Все новости
Колумнисты
15 Февраля 2013, 15:15

Никто не виноват, или Фейерверк за 45 тысяч

С таким ощущением мы живем уже декаду с тех пор, как озвучили приговор по Урману. Он был ожидаемый, но получилось как-то странно. Мальчик уронил снарядную гильзу, что-то полыхнуло, что-то загорелось, отцы-командиры успели увести личный состав в безопасную зону, гражданские убежали сами, поселок — в лоскуты, никто вроде физически не пострадал, президент Башкортостана все взял на себя, республика помогла, люди, как обычно, остались не очень довольны, но как-то улеглось. А герою-односельчанину, заподозрив в получении миллиона, свои же спалили полхозяйства.

С самого начала очень не хотелось, чтобы взгрели за подорванный Урман этого прыщавого парня в пятнистой форме. С боеприпасами надо обращаться осторожно, но было бы нелепо, если бы за всю Российскую армию отдувался он один. Я искренне думал, что полетят погоны, будут многомиллионные иски к оборонному ведомству.

Выписали тридцать пять тысяч штрафа командиру. Десятку — рядовому. И все? Вся эта история с иллюминацией была оценена в 45 тысяч рублей? Хотя выглядит и обошлась гораздо дороже.

Профессиональные спасатели говорят: «Мизера ходят парами», и статистика ЧС последних лет это наблюдение подтверждала неоднократно. Арсенальные взрывы в ПФО с перерывом в один месяц начали создавать ощущение, что усталость всех советских схем, систем и материалов наступила и сейчас все начнет сыпаться.

Мы же даже не представляем, чего и сколько где лежит, фонит и капает, слегка орошая люизитом наши окрестности. Не положено же. Некоторые вещи всплывают после вскрытия. Какого черта до сих пор валялись под Уфой эти старые болванки и другие произведения советского ВПК — одному Генштабу известно. Особо утешительно в Урмане звучал доклад самого старшего чина подвернувшемуся журналисту — то есть мне: он, мол, установил, что в арсенале не хранились боеприпасы с маршевым двигателем, значит, своим ходом никакая штуковина не улетит и к кому-то в дом не попадет.

Срочную я не служил. Был «студентом прохладной жизни», как и многие в моем поколении. В Алкино с тоской целый месяц смотрел на распиленные под емкости для воды современные ракеты, попавшие под «сокращение Штатов». Наша бригада выезжала на стрельбы в какую-то Эмбу, мы оставались почти одни в обезлюдевшем расположении. Тяжелые ракетовозы, застоявшиеся в парке, который я ночью охранял со штык-ножом, с тремя грустными однокурсниками под командованием так и не проснувшегося ни разу прапора, глохли на выезде из него. Военные докладывали так, что стало ясно: доехать два километра до станции и погрузить все это железо на платформы — это примерно половина учений. В моей юной голове рассыпался миф о «несокрушимой и легендарной», целесообразной и брутальной, жесткой, но честной, задорной, бескомпромиссной к врагам армии. Где все всегда в образцовом порядке. Иначе старшина взгреет, офицер устыдит, генерал посмотрит грозно, и ты окопаешься без саперной лопатки на полный профиль.

Лет через десять занесло в Удмуртию с редакционным заданием. Там в двух городках уничтожалось давно уже запрещенное химическое оружие. Части специально созданного управления представляли собой образец порядка и распорядка. Прекрасная организация, оснащение, подготовленный личный состав, бытовые условия, доброжелательная пресс-служба, интеллектуалы-командиры, посты экомониторинга по последнему слову мировой науки и техники. Прекрасные отношения с муниципальными властями — построили автовокзал, положили асфальт, открыли райотдел милиции. Можем, когда захотим! Одна деталь — на деньги Европейского сообщества, которое скинулось миллиардов на десять, чтобы мы тут сами уничтожили эти чертовы арсеналы, лишь бы о них больше не слышать. Ну и жесткий контроль немецких специалистов, которые на время командировки даже купили себе «уазик» покататься, видимо, на ползарплаты.

Жаль, думаю сейчас, что ЕС не хочет платить за то, чтобы уничтожить нашу военную рухлядь. Которая иногда имеет обыкновение прошивать насквозь деревянные срубы так, что через них улицу видно.

Совсем не хочется крови и судилищ. Совсем не нравятся «примерные наказания», которые в последнее время делаются для телевизора (чтобы люди поняли, какая у нас справедливая и суровая власть), но ощущение недоразобранного полета осталось. Где отцы-командиры промежуточного звена, которые, получается, плохо смотрели и плохо инструктировали бойцов, оставив их наедине с арсеналом? Генералы, которые сэкономили, надеюсь, для страны кучу денег на уничтожении этих боеприпасов?

Никто не сказал — наш косяк, исправимся, не повторится, выводы сделали. И не вышел к людям: извини, мол, дорогое гражданское население, что напугали до полусмерти, часть из вас лишили домов, а части — подарили аритмию и ночные кошмары.

Получается, что армия — это не наша стража и защита, а всего-навсего чиновники в зеленой форме, которые чуть больше знают о стихийной и рукотворной опасности, подстерегающей нас на каждом углу, и потому убегают первыми. Тогда было удивительно и сейчас непонятно, почему у меня сложилось такое впечатление, что спасением и эвакуацией занимались полиция, администрация, региональные власти, пчеловоды, спасатели, а люди в зеленой форме занимались спасением самих себя, о чем браво при мне и докладывали. Они что там — вулкан Попокатепетль охраняли, который вдруг сам по себе неожиданно стал извергаться?

Слишком велик диссонанс между адским черным облаком, в котором летали бенгальские искорки зенитных или осветительных боеприпасов, норовя сшибить пролетающие Бе-200, и приговором в 45 тысяч рублей. Ценой средненького фейерверка, которым, как я слышал, принято по новой блатной моде отмечать освобождение из «санатория». А мне как-то не по себе делается, когда очередной урка устраивает канонаду возле кабака темными уфимскими ночами. Мало ли что и где уронят еще.

И еще одно наблюдение: видел тогда бегающих генералов и полковников. Зрелище, вызывающее скорее грусть, чем смех. И если министром обороны назначают самого выдающегося спасателя — значит, есть кого и от чего спасать.
Читайте нас: