Юнусовой.

— Человек широкой эрудиции, известный ученый, в какой семье рос Билал Хамитович?

— Он родился в семье муллы. Это довольно обычная история: практически все представители башкирской научной и творческой интеллигенции — это дети или внуки священнослужителей, которые были и учителями при мектебе, медресе. И дед Абдулла в свое время основал в деревне Ишимбаево мечеть, был там муллой. Многих Юлдашбаевых раскулачили и отправили в Сибирь. Отцу Билала удалось с семьей бежать в Киргизию и избежать ареста. Моя бабушка тоже была из семьи муллы и, конечно, грамотной женщиной. Как это обычно бывает, жены мулл носили звание абыстай — женщина-наставница. Во время коллективных молений или во время праздника все собирались вокруг нее.

Отец родился в 1928 году — понятно, что, как и у всех детей в то время, у него было тяжелое военное детство, работал он в колхозе. Семья его, как и семьи бабушки и дедушки, была многодетной, старший брат отца погиб на фронте. Папа был третьим ребенком.

Окончив школу в Кинзикеево, поступил в педагогический институт имени К. Тимирязева. И стал дипломированным специалистом уже в 19 лет. В таком вот юном возрасте начал преподавать в Стерлитамакском государственном пединституте. Там-то и нашел свое счастье: среди его студентов была моя будущая мама, кстати сказать, девушка необыкновенной красоты. На нее приходили просто посмотреть.

В 1953 году папа уже защитил в Москве кандидатскую диссертацию. Один из самых первых в Башкирии и один из самых молодых. Время было за него. В 1951 году образовали башкирский филиал Академии наук СССР. Башкирия нуждалась в научных кадрах. Защитившись, отец начал работать в БФ АН СССР.

Папа всегда очень много трудился над собой, уделяя, например, всю жизнь особое внимание русскому языку. А потому был идеальным редактором и прекрасным лектором. Один из его известных учеников, историк Михаил Минеев, вспоминал: «В аудитории Стерлитамакского педуниверситета сидели студенты, прошедшие войну, солидные, повзрослевшие от выпавших на их долю испытаний. И тут входит юный, интересный молодой человек с кудрявой шевелюрой и на чистейшем русском языке начинает лекцию». Память, кстати, у него тоже была идеальная — ни в какие бумаги он не заглядывал.

Еще одной его страстью была работа с документами архивов. Тут ему повезло: его формирование как ученого и активный труд по изданию научных работ пришлись на хрущевскую оттепель, когда временно, на очень короткий срок, стали доступны архивы, в том числе знаменитый центральный партархив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Но папа успел сделать очень много. Он прекрасно сознавал, что без архивных документов — свидетелей истории картину подлинных событий не построить. Все остальное — сочинение на вольную тему.

А потому постарался ввести в оборот как можно больше бесценных архивных документов. В 1959 году под его редакцией вышел сборник «Образование Башкирской АССР».

Очень скоро многие архивные документы вновь стали малодоступны, даже такой, крайне важный для истории нашей республики как протокол заседания СНК от 20 марта 1919 года за подписью председателя правительства Ульянова-Ленина. Они на долгие годы оказались в распоряжении рабочей группы по составлению многотомной биохроники Ленина. Дело это было утомительно долгое: в партархивах существовала такая практика. Вы приходите работать, делаете вручную записи в тетрадке. В конце дня заведующий залом просматривает их и делает определенную отметку. Вы оставляете тетрадь и уходите домой. После окончания всей работы вы имеете право тетрадку забрать, но всю испещренную отметками: что можно, а что нельзя использовать.

Упомянутый сборник «Образование Башкирской АССР» уникален. Фактически в других регионах подобных ему по подробности и откровенности не было. Похожие сборники стали выходить в постперестроечный период, но такого полного я не припомню.

Конечно, в книге упомянуты и личности, участвующие в исторических событиях, например, Заки Валидов — фигура неоднозначная. Сборник был оценен высоко. Но вскоре начались разоблачения попыток «реконструкции мелкобуржуазного национализма в отдельных республиках, в том числе и в Башкирии». И на пленуме 1963 года отец был осужден за этот самый буржуазный национализм.

