Везучий Ямиль Абдульманов

— Тут особая история: с этой оперы началась моя творческая жизнь в театре. Шел 1993 год. Я окончил институт искусств, а 24 октября состоялась премьера «Цирюльника». Во всех отношениях звездой нашего театра был Радик Гареев: и как певец, и как администратор. Он и исполнял в опере главную роль.

Мне посчастливилось выступить в двух небольших ролях: Фиорелло — слуги Альмавивы и Офицера. Я попал в атмосферу блестящей школы вокального искусства. Некоторые мои однокурсники остались в аспирантуре. Я же был принят в оперный театр и считаю это самым большим везением и самой настоящей аспирантурой. Горжусь тем, что пригласил меня сам Гареев, и тем, что мы, совсем молодые, стали участниками этой постановки. Мы — это еще и начинающий Аскар Абдразаков, которому досталась, тем не менее, значительная роль — интригана Базилио.

Прошло семь лет. Я пел в других постановках. Радика Гареева не стало в 1996 году, а спектакль шел с аншлагами — красивый, фееричный, с техническими наворотами, балетными номерами. В постановке блистали гастролеры, а я потихоньку прибирал от каждого что-нибудь в свою копилку.

Мой дебют в этой роли состоялся в 2000 году. И до 2010 года я уже был единственным исполнителем этой партии. Был еще один трогательный нюанс: костюм Фигаро шили специально на Гареева. После него долгие годы он пылился в костюмерной. Большой честью было то, что мне предложили петь именно в нем. Этот костюм, «вышедший» вновь на сцену, наполнил меня особой энергетикой.

И да, была традиция как-то отмечать память замечательного певца. Это были не только спектакли, но и концерты, завершающиеся непременной арией Фигаро. Причем сначала выходил исполнитель этой партии, а затем включалась запись, и арию продолжал сам Радик. На советской эстраде был Муслим Магомаев, а у нас — Радик.

— Я родился в замечательной деревне Сар-Чишмы, сейчас это поселок Прибельский. Семья была дружная и многодетная: я был шестым мальчиком, а после меня родили нам девочку — подружку, ляльку любимую.

Что касается пения, я, как и все советские дети той поры, участвовал в самодеятельности, тем более, семья наша была музыкальная, братья: кто в спектакле участвовал, кто играл на баяне, кто пел. Такая мини-академия искусств. Ну и я, хочешь не хочешь, наслушался и насмотрелся.

Ближе к восьмому классу и учителя заговорили: «Артистом будешь». По улице идешь, одна бабушка другой: «Артист идет». Приятно! После восьмого класса я рискнул и приехал в Уфу, в училище искусств. Но там меня завернули: «Данные-то есть, но голос еще только формируется. Окончи школу, и мы тебя ждем». Через два года я вернулся и прямиком к педагогам: «Обещали — берите».

А серьезной музыкой «заразился» классе в восьмом. Раньше по телевизору много классической музыки звучало. И я как-то услышал красивый низкий голос, певший «Любви все возрасты покорны…». Эта ария из «Евгения Онегина» как-то прямо легла мне на душу — эх, так бы научиться петь.

В 1982 году я поступил в училище, надо сказать, выдержав немалый конкурс — около ста человек. Из них взяли только 14. Зато это были Вахит Хызыров, Зульфия Шакирова, Резеда Аминова. А попал я в класс Миляуши Муртазиной.

Кстати, Радика Гареева первый раз я увидел в те годы, он уже оканчивал институт искусств. Я приходил на занятия к Миляуше Галеевне в институт, а она часто говорила: «Радик, позанимайся, пожалуйста, с этим мальчиком. Тебе все равно педпрактику сдавать». Мне сразу была задана очень высокая планка.

— Не сразу. В 1983 году я ушел в армию, попал в Казахстан, к озеру Балхаш, в войска противовоздушной обороны. Пел и там — в строю. А иногда выходил в степи эти бескрайние: ковыль на ветру колышется, сайгаки скачут. И пел. Арию Гремина, ни больше ни меньше.

