Гариф Ахметшин и его дети

Я смотрю на снимки незнакомых мне людей. Обожаю старое фото — оно передает накал чувств, смущение и радость, и все это видно по глазам. Вот человек, безусловно, мягкий, но пытающийся скрыть это за твердостью взгляда. Правда, безуспешно.

Гюлькей Гарифовна рассказала о судьбах своих близких, и все эти истории достойны отдельной большой книги.

— Начнем с моего папы, — взволнованно говорит женщина. Она по привычке чеканит каждую фразу. Это у нее, судя по всему, профессиональное: в прошлом учительница.

Ее папа умел делать все. Кроме того что очень любил математику (преподавал этот предмет в школе), он еще занимался садоводством. По какому-то суперсовременному для той поры способу высаживал картошку на школьном огороде. Картошка давала славный урожай. Правда, ее воровали местные жители, которые больше двух ведер не сажали.

— Папа даже окончил в свое время агрономические курсы, — рассказывает Гюлькей Гарифовна. — Где бы он ни работал, обязательно разбивал при каждой школе сад. А еще папа играл на скрипке и мандолине, пел народные песни, играл в драматическом кружке.

В каждой школе, где работал ее отец, происходили вулканические изменения. Появлялись драматические кружки, пришкольные огороды и свои столовые, что в ту пору было в диковинку. Гариф Гиниятович у одних своих коллег вызывал огромное уважение, у других — жгучую зависть. Находились и те, кто писал на него доносы, называя сыном кулака…

Обронив последнюю фразу, Гюлькей Гарифовна делает паузу. Потом начинает рассказывать о своем дедушке.

— Родом мы из Дуванского района. Дедушка мой был хазратом, служил в мечети и преподавал в медресе. Совершил хадж в Мекку. У него была замечательная библиотека, состоящая из религиозных и художественных книг. В первые годы советской власти дедушка Гиният построил на свои средства в родной деревне семилетнюю школу… Но во время коллективизации его сослали в Сибирь. Семье пришлось переезжать из одного района в другой. Так в 1932 году оказались в Белорецке. Нам дали комнатку в 48-квартирном доме, — вспоминает Гюлькей Гарифовна. — Там я и родилась. В квартире номер тридцать шесть. Порой хочу зайти, посмотреть, где я появилась на свет, но… стесняюсь.

Гариф Гиниятович в Белорецке работал учителем на рабфаке.

— Знаете, где был рабфак? — спрашивает она. И не дождавшись ответа: — Старая милиция знаете где? А ниже, в яме, здание из красного кирпича. Вот это и был рабфак. Там готовили для поступления в металлургический техникум. Папа еще работал в образцовой школе…

— А где была такая? — интересуюсь.

— Это, кажется, там, где башкирская гимназия сейчас…

Гюлькей Гарифовна рассказывает, что ее папа был активным корреспондентом нескольких газет, публиковал статьи и ребусы, а также математические задачи. Водил учеников в походы. А еще писал стихи.

На одном из листков вижу стихотворение, написанное по-башкирски. Это Гариф Гиниятович прислал любимой дочке с фронта. В дословном переводе звучит так: «Гюлькей, доченька моя! Птичка моя! Привет тебе издалека, с Запада. Победим мы фашистов и вернемся с победой. И будем жить весело».

Гюлькей Гарифовна делает паузу. Ей хочется рассказать обо всем, и она торопится, глядя на мой диктофон… Я выключаю его, чтобы не смущать.

— В начале войны мы перебрались в Абзаково, — рассказывает Гюлькей Гарифовна. — Помню маленькую избенку, башкирский чувал, кровать, нары и сундук…

Вот такая была домашняя обстановка у директора тамошней школы, когда Гариф Гиниятович получил новое назначение. И очередной раз принялся всех удивлять своей активностью. Опять драмкружок, школьный сад и опять косые взгляды отдельных коллег. Но — никакого ропота! Только работа, стремление к постоянному обновлению, прогрессу и неумолимое желание быть полезным своей Родине…

Вот написал предложение, перечитал и подумал: как же все это отдает штампами прошлых лет: «Будь полезен Родине!». Но ведь это не выдумка. Именно такие ковались характеры в ту пору — неугомонные и дерзкие, закаленные ветрами революции и накалом Гражданской войны. Понятие справедливости у этих людей всегда выходило за рамки личного опыта, личной обиды. Родина — прежде всего!

Никакой обиды на советскую власть у Гарифа Гиниятовича не было, хотя эта власть отняла у него отца. Более того, он всегда стремился стать коммунистом, но в партию его приняли только на фронте.

Сегодня врачей, учителей пытаются заманить в село субсидиями, материальными благами и прочими посулами. А в ту пору — небольшая избенка, чувал, сундук, и — будь полезен Родине!

— Ой, я вам, наверное, надоела? — осторожно спрашивает собеседница, прервав рассказ.

Тут раздается звонок в дверь. Приходят сын Рифкат, его супруга Луиза и их внучка Маргарита.

Знакомимся. Боже, как тесен мир! Рифкат когда-то работал вместе с Алексеем Кирсановым. Был такой знатный волочильщик на металлургическом комбинате. Помню, он приходил к нам в школу накануне очередного съезда КПСС, на который его избрали делегатом. Мы, советские дети, смотрели на него и думали: «Он скоро увидит живого Брежнева!».

