Пока живёшь, всегда есть надежда что-то изменить

Уфимский зритель любит посмеяться. Как, впрочем, питерец и москвич. Говорят, это продлевает жизнь, снимает стресс и еще — заменяет стакан сметаны. Может быть, поэтому зал Дворца молодежи был полон: кроме заявленных в спектакле «Дублеры» Сергея Астахова и Елены Захаровой, которые, впрочем, не приехали — были заняты на съемках, в постановке сразу две роли, причем одну женскую, играл Сергей Рост. Его участие и позволяло знатокам сериала «Осторожно, модерн!» предположить, что сегодня можно на время расслабиться. Ожидания оправдались. Сергей Анатольевич был забавен в роли импрессарио и убедителен в роли актрисы-дебютантки. Пожалуй, это потому, что, несмотря на легкий, как говорят, характер оптимиста, ко всему, что он делает, относится серьезно. Да и его киношное начало — кто бы поверил — было весьма не забавным: Сергей, несмотря на нервные возражения коллег, снялся в роли оператора-наводчика танка в фильме «Чистилище» —о чеченской войне. И сыграл так, что к нему до сих пор подходят неслабого вида парни, жмут руку и говорят: «Я воевал в Чечне, спасибо, Сергей, все было именно так». Сергей Рост — о себе, своей профессии и жизни.

— Родители назвали вас в честь Сергея Есенина. Кроме того, что вы — человек творческий, что-нибудь еще вас связывает со знаменитым поэтом?

— По-моему, ничего: я равнодушно отношусь к березкам, не влюбляюсь в балерин, я далеко не худенький.

— Но стихи пишете!

— Это все больше шуточные стихи, пародии, писались они в основном для капустников. И я не рискну сказать о них что-то серьезное или претендовать на то, чтобы их издали сборником. К сожалению, поэты сейчас в загоне. Это в конце 50-х — начале 60-х годов они были кумирами миллионов: Рождественский, Евтушенко, Вознесенский… Они писали, понимая, что их стихи нужны и их всегда придут слушать. Теперь профессиональные поэты в лучшем случае пишут для композиторов, и получаются хорошие песни...

— Сценарист, актер, ведущий, режиссер — вы человек разносторонний. Это вы так жадно хотите все попробовать?

— Еще в детстве, когда я занимался в кружках и мечтал о том, что вот вырасту и буду работать в театре, уже тогда представлял себя человеком, который сам пишет, сам это ставит и сам же играет. Я еще в четвертом классе придумал и поставил спектакль по мотивам сказки «Белоснежка и семь гномов». Был оглушительный успех, в результате которого навсегда «отравился» театром и ни о чем другом и слышать не хотел.

Это, правда, было, повторюсь, в детстве, когда нет никаких комплексов, нет никаких запретов, в тебя все верят, все ждут от тебя чего-то великого. А потом появляются они — комплексы: нельзя так думать, так говорить, об этом мечтать.

А тогда моим кумиром был Василий Шукшин, который действительно все это делал сам: писал, ставил, играл. Мне это представлялось самой гармоничной работой. В общем, так и получилось. В «Осторожно, модерн!» я сам пишу. Сейчас ставлю спектакль, но тут уж стою по другую сторону рампы, на сцену не лезу. Иначе просто надо работать в паре с другим человеком, которому ты доверяешь и который со стороны может взглянуть и оценить твою работу.

У меня был выбор заняться чем-то одним. Когда я работал на радио, руководство поставило вопрос: «Кто ты? Либо радиоведущий, либо телеведущий». Совмещать по времени было тяжело, мы не совпадали по графику. Я выбрал телевидение и не жалею: здесь больше средств и возможностей для самовыражения. На радио я уже попробовал и сделал все, что только было можно. А в театре и кино экспериментировать можно до бесконечности.

— А что вы ставите сейчас, раз уж проговорились?

— Я суеверный, но проговорюсь еще раз: я ставлю в Краснодаре с московскими и местными артистами спектакль о трудной мужской работе и жизни английских металлургов. За основу мы взяли один английский фильм, я написал по нему пьесу.

— Вы переиграли на сцене и на телевидении много женских ролей. А что труднее всего дается, когда вы перевоплощаетесь в женщину?

