Нет покоя в приёмном покое

До недавнего времени мое знакомство с медициной ограничивалось лишь теоретическим курсом экстренного оказания медпомощи, который я прослушал еще студентом в стенах военной кафедры БашГУ. Теперь же мне предстояло ознакомиться с работой врачей «вживую» и провести дежурство в приемном покое уфимской больницы № 21. Это один из крупнейших стационаров республики, куда ежедневно обращаются сотни людей. Таково очередное редакционное задание.

Трудовая деятельность в больнице начинается с получения спецодежды. Сестра-хозяйка подбирает мне халат и тут же полушутя добавляет: «Работа у нас интересная, всего насмотришься. На три статьи хватит». Стационар весьма внушителен. Как поясняет хирург Алмаз Гарифуллин — к нему я прикреплен на время дежурства, — здесь свыше двадцати клинических и более десятка вспомогательных отделений. Плюс поликлиника и несколько здравпунктов. В итоге больница обслуживает едва ли не пол-Уфы. «К нам везут больных со всей Черниковки, из Шакши и Затона, — поясняет мой «куратор». — Вдобавок, нашими пациентами является половина жителей проспекта Октября и прилегающих к нему улиц. Так что работы хватает, особенно ночью. Кстати, сейчас в приемном покое будет самый наплыв посетителей, пойдем, сам посмотришь».

Пациентов и в самом деле много. Стрелки часов показывают девять вечера, и, по словам сотрудников стационара, это начало часа пик. Он продлится до полуночи, после чего должно наступить кратковременное затишье. А часа в два снова потянутся больные. Это повторяется каждую ночь. А в выходные передышек у врачей нет вообще. Причины более чем понятны: население начинает праздновать окончание трудовых будней, и для многих веселье оборачивается больничной койкой. Причем, как говорят сами медики, эта проблема характерна для всех слоев населения и не имеет социальных рамок. Пьяные драки устраивают и сантехники, и преподаватели вузов. Итог же почти всегда один — приемный покой и врачебная помощь.

Впрочем, кто, где, когда и при каких обстоятельствах получил травму, врачей не интересует. Пациент для них — это больной, а не объект досужего любопытства.

Алмаз Гарифуллин, будучи хирургом высшей категории, работает в самом прямом смысле на износ. После ночного дежурства, когда я отправлюсь домой, он заступит на дневную смену. В итоге на работе он проводит столько времени, сколько разработчикам КЗОТа и в кошмарном сне не снилось. Такой график отнюдь не способствует укреплению здоровья, а хроническое недосыпание неизбежно ведет к болезням. Поэтому инсульты и инфаркты среди медиков — явление отнюдь не редкое. При этом за все про все на руки доктор получит 20, в лучшем случае 25 тысяч рублей. Во столько государство оценивает труд специалиста с высшим образованием, медсестры получают еще меньше.

Вот и выходит, что разговоры о баснословных гонорарах врачей далеки от правды. А слухи об огромных суммах, которые якобы дают бюджету больниц платные койко-места, — не более чем миф. Тем более, как я понял, сами врачи от этой практики далеко не в восторге и вынуждены открывать платные палаты только в силу необходимости. Рынок, он и есть рынок.

Между тем пациентов в приемный покой прибывает. Многих привозят на «скорой», но в основном больные приходят сюда сами. «Почему-то люди предпочитают идти к нам, а не в свою поликлинику по месту жительства, — комментирует Алмаз. — Хотя многие вполне могут обойтись и без экстренной помощи, спокойно дождаться утра и попасть на прием к участковому. Но мы никому не отказываем. Примем всех».

Однако и тех, кому необходима срочная врачебная помощь, тоже немало. Вот привозят старушку с внутренним кровотечением. «Скорее всего, рак кишечника, — предполагает Алмаз. — Сейчас обследуем, поставим точный диагноз — и на операцию. Тянуть нельзя».
Работу врачей осложняет ремонт. Многие помещения закрыты, поэтому скученность сразу бросается в глаза. При этом медики не делают никакого различия между поступившими и всем создают равные условия лечения и размещения. В том числе и бомжам.