Ну а теперь абзац о войне. Хотя абзаца, пожалуй, мало.

Война ярко-красным рубежом делит все судьбы этого поколения. Вернее, режет по живому…

— Папа ушел на фронт, — вспоминает Гюлькей Гарифовна. — Директором школы стала моя сестра. А учителя — бывшие ученики, едва закончившие семь классов…

Я читаю письмо с фронта. Гариф Гиниятович писал по-русски:

«Дорогая моя Фая! Дорогие мои детки: Гюльсесек, Азамат, Баши, Гюлькей и Лиля. Вам пламенный красноармейский привет!.. Теперь для меня ясно, что такое война. Возле нас летят пули, просвистывая, как ветер…

Пишите мне почаще обо всем, как вы живете и как проводите дни, как идет учеба в школе… Вам надо учиться быть самостоятельными, для этого вы должны жить и работать дружно, не обижая друг друга, чтобы общими силами добиваться хорошей жизни…»

Это последнее письмо. Даже не письмо — а благословение отца.

Потом на официальном бланке им сообщили о том, что красноармеец Гариф Ахметшин пропал без вести.

— Мы сидим, бывало, с мамой, — рассказывает Гюлькей-иней, — и она вдруг говорит: «Если жив мой Гариф, то он мне обязательно напишет, он даст о себе знать…»

Это были уже годы послевоенные. Она верила, что он напишет, объявится. Замуж не выходила. Хотя сватались…

— Мама была редкой красавицей. — продолжает Гюлькей Гарифовна. — Она из казанских татар. А еще она была очень образованной, училась в свое время в русской гимназии. Русского языка в деревнях не знали, и мама была переводчицей. Придет, например, соседке письмо с фронта, она к маме бежит: «Прочитай!». Письмо по-русски написано. Сидел солдатик в окопе и просил товарища написать. Тот и писал с его слов. И вот мама моя читает соседке и тут же переводит. Соседка в радостных слезах мчится домой. Ищет пожелтевший листочек бумаги, спрятанный в сундучке, возвращается к маме: «Пиши, енге, мужу, пиши про меня, про деток пиши. Пиши, что, слава Аллаху, живы мы. Живы! И ждем нашего кормильца».

— А это мой знаменитый брат,Азамат-агай, — произносит тихо Гюлькей Гарифовна, глядя на фото степенного человека с орденами. — Ему орден Ленина сам Шакиров вручал, — уточняет она.

Азамат-агай, действительно, человек знатный.

— Он в городе Октябрьском, как в Белорецке — Кулеша, — незатейливо уточняет Гулькей Гарифовна. (Уточню для молодежи, что Вадим Анатольевич Кулеша — бывший генеральный директор Белметкомбината, почетный гражданин Белорецка).

Азамат Гарифович начинал свой трудовой путь на эвакуированном заводе, который размещался в годы войны в здании городского Дворца культуры.

— Помню, придет он домой, мама ему таз с щелочью приготовит для мытья, — рассказывает Гюлькей-иней. — А мы начинаем скоблить ножом его рабочую одежду, всю пропитанную маслом. Скоблим, скоблим, скоблим, а потом мама опять щелочь готовит, чтобы кипятить робу.

Гюлькей Гарифовна говорит «щелочь», имея в виду щелочной раствор (щелок), который готовили из золы.

— Раз я пошла к брату на завод, — продолжает она. — Мама сварила картошку… А ее еще достать надо было! Мне девять лет. Прихожу, брат ко мне вышел, забрал узелок и сразу же в цех вернулся. Он токарем был. Там рабочие и ночевали, домой уходили только, чтобы помыться…

Ну а потом Азамат Гарифович Ахметшин стал знатным нефтяником. Защитил кандидатскую диссертацию, руководил ведущим отраслевым предприятием республики. Среди его воспитанников, кстати, нынешний олигарх, автозаправки которого красуются по всем дорогам страны. Олигарх приезжал на его похороны в Октябрьский.

— Я вам все-таки надоела! — не унимается Гюлькей Гарифовна. Ей хочется рассказать многое о своем отце, о своем знаменитом брате. О своем героическом поколении.

Она перебирает фотографии, путается в родственных связях.

— Вот это Люба, — говорит она, показывая фотографию блондинки. — Красивая, да? Она жена моего внучка… А это, кажется, Настя… А вот Алена, она умерла, бедняжка, от сердца.

Читаю на обратной стороне фотографии: «Бабушке Гюлькей от внучки — актрисы Алены Кузнецовой. На съемках фильма «Маршрут милосердия».

Об этой семье, действительно, надо писать книгу. Напоследок Гюлькей Гарифовна рассказывает о себе. Но говорит немного.

Она работала учителем начальных классов — от звонка до звонка.

— С сентября 1959 года по июль 1989-го! — чеканит она по-учительски.

Называет своих учеников, которые стали знаменитыми и которыми она гордится. Их много. Перечислять всех не стану.

— Евгения Яковлевича Карепанова знаете? Мой ученик. Хороший мальчик, стихи читал, пел хорошо…

г. Белорецк.