В общем-то, это очень логично и характерно для нашей истории: мы постоянно колеблемся между оттепелями и ледниковыми периодами. Это постановление бюро обкома фактически «исключило» папу из жизни. Он тут же был уволен. Я училась тогда в четвертом классе и помню тяжелое ощущение того, что отец не работает, дома проблемы. Помогала пережить это время всем нам мама. Конечно, ей было тяжело: она и ушла из жизни рано — в 57 лет.

Дом, где я до сих пор живу, строил БФ АН СССР. Все наши молодые ученые жили в атмосфере студенческого общежития. Конечно, между людьми были дружеские отношения. И соседи-коллеги отца как могли поддерживали, в том числе в отношении работы. Какое-то время он трудился в только что открытом отделе экономики у В. Шихова. Так продолжалось года четыре. Когда я училась в девятом классе, отец уже работал в университете на кафедре истории КПСС. Он был автором множества научных работ, проводил научные конференции, издавал учебники, но главной его целью все же оставалось издание архивных документов.

Так было до 1986 года. История повторилась. Отца уволили из университета. Он не отличался спокойным нравом, чинным поведением. В 1963 году ему было всего-то 35 лет, человек на взлете, его только что не расстреляли. Это очень сказалось на его душевном состоянии. Испытав такой стресс, он просто перестал бояться. Говорил все, что думал, в лицо — никогда за спиной. При мне, помню, назвал кого-то узколобым националистом. Здравомыслящие люди всегда стараются определить некий баланс и выдерживать его. А люди, слишком эмоционально воспринимающие свою этничность, прошлое, часто проявляют нетерпимость. Отец прежде всего был ученым — не политиком. И называл вещи своими именами. Недоброжелателей было много. Он был одним из первых башкирских ученых и, видимо, у части националистически настроенной интеллигенции были надежды, что он возглавит какую-то группу, станет их рупором. Но он не оправдал их ожиданий, категорически не являясь националистом, особенно не приемля сепаратистский его вариант, позволяя себе высмеивать его приверженцев. Так что в 1986 году его просто-напросто подставили. Это был самый тяжелый период в его жизни: в 1985 году скончалась мама. Но в 1991 году Раиль Кузеев взял отца к себе в отдел народов Урала — ныне это наш институт. Вскоре отец получил грант на подготовку к изданию многотомника «Национальное государственное устройство Башкортостана». Весной 2001 года 9 апреля он отдал рукопись, готовую к изданию, моему мужу, который ему помогал. 11 апреля его увезли в больницу, а 13-го он скончался. Ему шел 73-й год.

— Меня всегда поражал тот факт, что многие наши ученые, которые впоследствии составили славу отечественной науки, начинали, как ваш папа: в многодетной семье, работая в деревне. Откуда в них такая тяга к знаниям, которую в нынешних детях не всегда и встретишь?

— Если говорить о башкирских или татарских детях, воспитывающихся в традиционной мусульманской семье, то это вполне объяснимо: в них до сих пор существует культ знаний и культ терпения в овладении ими. Ислам предполагает обязательное знание Корана, а для этого, конечно, нужно уметь читать. Недаром говорится: «Получать знания — все равно что копать иголкой колодец».

А с другой стороны, в довоенные годы и в стране в целом существовал культ знаний. Одно наложилось на другое. И если в семье ребенок подавал какие-то надежды, все делали что только можно, чтобы он продолжал учиться. Если посмотреть аттестат папы, там стоит только «отлично». Это было нормой.

— Если в аттестате «отлично», значит перед Билалом Хамитовичем стоял широкий выбор профессий. Почему же именно история?

— История — это наука самостоятельная, но она, прежде всего, инструмент для понимания всего того, что происходит сегодня. У любой пытливой личности есть стремление к этому пониманию. Нам сейчас кажется, что мы живем в эпоху перемен, а представьте, что пережили люди в 20-е, 30-е годы, в войну, перестройку. Так что, думаю, у отца было стремление к универсальности знаний, что и могло дать историческое образование.

