Как цесаревич деду золотой подарил

По утрам я тороплюсь к почтовому ящику со второго этажа, где живу, на первый, чтобы взять газеты, предвкушая узнать свежие новости. Прежде всего из родной мне «Республики Башкортостан», которой с большим желанием отдал свои лучшие годы. Недавно из нее узнал: в Башкирии в последнее время построены три моста. Один из них на территории Учалинского района, возле села Кирябинское, которое соединило берега Урала. Упоминание Кирябинки, как поселок называют местные жители, словно током ударило — вспомнилось далекое-далекое детство.

Тогда наша дружная семья жила на родовом хуторке в зауральской степи, у самой границы с Киргизией. Нас у родителей было десятеро, но никто не был лишним. Отец гордился семью сыновьями, говорил:

— Растите скорее, я с вами завалю Россию хлебом, угощу медом.

Летом он со старшими ребятами работал в поле. Пахали землю, оставленную в наследство дедом, Сергеем Филипповичем. Засевали ее отборным зерном, убирали богатый урожай. Дед был в округе известной личностью. Еще бы! От самого цесаревича, будущего царя Николая Второго, из рук в руки был осчастливлен наградой — золотым. Золотым тогда называлась золотая монета достоинством в десять целковых. Деньги те ценились высоко. Корову можно было купить за два рубля.

Объясню по порядку. Будущий самодержец в молодом возрасте совершал кругосветное путешествие. Выехал из Петербурга, побывал в странах Европы и Азии, в Японии. Из Владивостока по Сибири ехал на тройках. Путешествовал не один. Кроме надежной охраны, сопровождали его друзья и высокопоставленные чиновники. Троек требовалось много. Их услужливо поставляли помещики и богатые крестьяне. Путь пролегал через заштатный городок Верхнеуральск. Наш хуторок располагался от него в двенадцати километрах. Дед выставил тройку и сам сел вместо кучера на облучок тарантаса.

В Верхнеуральске для важного гостя и его спутников был запланирован обед. Среди населения ходили слухи о том, что быков откармливали сахаром. Мясо становилось ароматным, сочным и вкусным. Это явное преувеличение. Но сахар, видимо, входил в рацион кормления животных. Я всю свою активную трудовую жизнь провел в качестве корреспондента газеты «Советская Башкирия», постоянно ездил по сельским районам республики и знаю: крестьяне для откорма бычков на мясо в рацион обязательно включают сахарную свеклу.

Распорядители путешествия цесаревича, составляя в Верхнеуральске поезд, тройку деда поставили первой. Такая удача ему выпала, возможно, потому, что он олицетворял собой образ русского мужика — осанистая внешность, окладистая борода. Сивые кони к тому же в нетерпении копытами рыли землю.

Цесаревич сел в тарантас, весело сказал:

— Ну что, мужик, поехали!

Дед ослабил вожжи, и кони рванули.

Маршрут поездки цесаревича населению был объявлен заранее, дорогу специально отремонтировали. Жители с ближайших хуторов и деревень с обеих сторон следования высокого гостя выстроились шеренгой.

Рядом с кавалькадой цесаревича скакали местные казаки, показывали мастерство джигитовки. Люди бросали под ноги лошадей букеты степных цветов.

Смена транспорта предполагалась в поселке Спасском. Сойдя с тарантаса, знатный пассажир сказал деду:

— Спасибо, мужик! Ты меня хорошо вез.

И подал ему золотой. Монета свято хранилась в нашем доме. По наследству она досталась моим родителям. Прошли годы, миновали десятилетия. Когда нас раскулачивали советские активисты, золотая монета цесаревича исчезла…

Дед скончался в преклонном возрасте на мешках в телеге — вез семена пшеницы в поле для посева. Царство ему небесное!

Но продолжу рассказ о Кирябинке. С нею тесно связана судьба моего старшего брата Сани. Она тоже не совсем обычна. Саня девятилетним совершил подвиг, которым гордилась наша семья, знали о его поступке и в соседних хуторах.