— Ролей было, действительно, много, и, быть может, поэтому особых трудностей я не испытывал. Я ведь изучал эту литературу: о психологии женщин и мужчин. Ученые говорят, есть чисто женские и чисто мужские особенности характера. Например, мужчина никогда дорогу не спросит, если заплутает. Да ничего подобного. Я знаю мужчин, которые спокойно это делали, и женщин, которые стеснялись. Так что все мимо науки получается. Гораздо труднее было играть, например, дедушку в окладистой бороде. Даже чисто физически. Вся эта растительность клеится «Сандораком», а потом с нервами и болью отдирается. Кожу после этого надо лечить. Та же история с носом. Все эти пластические манипуляции давались нам с Нагиевым очень непросто. А у женщин грим довольно легкий, по крайней мере, был в эпоху «Модерна». Наоборот, я открыл для себя волшебство колготок: понял, что это исключительно удобная вещь, особенно зимой. Одеваешь под джинсы — и тепло, и на фигуре не сказывается. Гениальное изобретение! По секрету скажу, мы иногда со съемок так и ехали в них домой. Только брюки надевали. Пока не испугались, что вдруг попадемся и люди не так нас поймут. Во Франции, говорят, они есть для мужчин. У нас не видел.

— Как-то в интервью вы сказали, что занимаетесь всякими разными — нужными, полезными, бесполезными и даже вредными делами. Это что вы имели в виду?

— Ну, просто любое занятие имеет оборотную сторону. В театре, например, положительная сторона — это успех, творчество, которое уже само по себе приносит удовольствие, какие-то открытия.

Есть и другая сторона. Ты редко бываешь дома, ездишь по стране со спектаклями, питаешься бог знает где, бог знает чем. Ты становишься публичным, узнаваемым человеком, за каждым твоим шагом следят, а иногда так хочется кому-нибудь заехать от души. А вред? «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется, и нам спасение дается, как нам дается благодать». Действительно, ты писал, говорил, ставил про одно, а вот как это отозвалось в душах зрителей — вопрос. Вдруг я действительно навредил человеку? Ручаться за то, что тебя правильно поняли, нельзя. Запросто найдется маньяк, который обвинит тебя во всех своих грехах: я, дескать, у него почерпнул эту мысль.

— В одном психологическом журнале специалисты давали характеристику актерам. Про вас написали, что вы — оптимист по натуре. Что вам помогает пребывать в таком приятном состоянии?

— В Библии написано, да и я с этим согласен, что уныние — это грех. Чего ж ему предаваться? Жизнь прекрасна, и пока ты живешь, есть в душе какая-то надежда на лучшее, что еще можно что-то изменить. Если всерьез воспринимать все удары судьбы, неприятности, которые сыплются на нас на всех, то никаких же сил не хватит: ни душевных, ни физических. Мы сами себя просто съедим изнутри. Мне помогают справиться с неприятностями ирония, чувство юмора, помогает то, что есть дети — мое будущее, моя надежда.

Конечно, я не железный. Очень тяжело воспринимаются личные потери — близких, друзей. В глобальном смысле — я же здесь живу — так же отношусь и к каким-то безумным законам, которые делают нашу страну для проживания все более и более неприятной, некомфортной. В общем, есть поводы для депрессии: и какие-то несбывшиеся мечты и фантазии в той же обойме. Но все равно уверен, можно отыскать что-то хорошее: стакан у меня наполовину полон.

— Как-то вы сказали, что у нас осталось во всех сферах жизни очень мало профессионалов. Как вы считаете, почему так происходит: вроде, реформы какие-то проводим, учимся.

— Может, потому, что результат этих реформ и учебы мало кого по-настоящему волнует и мало кем просчитывается. И начинается это просто на бытовом уровне. Вот приходит к вам водопроводчик. Говорит, что он самый лучший водопроводчик, потомственный, можно сказать. Деньги взял, ничего не починил, после его ухода вы заливаете соседей. Дальше следует ремонт, ссора с соседями и так далее. Он за это, по нашим законам, не отвечает. Заставить его заплатить деньги невозможно, и таких случаев очень много, в том числе и в большой политике, и в бизнесе. Человек не отвечает за последствия своих слов. А это сильно развращает. Единственное, что может еще сдержать его, — это совесть. А если ее нет?

Наши депутаты живут на другой планете и принимают законы, которые их абсолютно не касаются. Хуже от этого становится простым людям, но никогда не наоборот.

Я, например, много, сами понимаете, летаю. Бывают случаи, по четыре часа не выпускают из самолета: у людей инфаркты, приступы клаустрофобии. В 20-градусный мороз привозят в Домодедово и оставляют у трапа самолета, и ты три часа стоишь и ждешь, когда придет автобус. А если Москва не принимает, а принимает Брянск, где нет международного аэропорта и тебя запирают в каком-то военном амбаре без воды и еды, люди простужаются, теряют сознание, ночуют на полу, как бомжи? За это никто не несет ответственности, никто, как полагается по закону в других странах, не предоставит бесплатно гостиницу, не накормит. В лучшем случае, стюардесса бодро скажет: «Приносим свои извинения за доставленные неудобства».

По-любому, надо спрашивать прежде всего с себя. Я думаю, что вот в нашей профессии случайных людей нет. Остаются и чего-то добиваются действительно очень целеустремленные, трудолюбивые и талантливые люди.

Досье