Помню имя своё

Много работы. Много горя. Много радости.

Много всего выпало на долю Германа Давыдовича Арнгольда, ветерана «Башнефтегеофизики» и признанного лидера немецкой общины Башкирии. Вместе с нынешним руководителем региональной общественной организации немцев «Видергебурт» («Возрождение») Л. К. Каспером мы собирались встретиться с Германом Давыдовичем в преддверии его столетнего юбилея, поговорить о пережитом. Не получилось: в сентябре прошлого года он умер. И все же беседа состоится.

Перед нами книга Г. Д. Арнгольда «Имя мое», вышедшая в Москве в 2008 году. Автор рассказывает (публикуем выдержки)…

О детстве

— Родился 8 марта 1923 года в селе Цюрих Унтервальденского района бывшей АССР немцев Поволжья. Мои четкие воспоминания о детстве относятся к жизни в селе Боаро в возрасте 6 — 7 лет.

Родители происходили из крестьянских середняцких семей. Окончив церковно-приходскую школу, они получили неплохое по тому времени образование. Отец, Давид Андреевич (Генрихович), в Боаро был направлен в качестве секретаря сельского совета. Он служил в царской армии, владел русским языком и пользовался авторитетом у селян как знаток и приверженец крестьянской жизни. К нам, детям, был строг и требователен.

Жили мы в большой комнате и кухне на первом этаже в доме сельсовета в составе шести человек, в том числе младший брат, сестра и родная сестра отца. На втором этаже разместился сам сельсовет. Здание имело большое кирпичное подвальное помещение. В одном из них находился склад керосина, который там и продавался жителям села. При доме имелся ряд хозяйственных построек. К дому примыкал фруктовый сад.

Текущая жизнь села вначале воспринималась как благополучная. Скорее всего, это сказывались позитивные результаты оздоровления экономики, полученные в период НЭПа, который к тому времени уже сворачивался. Село жило оживленной хозяйственной крестьянской жизнью. Круглый год, за исключением коротких зимних перерывов, продолжалась напряженная деревенская работа.

Относительно благополучное материальное положение большей части крестьянских хозяйств наглядно демонстрировалось во время красочных шествий, устраивающихся в дни Октябрьской революции и 1 Мая. Традиционно эти праздники начинались короткими митингами, после чего мимо сельсовета следовали духовой оркестр, вереница конных экипажей и верховых.

К сожалению, этот период был недолгим. Вскоре большую часть ухоженных коней и коров мне приходилось видеть в колхозных конюшнях.

О коллективизации

Непосредственно после начала «добровольной» коллективизации последовал период раскулачивания, отличавшийся тем, что власти в целях подкрепления слабой материальной базы в спешке созданных коллективных хозяйств ограничивались экспроприацией крупной собственности, в основном лошадей и сельхозтехники, у зажиточных крестьян без их выселения. Мне это достоверно известно, поскольку нас, школьников-пионеров, посылали в качестве шефов на колхозные конюшни. Нам поручали помогать и следить за тем, чтобы лошади, крупный рогатый скот получали в полном объеме положенный корм и уход.

По настоянию учителей мы усердно собирали зерновые колосья с колхозных полей, занимались сбором макулатуры, вылавливали сусликов, которых в голодные 1932 — 1933 годы наряду с прочей дикой живностью и травами употребляли в качестве лакомой пищи.

О голоде

Наступали голодные 1932 — 33 годы. Хаотичная коллективизация и раскулачивание усугубили и без того тяжелое положение голодного села. Боаро изменился до неузнаваемости. Голодали практически все, хотя и в разной мере. Большинство семей пустило под нож весь крупный и мелкий домашний скот. Съедалось все, что двигалось и росло на земле. Люди передвигались с трудом, имели опухшие лица и ноги, многие умирали или ослабевали настолько, что не могли выходить из дома. В тот период наряду с колхозами разрешалось создавать различные артели. По инициативе представителей интеллигенции (учителей, служащих, клубных работников) в селе тоже была создана артель для выращивания овощей.

Председателем был избран отец. Купили двух лошадей и кое-какую технику. Благодаря хорошей организации и дисциплине труда удалось вырастить неплохой урожай, что позволило заметно уменьшить страдания от голода. Помню, что после наиболее голодного 1933 года одна лошадь из-за бескормицы настолько ослабла, что приходилось ее удерживать на ногах в подвешенном состоянии с помощью подбрюшника и толстых веревок. Позднее с трудом смогли ее отправить в поле на молодую травку под моим присмотром. Голод и разруха отступили только к осени 1933 года.

