Все новости
Культура
15 Октября 2019, 10:00

Театр Кирстен Гайнет

Коммерческий интерес — одна из самых главных проблем сегодняшнего кино, считает она

Наверное, в Башкирии найдется не так много людей, не знакомых с красивой легендой о семи девушках, выбравших смерть вместо неволи. Да и танец в исполнении знаменитых гаскаровцев покорил сердца миллионов зрителей на всех континентах мира. А в далеком сорок первом родилась новая история о семи девушках, похожая на легенду, если бы не была чистой правдой. В маленьком клубе радовал сельчан представлениями небольшой театр. Но началась война, и, уходя на фронт, мужчины-актеры попросили актрис сохранить театр, обещая вернуться через три-четыре месяца… Семь девушек дали клятву играть каждый день и сдержали слово. Ныне Салаватский башкирский драмтеатр — один из лучших в республике. Эту историю рассказала в фильме «Театр семи девушек» молодой режиссер Кирстен Гайнет. Всего 23 минуты экранного времени и ни одного лишнего кадра, отвлекающей детали. Ее герои живут сердцем, не жалуясь и не скорбя, потому что принимают судьбу как должное. Список наград за фильм занял бы несколько страниц — настолько невероятна и пронзительна эта история. В этом году Кирстен получила еще одну награду, на сей раз на родине: приз фестиваля «Серебряный Акбузат» «За лучший документальный фильм «О чем грустит наш дом».

Медицине фантазии не нужны

— Вас, наверное, часто спрашивали, почему вы сначала пришли в медицину и только потом в кино?


— Мы с сестрой-близняшкой часто лежали в больницах и так навострились, что и диагнозы уже сами себе ставили! В общем, сами себе были доктора. Да и родители хотели видеть нас медиками.


Когда окончили медколледж, я поняла, что все же это не мое. В колледже мы ходили на курсы актерского мастерства к Тансулпан Бабичевой. Принимали участие в кастингах, нас брали на роли вторых, третьих планов в самое настоящее кино. Мы с сестрой быстро подхватили эту бациллу творчества и иначе как актрисами себя не воспринимали.


И сыграли-таки в фильме Руслана Юлтаева «Царапина». Однако девичьи мечты быстро рассеялись. Я повзрослела и поняла, что для актрисы нужно образование другого уровня, и вообще, мне больше нравится стоять по другую сторону камеры. Вне кадра.


Поступили в институт искусств в Екатеринбурге: я училась на кинооператора. Сестра после первого курса перевелась в Санкт-Петербург, я вслед за ней. Получила специальность «кинооператор кино и телевидения».


Кстати, когда мы еще учились в колледже, педагоги нам говорили: «Медицина — это не ваше, здесь импровизации и фантазии не приветствуются».


— Кого вы считаете вашим главным учителем?


— Вообще-то я хотела снимать игровое кино, но, когда занялась кинодокументалистикой, поняла, что нашла свое дело. Однако вдохновляют меня Андрей Тарковский, Бергман, Бертолуччи, хотя они-то как раз снимали художественные фильмы. Это великие мастера по композиции кадров, звукорежиссуре, музыке. По искренности чувств.


— Ваш учитель Юрий Фетинг, увидев дебютную короткометражку «Пьеса без черных клавиш», сказал, что вы все-таки тяготеете к игровому кино.


— Мне больше нравится наблюдать за реальной жизнью. Я боюсь, что в художественном у меня не получится сказать все, что я хочу. Я перфекционист и понимаю, что лучше Тарковского не сниму. Это не значит, что то, чем занимаюсь я, проще, мне самой комфортнее в зоне документального кино. Даже, скорее, авторского: в тех же «Семи девушках» есть элементы игрового фильма, рисунки, сцены из спектакля.

Что видно в глазок кинокамеры

— Существует мнение, что творец всю жизнь воплощает в своих работах одну идею. Она у вас есть?


— Думаю, что во всех моих фильма прослеживается тема несправедливости. Например, в последней моей ленте «Жена», кстати, полностью документальной и первой моей полнометражной. Поэтому она для меня самая дорогая, наверное. Сейчас она отобрана для фестиваля в Германии, затем поедет в Ирак и Румынию.


Героиня ленты — женщина, которая собирается в долгий путь к мужу, осужденному на пожизненный срок. Там звучит тема любви и той же несправедливости: не всегда судьи выносят правильный приговор.


— С какими проблемами сталкивается молодой режиссер в России?


— Прежде всего, конечно, с отсутствием денег. Я писала заявки на гранты, но не факт, что меня поддержат: интересы авторов и власти совпадают нечасто.


Нужно преодолеть неуверенность в себе, иначе это проявится в твоей работе.


Кроме того, всегда был и остается у людей чисто коммерческий интерес. Это одна из самых главных проблем сегодняшнего кино: фильмы снимаются конвейерным способом, с минимумом времени на сценарий и большим гонораром звездам. В эпоху великого кино снимали по несколько лет, а сценарии писали и переписывали. Зато теперь эти фильмы хочется смотреть и пересматривать.


— Один из искусствоведов считает, что документальное кино нельзя называть искусством — оно делается по законам журналистики. Ваше мнение?


