Великая битва под Прохоровкой

Что мы представляем, услышав о Прохоровке? Огромное поле, танковый бой 12 июля 1943 года — кульминация Курской битвы. А что происходило там до того боя? А после? Мы мало знаем об этом.

Житель Стерлитамака Николай Константинович Мордовин, заслуженный энергетик и общественник, родом из тех мест. Его родное село Лески на карте на 15 км южнее Прохоровки. Когда началась война, он был совсем мал, но запомнил многое, очень многое…

Перед нами его записки — с некоторыми сокращениями и комментариями, но с сохранением авторского стиля.

Братик в ящике из-под патронов

Я — дитя войны. Родился 10 августа 1939 года в селе Лески Прохоровского (тогда — Беленихинского. — Ред.) района Курской области. Отец мой 1908 года рождения, Мордовин Константин Федорович, уроженец Донецкой области, потомственный казак. Мать — Мордовина (Кизикова) Татьяна Прокофьевна, из села Лески, 1910 года рождения. Бабушка Кизилова Матрена Федоровна. Дедушку не помню. В 1939 году его призвали на Финскую войну, где он и погиб. Отец тоже воевал на Финской, пришел живым и здоровым. С началом Великой Отечественной войны был призван в армию и в 1943-м пропал без вести. Отца я не помню, не сохранилось ни одной фотографии, ни одного письма — все сгорело.

У меня были две сестры: Надя, 1935 года рождения, и Валя, 1937-го, а также братик Леня. Он родился в 1942-м. Спустя несколько месяцев умер от голода и холода.

Этот страшный день я хорошо помню. Помню личико братика, лежавшего в деревянном ящике из-под патронов. Похоронную процессию из нескольких женщин, плачущих маму и бабушку. Ящик с братом волоком тащили по мокрому снегу до погоста. Положили в могилку, такую маленькую, засыпали землей, поставили крестик из двух дощечек.

Начало войны я не помню. Но хорошо помню уже военное время: стрельбу, бомбежку, грохот танков. И со всеми подробностями помню, как немцы выгоняли нашу семью из хаты на сельскую площадь для расстрела — за связь с партизанами…

Надю увели из села

Мы жили в селе самые крайние, лес находился в 500 метрах. При каждом дворе были сады, густые кустарники, поэтому партизанам, конечно, легче и безо-паснее всего было зайти в крайнюю хату и узнать обстановку. У нас были родственники на другом конце села, бабушка вместе со мной ходила туда и все видела, а потом при появлении партизан сообщала им подробности.

Село Лески было большое, дворов 400 — 500. Стоит оно на пригорке высотой метров 200 — 250, а соседние деревни — в низине, в основном вдоль реки Сажновский Донец, который под Белгородом впадает в большую реку Северский Донец. От нашего села до железной дороги метров 800 — 900. В бинокль хорошо виден Белгород, не говоря уже о станциях Беленихино, Прохоровка, Тетеревино, Гостищево. Железная дорога проходит также через Курск и Белгород и связывает Москву с Симферополем.

По ней постоянно шли поезда, перевозившие военных, боеприпасы, продовольствие, танки... Еще был шлях Прохоровка — Беленихино — Лески — Шахово — город Короча. Ну и благодаря тому, что наше село стояло на высоте, отсюда можно было бить из артиллерии в любую сторону. Так что село Лески было важным с военной точки зрения.

С самого начала войны село постоянно переходило из рук в руки, все три года; бывало и так, что в течение дня оно было в руках русских и немцев несколько раз. (Это детское восприятие событий. Немцы заняли село в конце октября 1941 года. Согласно архивным документам, с декабря 1941-го до марта 1942 года Красная армия пыталась отбить Лески, но закрепиться в селе не удавалось. Освобождено оно было 6 февраля 1943-го. 14 июля того же года гитлеровцы захватили его, но лишь на один день. — Ред.).

За годы войны в селе не осталось ни одного дома, ни деревьев в садах, ближайшие леса были вырублены немцами или сожжены, так как в них находились партизаны.

В то тяжелое время находились информаторы и полицаи, которые служили немцам. А те не щадили никого, кто хоть как-то был связан с партизанами, — ни детей, ни стариков.

После очередного боя немцы вывели нашу семью на сельскую площадь. Обвинили нас в связи с партизанами. Грозили расправой, били бабушку и маму шомполами.

Сколько было слез... Эта «процедура» мне запомнилась на всю жизнь! Признания от женщин немцы не добились. Тогда они вырвали из рук бабушки нашу старшую сестренку Надю и увели из села. Позже мы узнали, что немцы собирают детей по всей округе и отправляют в Германию. Так мы и расстались навсегда с нашей Надей.

Что было тогда с бабушкой и мамой... Даже сейчас, через 80 лет, я не могу без слез это вспоминать! После того случая я долго заикался.

В проталинах появлялись руки-ноги

После каждого боя остаются убитыми и русские, и немцы. Лежат на русской матушке-земле — теперь все равны. А еще гибли лошади и собаки.

Немцы хоронили своих с почестями. А русских солдат закапывали женщины. Под дулами немецких автоматов стаскивали тела в рвы вместе с лошадьми и кое-как присыпали землей. Особенно тяжело приходилось нашим бабушкам и мамам зимой. В снег, мороз, голодные, раздетые выходили они выполнять эту работу. Таскали веревками всех независимо от национальности, от чина и звания, всех в один овраг и присыпали снегом, земля ведь была, как камень. А весной в проталинах появлялись руки-ноги... Ужас! Но женщины и подростки находили в себе силы и наводили порядок.

Если немцы замечали своих (не убранных вовремя) убитых, то ожесточались, поднимали нагайками и больных, и опухших от голода, и стариков, и детей, и гнали на работу. Мы, пацаны, в такие дни хоронились кто где сможет.

Приговор — расстрелять!

Второй раз вывели нашу семью на расстрел. На морозе, неодетых. Еще трех женщин, соседок. Обвинение — за связь с партизанами. Долго что-то говорили. Приговор — расстрелять! Двух соседок расстреляли, одну поранили, наверное, специально, в назидание другим, чтобы видели-слышали стоны. Никого к ней не подпускали.

Бабушку и маму начали избивать нагайками. Я с сестренкой Валей прижался к маме. Немцы облили керосином нашу хату и подожгли. К горящей хате кинулась бабушка — ее сбили с ног прикладом, она в крови лежала на снегу и кричала. Мама еще крепче прижала нас к себе. Ни одной слезинки, ни одного слова, окаменела, смотрит в одну точку… «Мероприятие» должно было закончиться расстрелом, но Бог нас снова спас. А вот сестренку Валю так же, как и Надю, немцы вырвали из рук мамы и забрали с собою. До сих пор мне слышится ее крик.

Хата догорала, и в ней все нажитое нами за долгие годы. Особенно жаль писем и фотографий отца. Бабушка, полураздетая, все лежала на снегу, а нас с мамой, наверное, в назидание другим солдаты со смехом облили водой и ушли, довольные своей «работой».

Прошло столько лет, вспоминаешь все это, и партизан тоже. Все беды от фашизма, от войны. Партизаны — патриоты, которые воевали не по призыву, а добровольно, по совести и убеждению. Поэтому и поддерживало их мирное население, несмотря на собственные жертвы.

Остались мы без кола и двора. Соседи помогли чем могли, главное, одеждой. Мы перебрались жить в погреб.

Теперь я у мамы и бабушки остался один. Братик умер, две сестры у немцев. Где они сейчас?

«Муттер, киндер»

Еле дожили мы до весны. В погребах находиться уже нет мочи, надо на солнышко. Но нельзя, идут бои, рвутся снаряды, свистят пули. И вот наступает тишина. Мы выползаем, еле идем в огород, заросший бурьяном. Бабушка с мамой роют окоп. Ложимся, дышим свежим воздухом. Но долго наслаждаться не приходится. Слышим — шорох по бурьяну. Вжимаемся в дно окопа, не дышим. Не идут, а почти ползут наши солдаты, человек пять-шесть, и, не говоря ни слова, только приложив палец к губам, показывают: молчите! Мы хоть и рады видеть своих, понимаем — это не войска, а разведчики. Идут к лесу, который в полукилометре от нас. Только мы успокоились — опять шорох, и сильный, и поскуливание собак. Немцы, с десяток! Подошли — смотрят, ни слова. И собаки (ох и здоровые!) с высунутыми языками.

Потом почти бегом рванули по следу наших разведчиков. Последний со словами «Муттер, киндер» достал квадратные белые кусочки, штук пять, отдал мне и побежал за своими.

Как оказалось, белые квадратики — это сахар-рафинад. (У нас такой появился только в 60-х годах). Я понял, что и среди зверей есть люди.

А со стороны леса послышались одиночные выстрелы, потом автоматные очереди, а потом все стихло. Кто кого порешил — не знаю.

Как в этом аду выжить?

За время боев не осталось в Лесках ни одного целого дома, ни одного сарая — только погреба, все стали равны, у всех одно горе и одна забота: как в этом аду выжить?

Немцы чувствовали себя уже не победителями, у них не все получалось, и от этого они еще больше зверели. Заглядывая в погреба, начинали без причины стрелять.

Поэтому все старались сидеть по углам, подальше от входа, укрывались подушками и перинами.

Многие умерли от холода, голода и болезней. Летом еще можно было кое-как прожить на подножном корму, ели лебеду и крапиву. Когда не было стрельбы, собирали дикий лук, чеснок, стебли молодой осоки, молодой лопух, листья конского щавеля… Все это сушили к зиме.

А зимой было худо. В начале войны работники военкоматов предупреждали жителей: у кого что есть съестное, надо прятать и экономить. Но все думали, что пройдет месяц-другой, и войне конец. У многих вообще не было запасов.

Нелепо, что люди не использовали подходящую возможность. Мне на всю жизнь запомнился случай. После очередного боя наши солдаты (дело было зимой) проходили по погребам и просили тех, кто может, помочь хоронить убитых. (Видимо, речь идет о днях сразу после освобождения Лесков 6 февраля 1943 года. — Ред.). Бабушка была опухшая, осталась со мной. Мама пошла. Таскали веревками (через плечо) вдвоем, втроем, убитых и русских, и немцев, а также трупы лошадей, собак — всех в одну кучу, в яры, овраги. Работали дотемна.

Так вот, мама пришла, спустилась в погреб, пошепталась с бабушкой, взяла топор и ушла. Бабушка только сильнее меня обняла. Сама ни слова. Долго мамы не было.

Ночь. Но вот шорох. Спускается мама в погреб и что-то тащит. Оказалось, это часть конской ноги. Разрубила на куски, удалила кожу. Утром кусок мяса положили в чугунок, сварили, меня накормили досыта (я до сих пор этот запах чувствую), а сами в рот даже кусочка не взяли. Не могу понять этого. До сих пор в нашей области, сейчас Белгородской, конину не едят. (В Башкирию я приехал в 1963 году. Пошли с другом на базар. Меня поразила вывеска «Конина». «Что это?» — спрашиваю. Он в ответ: «Нормально, все в Башкирии это мясо едят»).

…Когда наконец пришли наши, их встречали с радостью и слезами. Солдаты чем могли помогали жителям, отдавали сухари, сахар, махорку, одежду. Мы не слезали с их рук, трогали награды, таскали за усы, целовали. А они, наверное, вспоминали своих детей, оставленных где-то далеко, возможно, в оккупированной зоне...

Считалось, что после танкового боя 12 июля 1943 года под Прохоровкой враг начал быстро отступать. На самом деле он окружил целый стрелковый корпус РККА.

Танковые карусели

Лето 1943 года мне запомнилось хорошо, наверное, я уже стал «взрослым». Никто еще наперед не знал, что будет через день, неделю, но все мы чувствовали: что-то надвигается. Сначала по ночам, потом и днем пошли колонны танков, машин, солдат, обозы по шляху через Лески в сторону Прохоровки. Дрожала земля, от выхлопов моторов нечем было дышать. И так больше недели. Где тут сидеть в погребах, женщины и дети благословляют солдат, желают победы над немцами-варварами.

Итак, июль 1943 года, сухо, жара, в воздухе дрожит марево. Стало подозрительно тихо. И началось. Началось с канонады. В небе появились десятки самолетов. Как стрекозы, звеньями и поодиночке, они нападают друг на друга, где наши, где немцы, не поймешь. Горят самолеты, падают, один, второй, третий… Раскрываются парашюты, но по ним стреляют, парашюты горят, летчики падают на землю камнем…

В основном воздушный бой идет над минным полем, туда — ни шагу! Но вот схватка почти над селом. От подбитого самолета отделяется черный комок. Парашют раскрывается, но загорается, и летчик падает — совсем близко от нас. Мы, пацаны, бежим к нему. Ужас… Пилот мертв — он упал на ограду из колючей проволоки, прямо на кол. Парашют еще догорает. Летчик наш — на груди ордена. Бежим назад, рассказываем о случившемся взрослым.

Остальные летчики упали за минным полем, несколько самолетов на само поле. Через день-два приехали наши солдаты, собрали что могли и увезли. Чьи это были самолеты и летчики, мы не узнали. (После войны тракторами из глубоких ям достали штук пять самолетов, сдали в металлолом, а остальные, наверное, лежат в земле до сих пор).

