Бандеровское племя

Из всей лавины информации, с которой я имею дело ежедневно, уже год особняком стоят слова Димы Стешина (журналист «Комсомольской правды». — Авт.), которые он мне сказал в первые минуты после признания республик, вернув на землю из эйфории, в которой на тот момент пребывали почти все окружающие меня люди.

Вот что он сказал:

«Между признанием республик и вводом российских миротворцев существует так называемое окно возможностей. Все захватывать им (украинским военным. — Авт.) не нужно, они могут войти в городские агломерации, закрепиться там, и выбить их оттуда будет очень и очень сложно.

Развиваться все будет очень стремительно. Скорее всего, в одной точке фронта будет сведено какое-то подавляющее число живой силы и техники, которое продавит линию фронта».

Все произошло и происходит так, как мне сказал Дима. Мирные жители стали живым щитом для ВСУ. И в связи с этим, раз уж пошли воспоминания, приходит на ум давняя история, которую я услышала на заре своей журналистской работы от очень старенькой жительницы Донецка, одной из первых выпускниц тогда еще Сталинского института, сейчас Донецкого национального университета, Александры Бородай. Всем материалом грузить вас не имеет смысла, а вот ту историю специально для вас приведу. Уж очень она показательна.

«...К концу войны я как инструктор комсомола была направлена на Западную Украину. Вышло постановление партии об оказании помощи районам, пострадавшим от немецкой оккупации. Советская власть давала этим селам стройматериалы, финансы, рабочие руки.

Приехала в село, помню, оно тянулось вдоль дороги. Председатель, приветливая женщина, помогла обойти все дворы и созвать народ в клуб на лекцию. Заходим в избы, а там нищета страшная, люди оборванные, полы земляные. Вот, наконец, собрались все в клубе. Лекция моя была в разгаре, вдруг вижу — народ заволновался, слушать перестал. Оказывается, бандеровцы приехали, ищут «совитку, щоб языка видризаты, бо каламутыть народ». Сколько жива, помнить буду свою растерянность — за что меня убивать?!

Одна бабка натянула на меня платок, свою юбку, приказала молчать и запасным выходом увела из клуба.

Повезло, что здание это было соединено с хлевом. Привела к себе домой и там рассказала, что ее сын тоже с бандеровцами, но не потому, что хочет, а заставляют, иначе хату спалят. Люди вынужденно готовят им «оброк» — варят самогон, хлеб пекут, мясо заготавливают. Спрятала она меня и попросила сидеть тихонько, а на следующий день пообещала вывести из села. Ночью пришли человек десять, ели-пили, говорили обо мне, грозились повесить, когда найдут. На рассвете ушли.

А утром мы узнали, что женщина-председатель села и вся ее семья — пятеро детей, из которых младшему было два года — были казнены бандеровцами. Вся их хата была кровью залита, запомнилась кровь на крыльце. Так она поплатилась за то, что меня не сдала. Сколько живу, всю жизнь буду помнить свой ужас. Все мы разные, но главным должно оставаться то, что все мы — люди. Как только мы забудем об этом — беда. Там, как и везде, тоже разные люди, одни — ценой жизни спасли незнакомую девчонку, другие — своих же зверски убили».