— Я так не считаю, хотя бы потому, что кинодокументалистику можно разделить на несколько видов — это авторское кино, которым увлекаются многие, так сказать, фестивальные режиссеры, это телевизионная документалистика, которую мы видим на разных каналах дома, научные ленты. Они очень различаются по содержанию, способу раскрытия темы. Например, в фестивальных фильмах камера «живая» и лента получается вроде как игровая, только все реальное. Присутствие автора в ней не ощущается. Это наблюдение за героем в глазок кинокамеры.


— Как же вообще работают документалисты, чтобы герои вели себя естественно?


— От режиссера это зависит: насколько он легко входит в контакт, не давит, насколько он неназойлив, незаметен. Режиссер должен быть психологом и немного хитрым.

Зрителя надо воспитывать

— Фильм «Живи, солдат, живи» завоевал множество наград. Как вы нашли своего героя?


— Газиз — одноклассник моих родителей. Я не была с ним знакома, первый раз увидела на юбилее отца. Все пришли с семьями, с детьми, а он сидит один. Я, конечно, спросила у мамы, почему так?


— Она рассказала, что он вернулся из Чернобыля в 1986 году после армии, семьи не сложилось, есть только мама. Фильмов на чернобыльскую тему снято очень много, но темы личной трагедии в них не было.


— Кстати, Газиз все же нашел жену?


— Я надеялась, что благодаря ленте, это случится, но не получилось... Сейчас он работает охранником в школе. Охраняет чужих детей. Живет в Красноусольске, в полученной от государства квартире.


— Как вообще рождаются сюжеты — это ведь не художественное кино, где есть сценарий, литературная основа?


— Бывает по-разному: я нахожу тему, затем ищу героя, судьба которого могла бы ее передать. Но вот Газиз появился сам. Так же, как и героиня «Жены». Я прочитала ее историю «ВКонтакте». Долго просто общались. Потом написала сценарий и стала снимать.


У меня есть идеи для будущего фильма, но все зависит даже не от денег, ведь цензура существует до сих пор.


Для фильмов «О чем грустит наш дом» и «Театр семи девушек» закадровый текст для меня написала сестра, у нее это лучше получается. Мы договорились, что она будет писать, я — снимать.


— В одном из интервью вы говорили, что высокие идеалы погибают на большом экране, они вынуждены жить только в фестивальном формате…


— К сожалению, в кинотеатрах зритель идет на ужастики, фантастику. Режиссеры снимают то, на что есть спрос. Потребности смотреть то, что воспитывает душу, у зрителя нет. По большому счету сейчас снимают только коммерческое кино. А зрителя надо воспитывать, может быть, в киноклубах, которых в Уфе практически нет.


Хотя на «Серебряном Акбузате» был аншлаг. Должна сказать, ни на одном фестивале я такого не видела. Обычно в зале сидит пять-шесть человек, в основном участники.


— Не все смогли посмотреть ваш фильм, удостоенный награды кинофестиваля. Расскажите немного о нем. Так «О чем грустит наш дом»?


— Это трагическая история турок-месхетинцев, которые были депортированы со своей земли в Казахстан, Узбекистан и Сибирь. Героиня моего фильма — девочка, которая пишет сочинение на тему «Родина». За помощью она обращается к своей бабушке, которая рассказывает ей историю своей молодости. Так где ее родина — в Грузии или Казахстане? Дом, который остался в Грузии, грустит по своим обитателям. А где же родина — в Казахстане, где моей девочке хорошо, где ее окружают добрые люди? Хотя, быть может, где-то в подсознании ее сердце принадлежит Месхетии.

Стамбул — город тёплый

— К слову, о родине. Вы как-то говорили, что успели пожить в шести городах. Где вам комфортнее?


— Инзер — правда, это не город, конечно же, Уфа, Екатеринбург, Санкт-Петербург, Стамбул, Москва… Но мой дом — в Инзере, правда, там мне грустно, ведь мамы уже нет. Но хотя бы раз в год я должна там побывать, повидаться с родными.


В Стамбуле немного другой ритм жизни, не такой быстрый и напряженный, как в столицах. Я люблю слушать азан — призыв на молитву. Он разносится по всему городу, и это очень завораживает. Там тепло, я люблю зиму, но устаю от нее. Словом, мне комфортно. Тяжеловато воспринимать турецкий язык, хотя он и похож на башкирский. Когда я была на фестивале в Македонии, слышала, как восхищались нашим языком, музыкальным, красивым, звонким. Он действует на людей гипнотически, как музыка.


— Можно личный вопрос: почему у вас с сестрой такие «не наши» имена — Эвита, Кирстен?


— Мы сменили имена, когда поступили в медколледж,. Нам было по 18 лет, мы были немного сумасшедшими, амбициозными, с ветром в голове. Сейчас я свое имя считаю творческим псевдонимом, но, конечно, мне приятно, когда меня называют настоящим — Айгуль.


— В своих фильмах вы и сценарист, и режиссер, и оператор, и монтажер… Вам принципиально нужно все делать самой или хотелось, чтобы у вас была своя профессиональная команда?


— Я по образованию кинооператор и режиссер, так что все это умею. Но, конечно, хотела бы иметь свою команду. Операторы, которые понимали бы меня с полуслова, есть, но они дорогие. Как и монтажеры. Только за цветокоррекцию своего полнометражного фильма я отдала 90 тысяч рублей, и это без монтажа. Самой все делать, конечно, тяжело. Но я люблю монтировать, пожалуй, больше, чем снимать, потому что перед тобой сразу вырисовывается фильм.
Читайте нас: