О чём молчала мама

Шамиль Шарафутдинович Сайфуллин ежедневно смотрит вести из Донбасса. Для него, как для всякого нормального человека, происходящее там — это, прежде всего, боль. А к ней примешивается еще и боль воспоминаний о матери. В Великую Отечественную она, восемнадцатилетняя девчонка, воевала в этих местах в составе 911-го стрелкового полка. Изюм, Краматорск, Славянск, Северодонецк, Запорожье… В 1943-м здесь шли страшные кровопролитные бои буквально за каждую пядь земли. Когда читаешь на сайте «Память народа» рукописные журналы боевых действий полка, сердце сжимается от ужаса: ежедневные потери в живой силе составляли от пятисот до тысячи и более человек. Настоящая мясорубка! Под Запорожьем мама Шамиля Шарафутдиновича была ранена. Бежала с катушкой провода, торопясь наладить оборванную связь, и ее догнала снайперская пуля, ударила в спину, вылетела через грудь, рассекла подбородок. Ребенком он часто трогал те зарубцевавшиеся пулевые отметины, сидя у матери на руках. Раненую, ее взяли в плен. А дальше был год скитаний по концентрационным лагерям Украины, Польши, Германии, Чехословакии… О своей жизни в плену мать не рассказывала никогда. Подробности он узнал уже после ее смерти, найдя протоколы допросов в архиве НКГБ БАССР. Все вернувшиеся на родину из немецкого плена проходили сквозь жестокое сито органов госбезопасности.

Не робкого десятка

Вилена Шафикова родилась в 1925 году в Уфе. Ее отец Жан Гарипович был учителем, мать Биби Нуреевна — служащей. Уже по имени, которое они дали дочери, можно судить об их преданности идеям большевизма. Вилена — чисто советский продукт в ономастике, сокращенная форма имени Владимир Ильич Ленин. Мужской вариант — Вилен. Тогда было модно называть детей как-нибудь по-революционному. Порой это было смешно и нелепо: Даздраперма — от «да здравствует Первое мая» или Даздрасмыгда — от «да здравствует смычка города и деревни», зато в духе времени.

Отец Вилены умер, когда ей было всего два года, мать вышла за другого. Девочка нередко подолгу жила у бабушки в Миассе, училась там в начальной школе. После окончания 7 класса самостоятельно решила идти работать, уехала в санаторий «Юматово» и поступила ученицей в кондитерский цех. А потом началась война. Шестнадцатилетняя Вилена, не раздумывая, приписала себе два года, исправив в дате рождения пятерку на тройку, и направилась в Ждановский райвоенкомат Уфы. С горячим желанием быть полезной Родине. Там разбираться не стали, и в августе 1941 года призвали ее в армию. А если бы не призвали, она, наверное, убежала бы на войну, как гайдаровский Мальчиш-Кибальчиш — такой характер.

Попала под Рязань в роту связи 911-го полка 12-й армии 244-й стрелковой дивизии в качестве телефонистки. С этим полком два года шла с боями по фронтам, получила контузию, дослужилась до звания младшего сержанта, была награждена медалью «За боевые заслуги» и орденом Красной Звезды. Этот орден давали за личную отвагу в бою, за мужество, проявленное при исполнении долга в ситуации, когда существовала угроза жизни. Стало быть, не робкого десятка была юный боец Шафикова.

23 сентября 1943 года в районе Запорожья она была взята в плен. Это спасло ее от гибели. Если бы истекающую кровью и уже потерявшую сознание девушку немцы тогда не подобрали, больше ничего бы и не было. Не скиталась бы она по лагерям, не вернулась домой, не вышла замуж, не родила семерых детей, и в послевоенном человеческом лесу была бы еще одна большая, никогда не зарастающая просека. А нам сейчас не о чем было бы говорить. Судьба хранила ее и на фронте, и в плену, хотя, в силу особенности натуры — всегда сопротивляться обстоятельствам, — она могла погибнуть не раз. Например, при побегах из плена.

Оклемавшись за несколько месяцев в лагерях Запорожья, Шепетовки, Славуты — это все оккупированная территория Украины, — она к весне 1944 года попала в Люблин (Польша), в пересыльный лагерь. Отсюда в первый раз бежала. Через неделю ее задержал патруль.

Дальше был Майданек, тот самый лагерь смерти, где фашисты сожгли в печах сотни тысяч заключенных, в том числе более сорока тысяч евреев. И отсюда отважилась бежать. Они, восемь девушек, подкупили двух охранников, немца и украинца, и те за шинель, туфли, часы и еще какие-то вещи вывели их за забор. Пробирались на восток, но в десятке километров от Люблина наткнулись на гестаповцев, которые приняли их за советских диверсантов. На допросе с ними работал русский переводчик из Киева. Вилена выдала себя за крымскую татарку, не владеющую русским языком, и ничего не подписывала. К ней в камеру подсылали провокаторов из полек, чтобы разговорить, но она молчала. После повторного допроса получила двадцать пять плетей и три дня пролежала в камере-одиночке чуть живая.

