Десятая муза

В российский прокат 9 февраля выйдет лента Александра Сокурова «Фауст»
Несомненно, это станет событием в кинематографической жизни. Лента, получила «Золотого льва» в Венеции. А председатель жюри Даррен Аронофски отозвался о ней так: «Это тот фильм, который меняет жизнь каждого, кто его увидит».

Собственно, это можно сказать практически о каждом фильме режиссера, у которого не было проходных лент. Его любили мыслящие, умеющие прозреть суть философии, заложенной в работах мастера, зрители и ненавидели чиновники, обвиняющие Сокурова в формализме и в антисоветских настроениях. Первая же его художественная картина «Одинокий голос человека» по повести Андрея Платонова (позже получившая несколько престижных фестивальных наград) даже не была засчитана руководством института в качестве дипломной работы. Фильмы, обласканные призами на многочисленных международных фестивалях, в штыки принимались «знатоками» из Госкино, что давало режиссеру повод горько шутить: «Мне предназначено место в лагере под Сыктывкаром». Время -беспристрастный судья - все расставляет по местам. Вот только маленькая часть наград народного артиста России Александра Сокурова: обладатель приза Папы Римского «Премия Третье тысячелетие» за глубокое раскрытие темы жизни и смерти, любви и человеческого бытия, по решению Европейской киноакадемии имя Александра Сокурова включено в число ста лучших режиссёров мирового кино. В конце 2011 года от имени японской императорской семьи мастеру вручили почётный Орден Восходящего солнца с золотыми лучами. После предпремьерного показа Александр Николаевич любезно ответил на вопросы журналистов.

-Вы сняли первую часть «Фауста». Ждать ли продолжения?

«Фауст» - это точка в тетралогии «Молох», «Телец» и «Солнце». Кроме того, у нас не было задачи экранизировать Гете. Я никогда не занимаюсь экранизациями, и наш «Фауст» вполне законченное произведение. Он должен был войти в тетралогию, еще когда мы ее задумывали. Вопрос был только в том, какой фильм снимать первым, какой за ним, что зависело, прежде всего, от наших возможностей. Кино-это большая экономическая головная боль. «Фауст» - самая дорогая картина из тетралогии.

- Ваша тетралогия посвящена людям, облеченным властью в недавнем прошлом. Случалось ли вам контактировать с современными политиками?

Я долгое время общался с Борисом Ельциным и должен сказать, что государственный деятель в публичном состоянии – это одно, а один на один – это совсем другой человек. В Россию в политику люди попадают случайно, и это одна из самых больших наших проблем.

Голос же художника все так же одинок: у нас с ними разные задачи. В России решающее влияние на власть предержащих оказывают совсем не те люди. Вспомнить хотя бы историю с чеченской войной, отказаться от которой Бориса Николаевича убеждали многие режиссеры, художники, актеры. Последнее слово все равно было за военными. Борьба за влияние на политика идет не на жизнь, а на смерть. А, между тем, средний уровень культуры в России сегодня гораздо ниже, чем раньше.
- «Фауст» - значит «кулак». Не собираетесь ли вы превратить вашу тетралогию в настоящий кулак и снять пятый фильм, например, о Сталине?

Нет. Сталин – это просто скверный ученик порочного учителя, бедного, больного несчастного человека.

- В картине Фауст очень легко заключает договор с Мефистофелем: ищет грамматические ошибки, не особо вникая в смысл. Создается впечатление, что он заключает договор ни о чем.

Это так. Содержание договора ему безразлично, в последствия он не верит. Посмотрите на себя: вы попадете в такую ситуацию, поверите ли вы в ее серьезность? Да никогда! Повторюсь: это не экранизация – мы создаем новый миф о Фаусте, с новым содержанием, новой драматургией, в которую вписывается логическое повествование.

- Как вам работалось с немецкими актерами?

У нас было два актерских агенства в Берлине, которые два месяца готовили по моим замечаниям артистов. Надо было выбирать из тысяч кандидатур из разных стран Европы. В нашей съемочной группе трудились блестящие профессионалы, наверное, 38-40 национальностей. Первое, конечно, на что обращаешь внимание – есть ли контакт у актера и режиссера. Приходили очень известные немецкие актеры, но приходили сразу же на «котурнах». Понятно же, что в большое плавание надо пускаться с людьми, у которых есть бесконечное желание эту работу сделать.
Это в театре есть некое расслабление, читки за столом. А кино – часто просто издевательство по отношению к природе актера. 40 секунд съемок, два часа переставляем свет, полторы минуты сняли, еще час переставляем свет. Кино мало дает актеру, он должен изжить в себе некое эмоциональное состояние, а кино этого не позволяет. Актеров бездарных не бывает, бывает отсутствие душевного понимания между ним и режиссером. Любой разумный режиссер ставит перед актером ту задачу, которую этот актер с наибольшей для себя выгодой выполнит. Нельзя давать артисту свою собственную задачу. Если он боится прыгать с десятиметровой вышки, не заставляй его делать это.

