Прошлогодний сезон оперный театр закрывал красивой, как сон в летнюю ночь, премьерой спектакля «Искатели жемчуга». Романтические страсти, кипевшие на сцене, объединили международную команду: над оперой работали специалисты из Уфы, Москвы, Санкт-Петербурга, Ростова-на-Дону и даже Германии. Сам же сюжет, да и место действия — не для хладнокровных северян: любовь и страсть, безоглядная преданность, застилающие разум ненависть и ревность. И все это под жарким небом Цейлона, знойным солнцем в дымке полдневного душного марева. А вот Артур Каипкулов, исполнитель партии несчастливого, мстительного соперника как нельзя более органично смотрелся в роли вождя Зурги. Казалось, для этой роли он и рожден, что говорит только о несомненном его профессионализме. Между тем Артур — князь Галицкий в «Князе Игоре», Архиепископ в «Орлеанской деве», Эскамильо в «Кармен». И везде одинаков — одинаково хорош.
Где набивают музыкально-трудовые мозоли
Между тем ни о каком Зурге или там князе уроженец Баймака и не помышлял, а влекла его романтика дальних странствий — хотел быть дальнобойщиком. Что было очень даже естественно — дальнобойщиком был его папа, крутящий баранку «КамАЗа». А рядом, на соседнем сиденье — Артур, конечно, наследник дела и продолжатель династии. Так, наверное, все бы и было, и распевал бы наш Зурга сейчас где-нибудь на большой дороге, чтобы не заснуть за рулем. Если бы… Если бы не первый же урок музыки в школе. Сообща разучивали песню, но пел громче всех, конечно, Артур. Его услышали, оставили после уроков и пригрели в разножанровом кружке, работавшем в школе: там пели, танцевали, читали стихи.
Это на радость мудрой маме, прекрасно знавшей главный принцип воспитания: «Не болтайся!».
«Не болтаться» позволяло еще и увлечение спортом: боксом, карате. В девятом классе пришло время чесать в затылке и выбирать жизненный путь. Тут еще и история как-то хорошо на душу легла. Но было поздно: Артур не зря пел громче всех, мама съездила на разведку в Уфимское училище искусств, но будущего солиста оперного театра не взяли, сказали, мал еще. Зато оказался не мал для Сибайского филиала Уфимского училища искусств. Голос оценили, но впереди маячил кошмар всех поющих мальчиков — возможная мутация голоса. И Артура усадили за думбру — чтобы позже перевести на вокал. С думброй он знаком не был, на это отделение набирали в первый раз и определяли туда всех, кто не попал на популярное отделение игры на курае.
В училище Артур познакомился не просто с думброй — ноты первый раз увидел, в отличие от однокурсников, прошедших суровое испытание музыкальными школами, набил музыкально-трудовые мозоли — струны резали пальцы.
Страшный возраст мутации миновал, шел год, другой, а Артур все ходил в думбристах. Пока на уроках общего вокала преподавательница Елена Антиповна не обратила внимание: «У тебя замечательный голос! У нас даже на вокальном отделении не многие так поют». А на третьем курсе на экзаменах Артура услышало руководство и изумилось: «А ты где раньше-то был?!» Артур переписался в вокалисты и экстерном сдал всю программу.
Папа-дальнобойщик не сразу понял, что с судьбой не поспоришь: ему-то казалось, что пение — это так, увлечение, но к числу профессий не причислял. И долго пребывал в приятном неведении относительно того, на кого там сын учится в Сибае. А на четвертом курсе Артур со товарищи практически побывал в роли телезвезды: на 9 Мая их повели на местное телевидение сниматься в роликах. Папа долго приглядывался и прислушивался к сыну в телевизоре, а потом раздумчиво сказал: «Ладно, пусть уж поет». Тем паче летом, во время каникул сын садился на привычное место в «КамАЗе» и составлял папе компанию.
Тем временем Артур учился уже в Уфимской академии искусств и совмещал учебу с работой в оперной труппе Башкирского театра оперы и балета в качестве певца-стажера. Это было для начинающего артиста мало сказать суровым — просто страшным испытанием.
