Аксаковские созвездия

Невольным провидцем почти на самом старте экспедиции «автомобилистов» стал заместитель председателя Башкирского отделения РГО Вячеслав Аброщенко. Размышляя о перекрестках судеб, на которых писатель Сергей Аксаков повстречался и сдружился с легендами российской истории той эпохи — Карамзиным, Державиным, Рычковым, Тютчевым, — он вдруг запнулся, повисла пауза. Подумалось, Вячеслав Васильевич силится вспомнить еще кого-то из тех, с кем близок был Сергей Тимофеевич, живя в Надеждино и Аксаково. Только фамилий Дмитрия Бенардаки и Дмитрия Мертваго он не назвал. И тому есть объяснение. В Аксаковском географическом реестре Поволжья Бенардаки не упомянут. Информация о Мертваго размещена, но на территорию бывшего его имения не ступала нога даже самарских краеведов, по крайне мере, тех, кто участвовал в нашей поездке.

Большая часть современников представления не имеет, какие человеческие глыбы скрываются за канувшими в историю носителями этих фамилий. Ваш корреспондент, увы, тоже не блистал знаниями. Но «сколько нам открытий чудных готовил просвещенья дух» в лице научного сотрудника Мемориального дома-музея С. Т. Аксакова Татьяны Петровой! Впрочем, о ее роли — разговор под занавес, на десерт.

После богослужения в храме Димитрия Солунского и экскурсии по музею семьи Аксаковых в историко-культурном центре нас ждала встреча с музыкантами Мариной Ереминой и Анной Лапиной. Сказать, что они исполнили произведения правнука Сергея Тимофеевича — советского композитора-неокласссика Сергея Сергеевича Аксакова, — значит, ничего не сказать. Для тех, кто не в теме: над его именем не до конца рассеялась завеса тайны. Вот и ноты композитора обретены благодаря стараниям Павла Коровина из самарского Аксаковского комитета.

Личность самого Сергея Сергеевича долгое время не афишировалась. На его долю выпало множество испытаний: участие в Первой мировой войне, потом была Гражданская и отступление вместе с Колчаком на восток, наконец Харбин — крупнейший центр русской эмиграции, приглашение в Шанхайскую государственную консерваторию. На родину из Китая композитор вернулся лишь летом 1954 года. Несколько лет прожил в захолустном городишке в Омской области, пока власти не дали добро на переезд в Минск.

О том, что Сергей Аксаков — правнук великого деда, в Беларуси многие не догадывались. Писатель Вячеслав Бондаренко тоже узнал об этом не очень давно. Вот как он вспоминает:

«В октябре 2016-го меня пригласили в Уфу на празднование 225-летнего юбилея Аксакова, в городе тогда проходил грандиозный Аксаковский , в котором участвовала, казалось, вся Башкирия. Побывали мы и в имении Аксаковых, где сохранился усадебный дом писателя. Рядом — величественный памятник, как мне тут же рассказали, авторства белорусского скульптора Ивана Миско.

— А вы знаете, что в Минске живут прямые аксаковские потомки? — поинтересовался у меня уфимский писатель Михаил Чванов.
— ??!!

— Более того, в Минске похоронен правнук Аксакова, прекрасный композитор, и тоже Сергей. Иван Миско, кстати, ставил памятник на его могиле».

Виртуозная игра Марины Ереминой и Анны Лапиной, как оказалось, была лишь прелюдией к истории другого их страстного увлечения — обе они стоят у истоков возрождения храма во имя великомученика Димитрия Солунского. Его возвел меценат Дмитрий Бенардаки в своем владении в селе Елизаветино. Сегодня на карте Белебеевского района этого села нет. А храм стоит. Вопреки всем ветрам и бурям, кои никак не утихнут на просторах страны. Может, не рискнули снести его до основания, поскольку сдерживал страх. Очевидцы из поколения в поколение передают рассказ, как один ретивый комсомолец в тридцатых годах прошлого века глумливо проорал, круша церковный крест: «Если есть Бог, пусть он меня накажет!» Возмездие не заставило долго ждать: уже на следующий день на теле комсомольца вздулся огромный волдырь. Шишку лекарь разрезал, рану ушил, да не тут-то было — разрастался нарыв, не подвластный медицине. Год исходил криком олух царя небесного: «Господи, прости! Господи, прости!»

Такая легенда. Давняя. А есть и совсем свежая. История случилась, когда храм потихоньку стали реставрировать. Рассказывает Марина Еремина:

— Когда крест снова возвысился над куполом, а произошло это накануне великого праздника Воздвижения Креста Господня, я захожу в храм и слышу, как под сводом зазвучал хор. Автоматически подстроилась под тональность мужских голосов и тоже запела. Вслух. Дух захватывает, слезы наворачиваются. Рассказала потом об этом, а мне говорят: «Марина, ты же сподобилась — это хор ангелов пел». Когда я Аню привела к храму, она обомлела: «Он же живой!»