Немецкие актеры - блестящие партнеры, профессионалы. Хотя многие из них и не оканчивают как наши знаменитые школы с многолетними традициями. Они очень органичны, трудолюбивы, всегда приходят на съемочную площадку вовремя, чего нет у русских актеров. Например, один из них обратил на себя мое внимание отсутствием позерства, какой-то внутренней простотой. Оказалось, что он, один из самых известных театральных актеров в Мюнхене, окончил еще и медицинское училище и работает фельдшером на скорой помощи, договариваясь с театром о расписании спектаклей. Надо полагать, в семьях, куда он приходит по вызову, царит полный шок, когда в квартире в белом халате возникает человек с экрана. Для него это некий механизм размагничивания. Нашего определить легко: он и бане актер, и на сцене, и в кафе, везде. Такова система воспитания. Нехороша эта система, особенно для мужчин.

Удивительны актеры японские. Они знают абсолютно все театральные системы, начиная от своих. Границ возраста у них не существует. Актер в возрасте 85 лет может встать на руки, сделать шпагат. Поразительная пластичность и работоспособность – до смерти. Вот тебе привезли актера, а он летел из Токио до Хельсинки, потом ждал в Хельсинки 4 часа самолет, его привезли из Пулково на съемочную площадку, два часа гримировали, он вошел на площадку, три дубля сыграл – и упал.

Это теплые, всепонимающие, деликатные люди. Они много страдали и из своих ошибок, проблем смогли найти более разумный выход, чем мы. Они умеют работать, любят работать ради своей культуры, ради отечества.

- Огромное впечатление произвел актер, исполняющий роль Мефистофеля – со своеобразной пластикой, мимикой. Расскажите, пожалуйста, немного о нем.
Антон Адасинский когда-то жил в Петербурге, работал у известного мима Вячеслава Полунина, потом создал свою собственную группу и сейчас живет в Дрездене. У него там небольшой театр. Однако в оценке игры актеров кино надо быть очень осторожным. Их успех – это всегда результат сложения: за Антона блестяще озвучивал роль немецкий актер, артисту помогает монтажер, гример, костюмер и так далее. Лучшие актеры все же – это актеры театральные, у которых есть свой дом. А в кино бегают по разным причинам.

- В своих фильмах вы препарируете институт власти, несущий, по-вашему мнению, разрушение, кроме, возможно, «Солнца», где власть - с человеческим лицом. Кто же, по-вашему, идеальный правитель?

Власть везде имеет человеческое лицо. Она порождение человеческого общества. В этом большая проблема и наше большое несчастье. Она всегда несет в себе суть человеческого характера личности, облеченной этой властью. Фауст несколько раз повторяет фразу: «Несчастный человек опасен». Все люди, несущие бремя власти лишены счастья. Ленин – абсолютно несчастен. Власть и счастье – вещи несовместные. На всем есть отпечатки человеческой личности. Даже дьявол появился тогда, когда Господь увидел глубину человеческой порочности. И изгнал человека из рая.

- Получается, что дьявол, существует он или нет – это вопрос теологический, - существо, на которое человеку очень удобно сваливать свои грехи?
Конечно, это прикрытие. Я вот никогда не слышал топота копыт, не чувствовал запаха серы. Все это катастрофическая растерянность человека перед своей катастрофической порочностью. Нет предела жестокосердию человека. Каждый раз, когда мы видим из криминальной хроники, что человек проделывает с человеком, мы в ужасе, и с каждым преступлением мы опускаемся все ниже и ниже. И блестящим тренером этого зверства, которое таится с детства в некоторых из нас, является кинематограф, который очень талантливо показывает способы умервщления человека, издевательства над человеческим телом. Все это готовит нового преступника, который может встретиться вам на улице. Чем ниже опускается граница терпимости человека, тем страшнее. Человека убить нестрашно: вам сто раз показали в кино, как красиво влетает в него пуля. Только те, кто были на войне, могут рассказать вам, что это совсем некрасиво, и люди говорят не те слова, когда они ранены и умирают, не так выглядят, не так стреляют. Там нет ни эстетики, ни привлекательности, ни красоты. На том, что мы видим, люди просто зарабатывают деньги.