«Будучи в училище, я представлял себе, что стою, как вот певцы с микрофоном стоят, пою красивую песню — ну, как в телевизоре, — рассказывает Артур. — С жанрами вокальной музыки подружился только в академии, там же по настоянию преподавателей в театр стал ходить. И первым делом попал на «Салавата Юлаева», старую постановку. И понял, что эти мальчики в телевизоре — не для меня, мне бы здесь попеть.
Для нас, студентов, большой радостью было попасть хотя бы в миманс — это когда без голоса просто толпу изображаешь. А к тому времени появились и стажерские группы. Туда меня и взяли — и это было счастье! И ужас! Я казался себе маленьким-маленьким, а сцена — огромной! Я даже не представлял себе, как добраться до предназначенного мне места.
Голос я подал первый раз в «Снегурочке». А запомнил это событие на всю жизнь, потому что сбылся кошмар любого артиста: я забыл слова. Я впереди, хор сзади, вокруг — солисты. Пока я пел, музыка вроде как быстро играла, а вот когда слова-то забыл, мне показалось, этот отрывок бессердечный композитор просто бесконечным написал. Дирижировал, помню, Марат Ахметзарипов, а дирижер — лучший друг певца: когда солисты слова забывают, дирижеры как суфлеры выручают. Вот и он уж петь принялся. А у меня ступор.
И я понял — жизнь моя кончена, певцом мне не быть. В общем, истерить начал, если бы не старшие товарищи, не учитель мой Салават Аскаров, наверное, так и распрощался бы с театром. Сейчас страха нет — есть волнение, как у всякого нормального творческого человека. Как нет и особых суеверий. Правда, нельзя, говорят, вокалисту на сцене свистеть, а я как раз разучиваю Мефистофеля Бойто — арию со свистом. Если не ошибаюсь, Ильдар Абдразаков расссказывал в интервью, что когда исполнял эту роль, вместо него за кулисами свистел компьютер. А меня на экзамене свистулька выручила».
Салават Аскаров, кстати, — особая тема для Артура. То, что я есть сейчас, считает он, — это заслуга Аскарова, прирожденного, похоже, педагога. Артур учился у него даже молчанию и подражал манере поведения очень интеллигентного, культурного, эрудированного человека, знающего все на свете, чем очень изумлял своего воспитанника.
Не один вокалист, да и артист драмы, не раз высказывал нелестное мнение по поводу столь любящих самовыразиться режиссерах, ныне мало думающих о том, что «царь сцены» — все же артист. «Учись с честью держать себя на людях и покажи на сцене, что ты можешь делать голосом. Главное — достойно спеть, — считает Салават Ахметович, последовательный приверженец старой школы, где на первых ролях все же был актер, — а иначе зачем вообще идти в оперный театр?».
Мы говорим бас — подразумеваем Шаляпин, но знатоки-то в курсе, только не очень распространяются о том, что у Шаляпина был не самый мощный голос. Вот и Артур считает, что главное певческое достоинство баса — красивый тембр и диапазон, то, что, как он считает, вытащил из него Салават Ахметович, дав тем самым пропуск в пленительный мир оперной музыки.
В 2010 году подкованный музыкально и морально выпускник плавно влился в труппу оперного театра, и не просто как выпускник, но и обладатель I премии Открытого республиканского конкурса имени Г. Альмухаметова. Режиссеры ворчат: «В кого ни ткни — в лауреата попадешь, а лауреаты — народ суровый, особого подхода требуют». Так нужны ли эти многочисленные состязания, может, лучше новую партию выучить?
«Есть два типа вокалистов, — считает Артур, — те, кто любит конкурсы и кто не любит. И не оттого, что не имеет шанса в них победить. Кто-то действительно не находит нужным тратить на них время, у кого-то на сцене дела просто блестящи, а вот присутствие жюри вгоняет в ступор. Я не то, чтобы люблю, просто присутствует во мне некий дух соревновательности. Участие в конкурсах морально закаляет вокалиста, заставляет держать себя в тонусе, а значит, становиться сильнее. Присмотришься к победителю: «Ага, он и вправду лучше меня спел». Приезжаешь домой и начинаешь над собой работать. Сначала, чтобы дойти до его уровня, а потом и перескочить его. Этакий музыкальный спорт.
К тому же я люблю обстановку менять — может, где-то в душе все еще дальнобойщик подремывает? Очень выручила меня Астана, когда наш театр закрыли на реконструкцию. У меня начался просто людоедский голод по работе, а там как раз открыли театр и стали набирать труппу. И меня взяли туда. Там, конечно, просто потрясающий театр, но наш — он пропитан духом истории, старины. Это несравнимо ни с какой роскошью. Это подарок времени».