С наступлением зимы в больницу эти бедолаги поступают целыми партиями, почти все с обморожением. Мне доверено возить их в процедурный кабинет на инвалидном кресле, для чего за мной закреплена даже отдельная послеоперационная палата. В «моей» палате таких пациентов трое. У всех ампутированы пальцы рук или ног. Мужики явно стыдятся своей беспомощности, но сделать ничего не могут. Самостоятельно передвигаться они уже не в состоянии, а их дальнейшая судьба покрыта туманной дымкой. Ведь по большому счету, до них никому нет дела, и медики — единственные, кто хоть как-то заботится о бездомных. Нетрезвые пациенты нередко видят в медиках врагов и вместо благодарности норовят устроить скандал. «От хамства мы не защищены ничем, — сокрушаются врачи. — Бывает, больные на нас с кулаками кидаются».

Словно в подтверждение этих слов, в больницу привозят как раз одного из таких буянов. Крепкого еще мужчину лет шестидесяти, изрядно перебравшего какой-то бормотухи, подобрали на улице. Однако пациент не понимает, куда попал, и смотрит на окружающих очень недобрым взглядом. «Ну что, отец, лечиться будем? — спрашивает врач-токсиколог, но в ответ слышит отборную площадную брань: — Вот так почти всегда, — разводит руками медик. — Ну, ничего, протрезвеет — успокоится. Главное, доставить успели, а то бы замерз».

Обмораживаются у нас не только бомжи, но и вполне благополучные граждане. Например, одного такого мужчину я видел в платной палате. У него ампутированы пальцы рук, и около него постоянно дежурят родственники. Инвалидом стал тоже по пьяному делу, когда, едва стоя на ногах, пошел в магазин за добавкой. Теперь клянет и себя, и водку.

Еще одна головная боль для врачей — так называемые суицидники. Это те, кто пытался покончить жизнь самоубийством. В основном это граждане, побывавшие в местах лишения свободы, которые, подвыпив, нередко впадают в истерию. Именно такого гражданина привезли вечером. К своим тридцати годам мужчина успел обзавестись «роскошной» росписью тюремных наколок, а сюда попал, наевшись крысиного яда. «Не хочу жить», — заявляет он врачам и категорически отказывается от лечения. Насильно же лечить его никто права не имеет: пациент находится в сознании и полностью отдает отчет в своих действиях. Он пишет расписку о том, что добровольно отказывается от медицинской помощи и покидает больницу. «Если не одумается, то через три дня помрет, — печально констатирует врач-токсиколог Гульнара Файзуллина. — Мы, конечно, сообщим в поликлинику по месту жительства, но это, пожалуй, все. Больше мы ему ничем помочь не сможем, раз он сам этого не желает».

Среди суицидников также много молодежи. В основном это девчонки-подростки, которые пытаются свести счеты с жизнью из-за несчастной любви. Или студенты, не сдавшие сессию. Для многих это трагедия, и они идут на крайние меры. В больнице таких пациентов целые палаты.

А еще здесь очень много травмированных в автокатастрофах. Как пояснил заместитель главного врача по хирургии Эрнест Сакаев, с 2011 года больнице № 21 придан статус центра по оказанию помощи пострадавшим в ДТП на федеральных трассах. В данном случае имеются в виду автодороги М5 и М7, откуда всех раненых прямым ходом везут в стационар. Впрочем, их сюда везут со всех трасс, а не только с федеральных. Ведь и в самом деле не могут же врачи работать избирательно и сортировать пострадавших по географическому признаку.

С дежурства я уходил с тягостным чувством. И пока добирался домой, пытался прикинуть, сколько же обмороженных, покалеченных, травмированных и потенциальных самоубийц ежедневно появляется в нашей республике, если только в одной больнице города их такое огромное количество? А противостоять этому потоку, по большому счету, пытаются только одни медики. С мизерной зарплатой и кучей других проблем. Ежедневно сталкивающиеся с хамством пациентов и неизменной критикой в свой адрес. Не ждущие помощи от государства и рассчитывающие только на себя. И при этом умудряющиеся ежедневно спасать сотни жизней.