- Как же снимать фильмы о войне?

- Если вы там были, ходили по окопам, чувствовали, как там пахнет, как там говорят – попробуйте. И обязательно определите, где та граница, перед которой надо остановиться, потому что есть вещи, которые показывать просто не надо, нельзя.
- Вы учите ребят из Кабардино-Балкарии режиссуре. Понятно, что снимать, как вы, невозможно, да и не нужно плодить клонов. Как идет процесс обучения?

- Учимся мы уже второй год. Лучшие результаты дают девочки. Когда они поступали, никто из них не знал, кто такой режиссер Сокуров и не видел ни одного моего фильма. И сейчас на занятиях я никогда не показываю им, что я делаю.

Я не хочу оказывать на них ни малейшего влияния. Мне важно научить их быть сильными, выносливыми, сохранить себя, чтобы могли работать и на радио и на телевидении и в театре да в каких-то системах управления культурой. Правда, это чисто европейское образование, без скидок на национальное своеобразие. Потому что, к сожалению, за исключением Ирана, ни одна мусульманская страна предрасположенность к созданию своего национального кинематографа не проявила. Я выбрал именно такую форму обучения, а не целевую по простой причине: когда ребята едут учиться за пределы республики, они практически не возвращаются, а если возвращаются, то со скособоченными мозгами. Моей задачей было, чтобы там на месте вспыхнул сначала огонечек, а затем возник большой теплый дом для них. Чтобы ребята не мыкались по нашей большой стране в поисках работы, чтобы их не отшвыривали. Они должны делать свое дело для своего народа, жить в своих семьях, ходить по своему городу и осознавать, что имеют большое значение и для своего народа и в масштабах страны. Чтобы не было этих провинциальных черных ям в культуре – бича России.

Национальное кино не то, что должно, оно обязано существовать. Государство для того и существует, чтобы поддерживать культуру в разных ее проявлениях и помогать людям сохранять их человеческий облик и достоинство. Что, например, будет охранять армия, если в стране дичь всякая будет ползать на четвереньках? Умножение и развитие культуры, национальной и интернациональной – задача государства.

В вашей, например, республике просто необходимо создать кино-фотоархив, сохранив замечательные образцы национального киноискусства.
Надо понимать, что существует в этой области собственно киноискусство, а есть визуальный товар-это 98 процентов того, что производит кино. А два процента – это те фильмы, создатели которых несут ответственность перед обществом, которые не думают о прибыли, об обслуживании власти, которая была и есть.

- Правда ли, что когда-то вы вместе со сценаристом Арабовым выкрали приговоренную к смерти ленту «Одинокий голос человека» и тем самым ее спасли?
- Это мы проделали вместе с оператором: сценаристы народ пугливый. Ночью со склада перед уничтожением ленты мы ее выкрали со склада, а вместо нее подложили другую бобину. У нас просто не было другого выхода.

- Юрий Арабов, с которым вы работаете с первой картины и до «Фауста» включительно, -блестящий сценарист. Чем объясняется ваше столь долголетнее сотрудничество?

- Тем, что мы редко видимся. У него нет усталости от меня. Я не создаю для него никаких проблем – ни профессиональных, ни художественных. Он доверяет мне как режиссеру, но, наверное, иногда обижается, потому что мои фильмы, как правило, имеют небольшое отношение к сценарию. Дистанция между кинематографом и литературой огромная. И не только визуальная, но и содержательная. К счастью, кино пока отстает от литературы. И чем дольше кино будет слабее и хуже, чем литература, тем лучше. Будет больше шансов, что какие-то гуманитарные категории будут существовать. Ни в коем случае не надо допускать, чтобы кино заняло место литературы и стало значительней и важней. Кино должно напоминать дворовую собачку, держащуюся в стороне от глобальных событий. Я сам не поклонник кино и больше люблю литературу.

- Вы ощущаете себя творцом, счастливым человеком?

Творцам люди доверяют самое сложное, самое хрупкое, самое уязвимое – нашу душу. То, что с ней может сделать художественный автор, не могут сделать никакие наркотики. Визуальное искусство - самое опасное, что есть в человеческом обществе. Только она может сделать из человека звероподобное существо.