Видимо, конкурсы действительно созданы для таких энергичных творческих личностей, как Артур, коль скоро, вручая ему диплом лауреата II Международного конкурса музыкантов-исполнителей имени Загира Исмагилова, председатель жюри, народный артист России, почетный профессор Лондонской музыкальной академии Валерий Алиев сказал: «Вот настоящая звезда театра!». Но звездностью Артур не болеет: «Я не звезда, я просто солист театра, который старается достойно делать свою работу», — считает он.
Что, думается, дается ему не так-то легко: как-то так сложилось, что баритональные и басовые партии написаны для персонажей, скажем, весьма зрелого возраста. А Артур — вот он: молод, шустр, легок и спортивен. И будто лишен всех тех проблем, что омрачают будничную жизнь.
«Безусловно, я не спою, как 50-летний, но стараюсь, — уточняет он, — много читаю, много слушаю — не для копирования, а для того, чтобы понять, как исполнитель берет ту или иную ноту. Стараюсь сам прочувствовать ситуацию, характер героя: сцена — это всегда игра. Сложно, конечно, когда надо прибавить себе лет 30 — 40. Кроме того, если переиграешь или недоиграешь и сквозь седины персонажа молодость проклюнется, это еще и смешно выглядит, а не трагично. Поэтому роль Зурги в «Искателях жемчуга» была для меня праздником — практически себя же и спел».
Плюс, чтобы «пропеть» долгую творческую жизнь и роль того же Сусанина исполнить в возрасте Сусанина, петь надо, по словам Артура, как учили, не играя затейливо голосом на забаву публике. Голос — это инструмент бесценный. Вот Салавату Ахметовичу уже 71 год — а кто ж ему их даст? И на сцене он — на месте, а многие уже в полтинник старики. Качка у них начинается — это когда звук вибрирует в разные стороны, дыхания не хватает.
«И еще один секрет — партии для себя надо выбирать правильно. Есть у человека мечта — исполнить такую-то роль, но не для него она! А артист уперся — мечта, и все! Нередко она становится для него последней, — уточняет Артур. — Поэтому я всегда первым делом к Салавату Ахметовичу — советоваться, петь или не петь. Соглашаюсь на роль, исключительно получив его благословение. А иногда голос подходит, а внешность — ну никак. Зургу моего и гримировать-то нужды особой не было — я индус готовый, а вот Бориса Годунова как бы ни хотелось спеть — до мурашек по коже — не получится: внешность не та. Люблю Верди — любая его партия, по мнению коллег, просто ложится на мой голос. К сожалению, кроме известных «Риголетто» и «Травиаты», у нас не ставят ни его потрясающего «Аттилу» (он идет только в Мариинке), ни «Набукко» с его роскошными хорами».
Однако мечта у Артура тоже имеется. Довольно-таки страшноватая: спеть Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст». Зато года тут ни при чем: персонаж этот возраста, понятно, неопределенного, для немолодого вокалиста партия уже трудновата, она большая и сложная. «А для меня в самый раз, — считает певец. — Мне 31, и я хочу ее «наработать», чтобы с годами она у меня выходила все лучше и лучше. Мефистофель — очень сильная личность, в своем роде для меня он тоже бог — но другого, темного мира. Что значило бы добро, если бы не было зла? Он тот, кто ставит человека перед выбором, дает возможность понять — чего в тебе больше: тьмы или света». Забегая вперед упомянем, что эта мечта Артура исполнится — именно «Фауст» станет одной из премьер нынешнего сезона, подарком меломанам на традиционных «Шаляпинских вечерах».
Так что природа не зря наградила Каипкулова итальяно-испанской брутальной внешностью и мужественным голосом, а родители дали подходящее имя: в переводе с ирландского имя Артур означает «медведь». «Да не совсем подходящее, — смеется он. — Что во мне есть от «тезки» — так это то, что спать люблю. Впрочем, зимой-то как раз не поспишь — самая работа. Разве что прихворнешь: у нас говорят — сон вокалиста лечит. Если только в блаженной полудреме не продолжаешь разучивать партию перед премьерой».