После армии восстановился в училище, но уже в класс замечательной певицы Флюры Нугумановой. Очень требовательная, знающая. Принцип обучения у нее был такой: «Здесь я из вас артистов не сделаю, у артиста одна нога должна быть в классе, другая — на сцене. Марш на сцену!».

В 1988 году я окончил училище и собирался пойти работать — как раз получил предложение от Башкирской филармонии. Положение обязывало: к тому времени я был уже женат, а во время сдачи госэкзамена кроме оценки получил еще и новорожденную дочку. Но и близкие, и друзья, и педагоги посоветовали: учись дальше. Главное, что на этом настаивала мудрая жена, музыковед, кстати. Меня поддержали все: иначе как молодой семье и учиться, и ребенка воспитывать?

Я поступил в институт искусств — и мне опять повезло! Это был первый год, когда класс набирал Салават Аскаров.

Года три он не брал никого, занимался только со мной. Он всегда работал не на количество, а на качество. Очень эрудированный, энциклопедист, разбирающийся и в поэзии, и в музыке, прекрасно знавший как репертуар для низких голосов, так и тонкости становления такого голоса. Много рассказывал о композиторах, истории создания произведений. Он добивался того, чтобы голос был «полетным» — его должны были слышать в самом дальнем уголке зала. Учил четкой дикции, работе с оркестром, партнерами, хором.

Мы на уроках мало говорили, но много делали. Он не очень-то хвалил, но если глазами улыбался — значит, я сделал все как надо.

— Баритон — самый бархатный голос. Это голос мудрецов, царей, старцев. Тенор — голос любовников и злодеев. Тенор хрупок, певец быстро устает, а зрители ждут от теноров именно высоких нот. Видимо, высокие ноты бьют в какую-то точку в душе, сердце человека, пробуждая бурные эмоции, даже экстаз. А баритон звучит подобно виолончели. И так же ровно во всех тембрах.

— В 1996 году в театре ставили оперу Загира Исмагилова «Акмулла». Ставили для Радика Гареева. Он еще успел спеть отдельные арии на концертах, но сыграть — нет.

Кстати, до этого Акмулла еще ни разу не появлялся на сцене — ни в драме, ни в опере. Я еще окрепнуть-то не успел — как солист, как актер. А ведь Акмулла как появляется в первой картине восемнадцатилетним юношей Мифтахетдином, так все восемь картин и не сходит со сцены. Сложности были не только в исполнении, но и в перевоплощении. Счастье, что тогда у нас была гример Валентина Клепцова — она проработала в театре около 70-ти лет и вылепила из меня, как говорили многие, копию Акмуллы.

Юнец-то из меня получился — сам был молод. А вот во втором акте появлялись особые ноты в партии, менялись походка и взгляд. Это было для меня и честью, и испытанием. В общем, бросили меня, как щенка, даже не в речку, а в океан. Правда, руку помощи протянули: режиссер-постановщик Рифкат Валиуллин, Салават Аскаров. Я стал первым исполнителем этой роли.
Мало того, премьера была перед Днем Республики, в театр должен был прийти президент, и я не знал, стоять мне, падать, плакать или смеяться. Тогдашний директор Владимир Савельев вышел на сцену, поприветствовал гостей, затем ушел за кулисы, потный, бледный, и сказал: «Ну, дорогой, держись!»

Эта опера, думаю, стала во всех отношениях той постановкой, которая открыла мне дверь в искусство. Сейчас смотрю на клавир и думаю: «И как я только смог это спеть?». Молодость!

— Я работаю в репертуарном театре и, значит, завишу от того, как выстраивает этот репертуар художественное руководство. Но честно могу сказать: партии, которые я исполнял, все были по душе, для моих вокальных возможностей и внешних данных.