Тут самое время ответить на вопрос: «Ну построил некий меценат церковь, а при чем тут Аксаковы?» А при том, что имение Бенардаки было в паре десятков верст от Надеждино, и писатель, мало сказать, водил знакомство — приятельствовал с первым российским миллионером. Занимал у него деньги, чтобы передать бедствующему Гоголю, в котором Бенардаки разглядел гения и считал за честь быть знакомым с ним.

Бенардаки и сам слыл гением предпринимательства. Находил выгоду не с подачи продажных чиновников, как это происходит в современной России, а там, где другие ее не замечали или остерегались рисковать.

Странный был олигарх: строил школы для детей служащих, выкупал и дарил дома для гимназий. Кстати, в башкирском Авзяне школа появилась тоже благодаря его пожертвованию.

На его средства были построены две посольские церкви: Русская — в Афинах и Греческая — в Санкт-Петербурге. Уцелела только одна, разумеется, в Афинах. Может, еще и поэтому белебеевский храм надо сохранить для потомков, в том числе и как чудесный архитектурный памятник. Не уподобляться же питерским коммунистам, по распоряжению которых на месте Греческой церкви появился очаг культуры, смахивающий на крематорий, неподалеку от него разместилась отлитая в бронзе полуголая троица красноармейцев. Скульптурную композицию в народе ожидаемо окрестили гей-парадом.

Современные навигационные приборы порой творят чудеса: отправляют по заведомо ложному маршруту, который потом расценивается как бесценный подарок судьбы. Нечто подобное произошло с нашей экспедицией. Поплутав по заснеженным проселкам, мы въехали в деревню без опознавательных дорожных знаков и остановились, кто недоуменно, а кто с восхищением вглядываясь в руины некогда роскошного дворца, высившегося из зарослей сирени. Витавший в воздухе немой вопрос о хозяине помпезного строения вмиг растворился, едва из распахнутой двери джипа выпорхнула Татьяна Петрова. Полы ее пальто сбивали снежную пыль с гребней сугробов, когда она буквально кинулась к архитектурному памятнику, поясняя на ходу: «Это имение Мертваго, а деревня называлась когда-то Старая Мертовщина».

У проходящей мимо селянки мы попытались выяснить, что это за развалины. Та лишь пожала плечами: «Вроде церковь была»,— и вызвала бурю эмоций на лице нашего гида. Чтобы окончательно убедить нас в своей правоте, Татьяна Евгеньевна экспромтом прочитала лекцию на крыльце парадного входа.

Подростком Дмитрий Мертваго пережил плен у Пугачева: семье пришлось укрываться в лесу от бунтовщиков, но их выследили. Главу семейства, отставного майора, повесили. Дмитрий чудом спасся, спрятавшись в дупле.

Впоследствии он дослужился до должности Таврического гражданского губернатора, затем был назначен генерал-провиантмейстером в Военном министерстве.

Каким же был крестный отец Сергея Аксакова? Из воспоминаний писателя: «В 1809 году я уезжал в отпуск в Оренбургскую губернию и воротился в Петербург в первых числах января 1810 года. Крестный отец встретил меня уже не холодно по-прежнему, а, напротив, очень ласково, и даже с некоторым чувством. «Ну, брат, — сказал он мне один раз, — кажется, надобно будет службу бросить». «Отчего же? — спросил я с удивлением. — Вы сами знаете, что приносите много пользы и что государь об вас самого лучшего мнения?» «Это правда, — отвечал Дмитрий Борисович, — да бывший непосредственный начальник мой, граф Аракчеев, всегда меня гнавший, поставил меня в такое унизительное и вредное для меня и службы положение, что выйти в отставку, даже прогневав государя, сделалось необходимостью».

Так благодаря последнему японскому слову в производстве глобальной системы позиционирования аксаковедам теперь доподлинно известен адрес (так думалось) бывшего имения крестного отца Сергея Тимофеевича Аксакова. Память о себе он заслужил не только близким отношением с семьей Аксаковых. Есть версия, что Дмитрий Борисович сыграл не последнюю роль, когда Екатериной II решался вопрос о создании Уфимского Духовного Магометанского закона Собрания — прообраза нынешнего ЦДУМ.

Нет, все же японская техника — штука фантастически проницательная! От помещичьих развалин она, к ужасу хозяев дорогих иномарок, вознамерилась увести нас по совсем уж разбитому проселку в местную Тмутаракань. И мы развернули оглобли. Оказалось, напрасно. Еще три версты, и могли бы оказаться в бывшем имении… Мертваго.

Легкое разочарование нас ожидало по возвращении домой: обнаруженные развалины с колоннами, как оказалось, принадлежали не крестному Сергея Тимофеевича, а помещику Осоргину. Уфимский краевед Я. С. Свице пишет: «С Николаем Саввичем Осоргиным был знаком Сергей Тимофеевич Аксаков. В одной из библиотек Красноярского края оказался экземпляр «Десятой сатиры» Буало в переводе С. Т. Аксакова, вышедшей отдельным изданием в Москве в 1821 году. На обложке книги есть надпись: «Любезнейшему Николаю Саввичу Осоргину в знак памяти и приязни от Переводчика».

Радует одно: в аксаковском созвездии порядочных людей России той поры теперь нам известны еще три координаты.