Следующий адрес — Германия, город Хемниц. Лагерь находился при заводе, где делали двигатели для «тигров», заключенных гоняли туда на работу. Вилену поставили за сверлильный станок, но после того, как она запорола несколько сверл, наказали, бросив на трое суток в холодный подвал, потом определили в уборщицы. Девушка не успокоилась, начала активно агитировать военнопленных саботировать работу завода, портить оборудование, не выполнять норму. Кто-то на нее донес. Не дожидаясь расправы, она бежала. Удалось сесть в поезд и отъехать подальше от города. А тут бомбежка. Спустилась в бомбоубежище и опять попала в руки патруля, проверяющего документы. Документов у нее, конечно, не было.

В концлагере города Брюкса (Чехия) Вилена пробыла до сентября 1944 года. Здесь познакомилась с женщиной, вместе с которой при очередной бомбежке они бежали. Спутница свела девушку с чешскими партизанами, у них в отряде она и находилась до прихода наших войск.

Нигде в плену она не называла своей настоящей фамилии, а попадая после неудачного побега в новый лагерь, всякий раз придумывала другую: Сабитова, Галимова, Зенцова... В общем, шифровалась, хитрила, и, по всей вероятности, эта хитрость была для нее спасением. Открылась только в нашем фильтрационном лагере. Ее продержали там два месяца. После бесконечных допросов с пристрастием, проверок и перепроверок выдали соответствующее удостоверение и отпустили домой.

Чужая среди своих

Осенью 1945-го Вилена приехала в Уфу, а здесь — снова вызовы в органы госбезопасности и допросы, допросы… С той же откровенной подозрительностью, пренебрежением, будто она была виновата в том, что попала в плен, а не погибла. Да и окружающие смотрели тогда на бывших военнопленных как на прокаженных, сторонились. Даже отношения с родными и близкими часто охладевали или вовсе сходили на нет.

Где проживают и чем занимаются ваши ближайшие родственники? На этот вопрос следователя НГКБ БАССР лейтенанта Салаватова на допросе 26 сентября 1945 года Вилена ответила так: «Из родственников я никого не имею». Лукавила. В Уфе жили ее мать Биби Нуреевна и отчим Сагит Хасанович. Мать работала в протокольном секторе аппарата Президиума Верховного Совета БАССР, отчим был военным врачом. У них подрастал сын, сводный брат Вилены. Можно себе представить, как отразилось бы на их благополучной жизни и карьере появление в доме бывшей узницы фашистских лагерей, которую не переставали трепать органы. Встречались ли они с матерью, говорили ли о чем или Вилена единолично приняла решение отказаться от этого родства, чтобы не ломать им жизнь, «не позорить», — неизвестно, про это она никогда никому не рассказывала, как и про плен.

Конечно, после всего пережитого она надеялась отогреться у домашнего очага, по-детски броситься в материнские объятия. Да ведь и невелика еще была — двадцать лет. Не получилось. Чужая среди своих — с этой горькой мыслью надо было как-то жить дальше.

Как раз в это время встретился ей Шарафутдин Сайфуллин. Высокий, ладный, из древнего рода казанских татар, он был старше Вилены на десять лет и внушал доверие своей надежностью, основательностью. В войну он находился под бронью как ценный специалист по механической части, работал на заводе. У него тоже было свое, еще не затихшее, горе: остался вдовцом с двумя маленькими дочками на руках. Шустрая, симпатичная, с густыми черными кудрями, нежной кожей, Вилена сразу приглянулась ему, позвал замуж. Пошла. И поскорее сменила фамилию, словно хотела за мужниной спрятаться от прошлого…

В 1947 году семья переехала в Ташкент. Многие уезжали из голодной и холодной послевоенной Уфы в этот теплый и сытый край. Жили сначала на квартире, потом Шарафутдину выделили землю под строительство дома. Его очень уважали на хлебозаводе, где он работал, отвечая за все техническое оборудование. Дом построил сам — большой, со всеми удобствами, с бассейном, он выглядел дворцом рядом с глинобитными хижинами узбеков-дехкан.

Просторный дом Сайфуллиным был нужен — семья росла, Вилена рожала и рожала, друг за другом появлялись Марат, Фарида, Роберт, Альбина, Шамиль, Зарема, Рустам. С приемными — Зиной и Розой — всего детей было девять. Она купалась в счастье материнства, не боялась пусть и нелегкого, но такого естественного для женщины труда — вынашивать и поднимать деток, отдавать им все тепло своей души, защищать от напастей, сутками стоять у плиты, мыть, убирать. Для нее это была самая прекрасная кабала, а главное — мирная.