Я и в детских спектаклях поучаствовал: исключительно положительного Волка в «Теремке» спел, Козла в «Кошкином доме», придурковатого немного. После этой партии мне помощник режиссера сказала: «Ямильчик, ты не обижайся, но пока никто не слышит, я тебе скажу: ты лучший козел нашего театра!». Пел и Трубадура в «Бременских музыкантах».

— Я счастлив, что мы много общались и помимо театра. Он был легким человеком, общительным. Очень дружил с моей супругой: она работала тогда директором филармонии и была инициатором постановки первого в истории филармонии мюзикла «Звезда любви» по либретто Флорида Булякова. На ее стихи Салават написал цикл «Бессонница» и одноактную оперу «Геометрия жизни».

Пел я в «Ночи лунного затмения» небольшую партию, а в «Memento» — две большие: Омара Хайяма и Лермонтова, совершенно разные роли, безумно мне нравящиеся. И в одной из последних его опер, философской «Наки», я исполнил партии Наки и Халиля. Музыка Низаметдинова очень гармонична, она не оторвана от сюжета и только усиливает смысл произведения.

— Это действительно сложно — ведь нас воспитывали как оперных певцов. Думаю, такому большому городу, как Уфа, необходим свой театр оперетты. Она ведь где-то посложнее, чем опера: кроме красивого пения бельканто нужно безупречно владеть актерским мастерством, обладать четкой дикцией, хорошо двигаться, танцевать, уметь эффектно носить костюмы, выстраивать отношения с партнерами: говоря с ними, обращаться к залу. Это очень изящный жанр.

— До классических романсов существовал русский бытовой. На его основе наши композиторы создали произведения высочайшего классического уровня. Случилось великолепное сочетание образного стихотворения и музыки, раскрывающей смысл этих стихов. Может, это забавно звучит, но, когда пол стелешь, должна быть подложка — и пол не скрипит. Вот в романсах есть эта «подложка» — поэтому в них все так мягко, уютно, приятно.

А если и певец нутром чувствует это состояние, то получается мини-спектакль. Это очень тонкий жанр, я называю его музыкальной микрохирургией — небольшими фразами, мелодическими красками он раскрывает душевное состояние человека.

Есть два мнения: романсы должны петь молодые люди, у которых кипят страсти, которые полны любви и эмоций. И люди в возрасте, к которым приходит опыт, зрелость чувств и умение эти чувства выразить.
У нас в этом жанре столько произведений создано, что певец может посвятить романсу всю жизнь, и то не хватит. До нас процентов 30 — 40 доходит. У того же Чайковского есть три тома партитур, посвященных только романсам, а много ли мы их знаем?

— В 2007 году мы провели обменные выступления: сначала сицилийский дирижер Джованно Батиста приехал к нам, а потом мы с дирижером Робертом Лютером и Альфией Каримовой были приглашены на постановку «Реквиема» Моцарта. Неделю с лишним жили на Сицилии, у моря, репетировали в старинном особняке. А пели в сопровождении симфонического оркестра и хора имени А. Тосканини несколько раз в театре «Массимо» и в католической церкви. Я никогда не был в таких местах: с потрясающей акустикой, чуткими зрителями. Им было приятно, что музыку Моцарта и арии на итальянском, которые мы пели в дружеских компаниях, знают и профессионально исполняют в далекой Башкирии.

— В нашей профессии без этого нельзя. А иначе как бы я мог выйти на сцену? Если и есть в чем-то неуверенность, я этого не показываю.

— Если я окажусь в палатке, то заделаю все щели и расположусь с возможными удобствами. Чувство комфорта дает чувство ровного, спокойного расположения духа, хорошего настроения.

— Это да. Шум должен быть в пределах разумного, опять же не нарушать комфорта. Уши — это мой профессиональный орган.

— Для цветов, травы, деревьев земля — основа всего: пищи, дома, покоя. То же самое для человека семья. Эту «землю» нужно оберегать, «поливать», защищать, эгоизм свой подальше прятать, испытывать любовь, иметь терпение. Самый счастливый человек — человек семейный.