О духовном

В селе проживало только немецкое население за исключением нескольких русских детдомовских ребят, свободно владевших немецким языком. Боаро славилось богатой духовной жизнью с развитыми культурными традициями и значительным количеством грамотных людей. Была школа-семилетка, лютеранская церковь с отдельной колокольней. Церковь к тому времени была уже закрыта. Однако жители, в том числе и наша семья, соблюдали традиционное верование и религиозные праздники. Закрытие церкви имело свое продолжение, был снят крест и разрушено внутреннее убранство с драгоценным органом. Органные дудки стали добычей вездесущих мальчишек, использующих их в качестве свистулек.

О культпросвете

Центром культурной жизни Боаро был сельский клуб. Имелся великолепный духовой оркестр. Действовали хоровой и вязальные кружки, женская секция культпросвета и известный по всей Немреспублике драматический кружок.

Жители Боаро были общественниками и любителями национальных увеселительных традиций. В субботние вечера после дойки коров и завершения других неотложных работ молодежь спешила в клуб на танцы, которые продолжались до ночи.

Боаровцы знали толк в танцах, особенно любима была Hopsapklka, которую танцевали до седьмого пота…

О юности

Между тем наступил 1935 год, и наша семья переехала на новое место жительства в город Марксштадт. Юношеские годы, проведенные в Марксштадте на берегу великой матушки-реки Волги, были самыми интересными и счастливыми в моей жизни.

Мои родители купили на улице Рабочей дом № 77 из двух комнат с большой кухней.

Школьные годы во все времена, как правило, являлись периодом, насыщенным примечательными событиями. Приключения случались и со мной. Вот некоторые из этого ряда: два самострела, кулачная дуэль, самовольщина из пионерлагеря, неудачная стрельба стеклянной чернильницей по однокласснице. В те годы школьная молодежь азартно увлекалась стрельбой из самодельных пороховых пугачей. Дважды эта система взорвалась у меня в руках и серьезно повредила поочередно и левую, и правую кисти. Подобным образом у моего одноклассника Артура Эмиха разорвало нос и губы.

О репрессиях

С 1935 по 1938 год в стране происходили важные политические события, которые не могли не затронуть и Немреспублику. Спешно осуществлялись интенсивные меры по укреплению политических основ социалистического обустройства страны. В то же самое время по всей России, в том числе и в республике, свирепствовали жестокие репрессии, которые к 1937 году приняли массовый характер. Подозрения в повсеместном вредительстве и шпионаже подогревались победным шествием фашизма в Германии. Первоначально карающий удар наносился по так называемым чуждым социалистическому хозяйствованию элементам. В эту категорию без разбора включались оставшиеся еще родственники и близкие раскулаченных семей, а также специалисты, воспротивившиеся принудительному экспресс-внедрению не опробованных прогрессивных технологий и сомнительных форм организации труда.

Массовые аресты затронули и Немреспублику и, в частности, Марксштадт. Истинные масштабы репрессий нам, молодежи, не были известны, публично сообщалось лишь о наиболее крупных «вредительских» и «шпионских» делах, однако признаки массовости репрессий были очевидны. Немало моих одноклассников воспитывались без отцов, репрессированных без предъявления доказательств их виновности. Так, отец и дед моей супруги Эрны Христьяновны (в девичестве Майер) были арестованы без права переписки и, как позднее выяснилось, расстреляны без суда. Мой дядя по материнской линии Лейтнер Левин отсидел десять лет (статья 58). А дяди по отцовской линии Генрих и Александр Арнгольды вынуждены были скрываться от преследований в Зауралье.

Позднее я не раз задавал себе вопрос: как при такой всеобщей шпиономании моему отцу удалось избежать преследования и ареста? Он происходил из состоятельной крестьянской семьи, не попавшей, однако, под раскулачивание. Не состоял ни в какой партии или группировке, не позволял себе нелояльных к советской власти высказываний. Предпочитал общение с простыми людьми, дистанцировался от чинов, никогда не комментировал деятельность крупных партийных советских руководителей республики и Марксштадта. Его профессионализм на службе ценился высоко. В тот период он работал служащим в финотделе городского совета Марксштадта. Возможно, все вместе взятое и позволяло ему оставаться вне большой политики. В то же время я не знал, что мама втайне от нас, детей, всегда держала наготове узелок на случай ареста отца.