Отец был в отлучке, и разбойники зимней ночью напали на хутор. Стали ломиться в сенную дверь. Мама обомлела от страха и разбудила Саню. Он взял револьвер, который всегда хранился в родительской спальне под подушкой отца.

— Ты же стрелять не умеешь! — пожалела сыночка мама.

— Умею! — ответил Саня. — Меня тятя учил.

Взял револьвер и вышел в сени. Мама пошла за ним. Брат подошел к двери и выстрелил. Пуля легко пробила дверь. На крыльце раздался вопль, началась суета. Нападавшие скрылись, оставив за собой кровавый след.

Саня был правой рукой отца, а с годами главную часть его обязанностей взял на себя. Однажды поздней осенью я, лет десяти, напросился поехать с ним в степь за сеном. На обратном пути братишка шел рядом с возом, и я семенил возле него. Саня рассказывал байку, а я, завороженный, слушал его с разинутым ртом.

— Тогда журавли повадились клевать наши хлеба на корню. Я придумал, как избавиться от них. У мамы взял жестяное корыто, в котором она стирала белье, налил в него водку. Сам спрятался за копной сена. Журавли напились водки и уснули. Я их ноги веревкой перевязал, а концом ее опоясался. Журавли проснулись, закурлыкали и полетели. И меня понесли. Лечу через поля, леса и реки. Конечно, забеспокоился: как обратно найду дорогу. Говорю им: «Летите обратно, доставьте меня к отцу и матери». Но они продолжали лететь. Я пригрозил застрелить их из нагана. Тогда они послушались меня.

Все это я, несмышленыш, принял на чистую монету и подивился смелости брата.
Запомнился и другой эпизод, уже год спустя. Саня погнал своих лошадей в ночное. Я напросился с ним. В то время в нашей округе появились конокрады. В основном этим делом занимались цыгане. Выследят, где ночью лошадей не охраняют, угонят их и продадут. Однажды в ночное я поехал с Саней. Помню: тогда у нас было тринадцать лошадей. Вечером сидели у костра, и я заснул. Среди ночи Саня разбудил меня и сказал:

— Страшно хочу спать! Ты ходи вокруг лошадей и прислушивайся: заслышишь топот копыт или увидишь верховых — буди!

Перевязал меня поясом, на котором в кобуре был наган. Я с гордостью ходил вокруг лошадей до рассвета. Но конокрады так и не появились.

Мы с братом Виктором подросли и стали по очереди ездить в ночное. А Саня по вечерам наладился ходить на соседний хутор Гусев, в двух километрах от нашего. Там жила красивая девушка Паня (Прасковья). Наши родители соседей не любили. Считали их лодырями, пьяницами и драчунами.

Паня жила со старшей сестрой. Отец погиб в Гражданскую войну, мать умерла. Саня не послушался отца с матерью и настоял на своем — женился на Пане. Наши родители престиж не уронили — свадьба была пышной. Два дня гуляли у нас, затем уехали к родственникам на соседний Коноваловский хутор. Помню: молодые домой вернулись радостные. Саня запел народную песню: «Бывали дни веселые, гулял я, молодец!».

Купили ему хороший дом на окраине Верхнеуральска. На хутор молодую семью перевезли за один день так называемой помощью — обозом, созданным близкими родственниками. Я, пацаненок, ехал на подводе и по тем временам считал себя взрослым.

Для устройства подворья Саня купил лес у лесничества в Кирябинском бору — именно тогда Кирябинка в нашей семье была на слуху. Мы подрастали. В избе деда стало тесно, и родители тоже надумали строить просторный дом. Бревна также привезли из Кирябинского бора. Но долго жить в нем не пришлось. Сталинские молодчики решили отправить нас в холодные сибирские края. Только это уже совсем другая история, которую также надеюсь когда-нибудь рассказать...