— Какие качества своего отца вы бы выделили как основные? Закончить институт в 19 лет — такое тоже сможет не каждый.

— Вспоминая о том, как складывалась папина жизнь, я удивляюсь тому, насколько он был великодушен ко всем, кто подписывал соответствующие письма, не давал публиковать его работы, откровенно вставлял палки в колеса. Он был к ним исключительно лоялен. И, кстати, любил повторять: «Не судите, да не судимы будете». Чего он не терпел, так это чванства и хлестаковщины, стараясь не иметь дела с такими людьми.

А вообще думаю, папины черты характера были не исключительны, а скорее типичны для людей его поколения, удивительного поколения, пытливого, любознательного, желающего самому во всем разобраться, поразительно усидчивого. «Отец работает» — для нас это было его естественным состоянием. Он вставал в 4 утра, до 12-ти уже много чего успевал сделать. В институт и обратно обязательно шел пешком.

Кроме того, он был убежденным в своей правоте человеком. Не припомню моментов, когда он колебался: сказать, не сказать. Он был очень сильным — думаю, как раз от этой убежденности. Если обратиться к столь распространенным сейчас гороскопам, он был Драконом. Со всеми вытекающими последствиями: силой, мудростью, а отсюда и снисходительностью и нежеланием кого-то осуждать. Были разногласия, стычки, но впоследствии он никогда ничего плохого об этих людях не говорил.

Студенты его очень любили, ценя абсолютную нетребовательность. Он считал своим долгом внятно дать требуемый материал и был очень снисходителен, когда проверял знания своих подопечных. Быть может, потому, что папа очень не любил возню с бумагами, делопроизводство: его задачей было дать студентам знания. Думаю, он был блестящим лектором, педагогом, но не очень хорошим наставником.

Ко мне он относился, пожалуй, чересчур терпимо. Окончив школу, я уехала поступать в Ленинград, поступила только с четвертого раза. А родители уже после первого провала вполне могли сказать: «Вот тебе БГУ — учись! От добра добра не ищут». Но сами же воспитали меня так, что я считала: учиться там, где работает отец — недопустимо, неприлично. Хотя, может быть, этим я оправдывала свое стремление уехать.

— А кроме истории, чем еще увлекался Билал Хамитович?

— Когда отцу исполнилось 33 года, мама подарила ему большой бильярд. Но не могу сказать, что это стало его увлечением, хотя он и играл, и гости тоже приходили. Так же как и спорт: он не бегал по утрам, но зарядку делал всегда.

Думаю, что главным его увлечением все-таки было чтение. Мы выписывали журналы «Новый мир», «Иностранную литературу». Дома было очень много книг. По утрам он любил слушать концерты башкирской музыки, и в обед было тоже, помнится, что-то вроде «Сельского часа». Отец приникал к приемнику, думаю, так он снимал напряжение.

— В 2001 году вы организовали конкурс имени Билала Юлдашбаева. Как оцениваете знания нынешних студентов? Есть кому «лиру передать»?

— После смерти отца мы с сестрой Зульфией и мужем Юлаем Абсалямовым решили объявлять конкурс дипломных работ историков и награждать победителей за счет гонораров от изданий отца. Безусловно, есть талантливые, увлеченные ребята. Но! Далеко не все они имеют возможность учиться по выбранной специальности. На историческом факультете всего 16 бюджетных мест. 10 лет назад, когда я уходила из университета, их было 100. В 1982 году — 150. В школах ввели основы религиозной культуры и светской этики. Кто будет их преподавать? А ведь еще неизвестно, кто из этих 16 человек дойдет до школы или вообще займется историей в аспирантуре, где стипендия гуманитариев — 2,5 тыс. рублей. Несмотря на громкие заявления Российского исторического общества о необходимости создания единого учебника, государство историков себе не готовит.

Испытав душевный стресс, он просто перестал бояться.