А потом начался танковый бой, на него уже не посмотришь, земля ходуном ходит, все спрятались по щелям-погребам. Двое суток грохотало, потом стихло.

В селе осталось с десяток подбитых, сожженных, лежащих на боку и вверх гусеницами танков, и наших, и немецких, и прочая техника. Потом на мотоциклах вернувшиеся фронтовики даже пахали землю, а мы, дети, на катках брошенных танков делали карусели.

По всему селу остались воронки от бомб и снарядов. Изранив и спалив Лески, война покатилась на запад…

Архив

Засекреченная трагедия

Долгие годы считалось, что сразу после знаменитого танкового боя под Прохоровкой 12 июля 1943 года гитлеровцы начали откатываться на запад. Однако это не так.

Оказывается, Прохоровка оставалась под угрозой захвата до 14 июля, в тот же день фашисты захватили соседнюю станцию Беленихино, на следующий день село Лески.

Были захвачены еще несколько населенных пунктов, хоть и ненадолго.

В 2007 году историк Валерий Замулин (уроженец Прохоровского района) опубликовал книгу «Засекреченная Курская битва. Неизвестные документы свидетельствуют».

В ней, а также в последующих публикациях, он рассказал, как 14 — 15 июля 1943 года в районе Прохоровки, в междуречье рек Липовый Донец и Северский Донец, немецкие 4-я танковая армия и армейская группа «Кемпф» взяли в клещи 48-й стрелковый корпус 69-й армии Воронежского фронта.

На тот момент немецкое командование думало уже не о наступлении на Курск, а о собственном отступлении. Чтобы обезопасить его, в этом районе требовалось уничтожить советские войска (уже понесшие серьезные потери за девять суток непрерывных боев). Вечером 14 июля, когда горловина мешка была почти затянута, командир 48-го корпуса генерал-майор З. З. Рогозный отдал приказ о выходе из окружения. Последней из пяти дивизий корпуса выходила 375-я. Маршрут проходил по логу Сухая Плота (7 км от села Лески).

Из доклада командира 375-й стрелковой дивизии полковника П. Д. Говоруненко:

«…Противник открыл артиллерийско-минометный огонь по колонне в сочетании со шквальным автоматно-пулеметным огнем с вост. и зап. отрогов лога Сухая Плота.

Развернув части и приняв боевой порядок, завязали огневой бой, и дивизия с тяжелыми потерями прорвалась в районе Дальний Должик. К 11.30 передовые части прорвались через огневое кольцо, потеряв значительную часть людского состава, лошадей и вооружения. В 12.00 с вновь подошедшими силами пехоты и танков противник перешел в атаку, перекрыл лог Сух. Плота… и отрезал пути отхода остальным частям дивизии. Арьергарды в составе двух усиленных батальонов не вышли, и вместе с ними пропали без вести командир 1241-го сп майор Карклин, 1243-го сп подполковник Фролов, начальник связи инженер-капитан Цукасов, два командира батальона и ряд командиров средней группы».

В 2018 году белгородская журналистка Ольга Северина получила из Центрального архива Министерства обороны России в Подольске список около полутора тысяч воинов 375-й стрелковой дивизии, пропавших без вести в июле 1943 года. 1090 из них, как следует из документа, пропали 15 июля в районе села Лески — то есть полегли за несколько часов отхода на том самом пятачке лога Сухая Плота. Всего в боях 10 — 16 июля 1943 года 48-й стрелковый корпус из 38 152 человек потерял безвозвратно 10 377 (27 процентов).

Архив

Место действия

Если взять станцию Прохоровка за точку отсчета, то

ст. Беленихино — в 13 км юго-западнее ее;

с. Лески — в 15 км южнее;

г. Белгород — в 50 км южнее;

г. Обоянь — в 36 км северо-западнее;

г. Курск — в 86 км севернее;

г. Орел — в 220 км севернее.

Железнодорожная станция Прохоровка и прилегающий к ней поселок Александровка (с 1968 года — тоже Прохоровка) находились в оккупации с 26 октября 1941-го по 6 февраля 1943 года, как и ближайшие села Белгородской области (ныне они в составе Курской области).

Белгород был оккупирован с 24 октября 1941 года по 9 февраля 1943-го и с 18 марта по 5 августа 1943-го.

Орел — с 3 октября 1941-го по 5 августа 1943 года.

Прохоровка — с 26 октября 1941-го по 6 февраля 1943 года.