Жизнь шла своим чередом, пока не грянула беда. 26 апреля 1966 года в Ташкенте произошло землетрясение. Это случилось в 5 часов утра, когда все спали. Только собаки в округе в ту ночь выли и выли. В считаные минуты город рухнул. 300 тысяч человек из полуторамиллионного населения остались без крова. Сайфуллины, едва успевшие выскочить, вывести детей, тоже плакали над развалинами своего дома, под которыми было безвозвратно погребено все: вещи, скарб, документы…

А через два года после этого неожиданно скончался Шарафутдин. Ему было всего 56 лет. Сказались на здоровье и тяжело пережитое землетрясение, и ташкентская жара, которую он всегда переносил плохо. Вилена еще была в роддоме с младшим сыном Рустамом, когда ей принесли черную весть.

Вынести эту потерю и свалившуюся на плечи тяжесть вдовьей доли ей помогли дети. Они стали и противоядием от беспросветных дум, и смыслом жизни, и опорой, а старшие — и добытчиками. Марат с 16 лет работал как настоящий мужчина, у Шамиля трудовая книжка была уже с 14-ти. Сама перешла с почты, где до этого трудилась, в торговлю — там больше платили. На одежду много не тратили — климат позволял экономить, за роскошью никогда не гнались, а на пропитание хватало. Вилена всегда старалась хорошо и разнообразно кормить семью, прекрасно готовила. У Сайфуллиных царил культ еды, что для Средней Азии традиционно.

Ташкент отстраивали всей страной. Дом, в котором получили четырехкомнатную квартиру Вилена с детьми, возводили эстонцы. Когда переехали сюда, она первым делом пошла по соседям — знакомиться. А как же! Ближний сосед лучше дальнего родственника. И своих дверей никогда ни перед кем не закрывала. А соседские ребятишки постоянно налетали к ней на пирожки, которые пекла целыми тазами. Так и жили люди одной большой семьей, помогали друг другу, делили и радость, и горе.

Дочки вырастали — Вилена отдавала их замуж, сыновья мужали — отправляла в армию. И никакой отмазки! Была убеждена: военное воспитание — нормальное мужское воспитание. Родился мужчиной — готовься, как говорится, к труду и обороне. Они и готовились. У Шамиля на момент призыва было сразу несколько специальностей — водителя, сварщика, строителя… В авиашколе города Энгельса получил еще одну — топливозаправщика самолетов.

Бабушка приехала

Однажды дети узнали, что у них есть бабушка, которая живет в Москве. Да, Биби Нуреевна с семьей в 1947 году тоже покинула Уфу, ее взяли на работу в ЦК партии.

— Где-то в 70-е мать ездила в Москву к старшей дочери Альбине, — рассказывает Шамиль Шарафутдинович, — и там, видимо, встречалась с Биби Нуреевной. Сказала нам об этом, но без подробностей, а мы и не расспрашивали. Потом стала регулярно получать денежные переводы от нее — по 70 рублей. Кстати, приличная сумма для тех лет, почти минимальная зарплата. А как-то раз — это было, когда я уже вернулся из армии, — прихожу вечером домой, а там сидит… моя бабушка. Здороваемся, обнимаемся, чаевничаем, беседуем на какие-то отвлеченные темы. После заката солнца, когда наступила прохлада и измученный жарой город ожил, они с матерью вышли на лоджию, распахнули окна и долго, до самого утра, разговаривали. У меня было ощущение, что они не могут наговориться, что жажда общения для обеих была слишком долгой и мучительной. Прислушался: «Ты знаешь, Вилена, — с грустью сказала бабушка, — я очень много потеряла оттого, что не общалась с вами. Оказывается, вы такие хорошие…» «А что мешало-то?» — буркнул я себе под нос. Но что я тогда понимал, как мог судить, разве я жил в те времена репрессий, всеобщей подозрительности и повального страха, разве знал, что такое война?

Потом из Москвы пришла телеграмма: бабушка умерла. Мать собралась и поехала проститься. Вернулась обратно — на плечах большой красивый платок. Оказывается, Биби Нуреевна завещала ей свою московскую квартиру, а она взяла только этот платок: «Зачем мне московская квартира? У меня здесь такая хорошая квартира и много детей». В этом вся моя мамочка! Для нее деньги, материальные ценности — ничто. Главное — справедливость, дети и любовь к жизни во всех ее проявлениях.

…Случилось Вилене Жановне побывать и в Уфе, и не раз. Надо же было ее драгоценному Шамильчику в Москве встретить и полюбить девушку, которая была не откуда-нибудь, а именно из Уфы. И увела Зиля сына. Она гуляла на их свадьбе, приезжала на рождение внучек — Дианы и Карины. Но никогда больше, чем на неделю, в родном городе не задерживалась. Как будто воздуха ей здесь не хватало. Слишком много напоминало о прошлом — могила отца на мусульманском кладбище, их дом № 1 на улице Ленина, школа, места, где ее призывали на фронт, где допрашивали… Тяжелы были эти воспоминания.

В 2012 году в возрасте 87 лет Вилена Жановна Сайфуллина скончалась. Душа ее упокоилась в Ташкенте, там она и похоронена.