О депортации

После успешной сдачи экзаменов приказом от 12 августа 1940 года я был зачислен на исторический факультет Немецкого государственного педагогического института в городе Энгельсе. В числе студентов были не только немцы городов и районов республики, но и посланцы Украины, Кавказа, Урала и других мест компактного проживания российских немцев. Обучались и русские, и евреи, и представители других национальностей.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. В республике повсеместно началось патриотическое движение. В военкоматы поступали тысячи заявлений от молодежи с просьбой о добровольном направлении на фронт. Молодые люди выражали недовольство по поводу «временного» отказа в призыве на фронт. Я призывался весной 1941 года, был определен в артиллерию, но оставлен до особого распоряжения.

Не было ни одного доказанного значительного случая паники, вредительства и тем более государственной измены. Более того, по радио, в центральной печати и с фронта сообщалось о героических подвигах немцев-красноармейцев и награждении их орденами. Однако коммунистические правители и военные стратеги составили для населения Немреспублики свой зловещий сценарий. 28 августа 1941 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР по переселению немцев, проживающих в районах Поволжья. Известие привело в шоковое состояние все взрослое население республики.

…Подготовка к отъезду в основном была закончена. Свинью закололи, корову сдали в приемный пункт, одежду уложили в сундук. Из мебели ничего не взяли, за исключением швейной машины «Зингер». Согласно указу, можно было собрать имущество весом до одной тонны, но на деле это было нереально. Преду­преждали, что транспорт ограничен.

6 сентября мы в составе четырех семей погрузились на грузовик ЗИС-5, и тут возник первый инцидент, связанный с нехваткой транспорта. Когда очередь дошла до четвертой семьи, нашего соседа через два дома, сопровождавший нас офицер НКВД указал на погруженный соседский сундук и велел его снять с машины из-за перегруза. Начались уговоры, плач хозяйки, недовольное ворчание мужа, но сопровождавший стоял на своем. Под конец сосед со злостью вытолкнул свой сундук за борт, в результате чего он развалился. Из разлетевшихся вещей собрали самое необходимое...

7 сентября в Энгельсе погрузились в товарные вагоны и, проследовав через весь Казахстан, 19 сентября прибыли на станцию Топчиха Алтайского края. Дорожные мытарства, хлопоты обустройства на новом месте поселения… Наша семья, как и тысячи других, в полном составе (пятеро мужчин и женщин) была отправлена в трудармию. Отец от голода и непосильного физического труда умер в шахтах Копейска Челябинской области. Мама вернулась инвалидом. Относительно здоровыми вернулись я, младший брат Вальтер и сестра Вильма. Я находился в Усольлаге Пермской (бывшей Молотовской) области на лесоповале, дважды был на грани смерти, списан в команду физически истощенных, но выжил.

О жизни в Башкирии

Рассказывает руководитель Башкирской региональной общественной организации немцев «Видергебурт» («Возрождение») Л. К. Каспер:

— О трудармии Герман Давыдович пишет в своей книге кратко, видимо, слишком тяжелы были воспоминания о том времени. После окончания войны и расформирования трудармии он вернулся из Соликамска на Алтай (куда был выслан в 1941-м с Поволжья). В 1948 году случайно встретился с начальником Туймазинской промыслово-геофизической конторы Михаилом Ивановичем Шевченко. Тот сразу оценил деловитость молодого человека: «Мне такой парень нужен». И добился его перевода в свою организацию. Герман Арнгольд начинал нормировщиком, заочно окончил техникум и институт, трудился в Октябрьском, был переведен в Уфу, дорос до должности заместителя гендиректора объединения «Башнефтегеофизика».

Вышел на пенсию в 1998-м.

Долгие годы Герман Давыдович являлся одним из лидеров немецкой общины Башкортостана. В книге «Имя мое» немало страниц посвящено его размышлениям о путях развития немецкого национального движения в нашей республике и России в целом. Жаль, многие его идеи остались нереализованными…

Фото из газеты «Геофизик» и с сайта rusdeutsch.ru.