Курск — с 3 ноября 1941-го по 8 февраля 1943 года.

Обоянь — с 11 ноября 1941-го по 19 февраля 1943 года.

После разгрома вражеских войск под Москвой Сталин пытался продолжать наступление по всему советско-германскому фронту. С 20 декабря 1941-го по 26 января 1942 года Юго-Западный фронт провел Курско-Обоянскую наступательную операцию, нацеленную на освобождение Курска, Обояни и Белгорода. Из-за нехватки сил и плохого планирования успеха она не имела.

В феврале бои возобновились и продолжались до наступления распутицы. Но советской стороне так и не удалось добиться успеха.

Волгоградский исследователь Максим Бакунин опубликовал в интернете детальное описание тех событий, со ссылками на архивные документы участвовавших в боях частей и Красной армии, и вермахта:

«…Весь день 18 февраля [1942] Лески атаковала 297-я стрелковая дивизия, однако она не смогла взять Лески, несмотря на ввод на ее участке в бой 355-го стрелкового полка... В Лесках оборонялся 3-й батальон 222-го пехотного полка 75-й пехотной дивизии, усиленный 7-й ротой 442-го пехотного полка 168-й пехотной дивизии — так называемая боевая группа майора Ланге (прим. — командир 3-го батальона 222-го пп), подчинявшаяся штабу 168-й пд... Позже штаб 1-й гв. сд отчитался, что гарнизон села Лески насчитывал до 900 человек личного состава, около 5 орудий ПТО, 3 минометные батареи (2 тяжелые, 1 легкая), 31 пулемет (13 станковых, 18 ручных).

Артиллерийскую поддержку осуществлял дивизион 248-го артиллерийского полка. До семи домов в Лесках было переоборудовано под дзоты, в остальных домах вырублены амбразуры, из которых вели огонь орудия ПТО и пулеметы. Сверху, с чердаков, вели огонь автоматчики. Все хаты были укреплены путем усиления стен лесом, землей и снегом, политым водой. Каждая хата наружной стороны села была соединена с другой большим снежным валом, облитым водой, с устроенными в нем амбразурами для стрельбы. Погреба в хатах были углублены и укреплены сильными перекрытиями сверху, благодаря чему немецкой пехоте не были страшны удары советской авиации и артиллерии. В центре и на окраинах Лесков противником были зарыты тяжелые танки, которые вели огонь с места, а до шести танков в Лесках использовались для контратак... Впрочем, в немецких документах нет никаких сведений об участии немецких танков или штурмовых орудий в обороне Лесков.

С утра 19 февраля 297-я стрелковая дивизия продолжала безуспешно атаковать Лески, и к 15.00 вели бой:

батальон 1057-го стрелкового полка — на северо-восточной окраине Лесков, овладев районом школы;

батальон 1055-го стрелкового полка и 355-й стрелковый полк — на юго-восточной и южной окраинах Лесков...

Новая атака на Лески с юго-восточного направления началась в 18.00, но теперь уже в ней участвовали танки 10-й танковой бригады. Два танка и пехота были остановлены заградительным огнем немецкой артиллерии, однако третий танк, КВ-1, успешно прорвался в южную часть села Лески. Примененные против него расчетами 37-миллиметровых орудий ПТО подкалиберные снаряды Pzgr.40 броню не пробили. Тогда командир 3-го батальона 222-го пп майор Ланге лично вывел на огневую позицию против танка 75-миллиметровое пехотное орудие. Получив вмятину от подкалиберного снаряда, танк развернулся и вышел из Лесков…»

По этому фрагменту статьи «10-я танковая бригада, ч. 10. Бои за Лески и Волобуевку 19 — 22 февраля 1942 года» можно представить, что пришлось испытать жителям села.

Освобождение в Прохоровку и близлежащие села пришло лишь через год на фоне успехов Красной армии под Сталинградом и Воронежем. С 24 января по 17 февраля 1943 года советское командование провело Воронежско-Касторенскую наступательную операцию, которая закончилась изгнанием врага из Курска, Белгорода и прилегающих территорий.

Прохоровку 6 февраля 1943-го освободил отряд всего из 120 человек под командованием капитана Ткачева из 183-й стрелковой дивизии. Бойцы совершили скрытный 30-километровый марш, выяснили обстановку с помощью местных жителей и, разделившись на три группы, стремительной атакой захватили станцию. Операция заняла два часа, потери с нашей стороны составили семь человек убитыми. В тот же день были освобождены соседняя станция Беленихино и село Лески.