Все новости
Cоциум
14 Ноября 2012, 18:26

Не надо ничего бояться, все уже было

Писатель-сатирик, теле- и радиоведущий, либеральный публицист, правозащитник, колумнист, и все это — никогда не унывающий Виктор Шендерович, который провел в Уфе творческий вечер.

О слушателях
Я выступал в Америке пред русскоязычной публикой. Получаю из зала строгую записку: «Когда вы начнете рассказывать про Путина?» Я был просто поражен, подумав: «Господи, люди в свой выходной день, заплатив по 30 долларов, пришли, чтобы я им рассказывал про Путина, что, вообще-то, я делаю в России бесплатно».
Байки из жизни, своей и чужой
35 лет я собираю где-то услышанные, кем-то рассказанные истории, диалоги, отрывки, сюжеты, характеры разных людей, эпох и судеб. Вот некоторые из них.
Как-то раз Рылеев звал Дельвига к девицам. Дельвиг отговаривался тем, что женат. Рылеев сказал ему: «Если у тебя дома хороший повар, это не значит, что ты не можешь один раз отобедать в хорошем ресторане».
Был когда-то такой корреспондент Гостелерадио во Франции Зубков. Запомнили его по бессмертной фразе: «Нелегкая судьба журналиста занесла меня во Францию».
Отдельная радость — это диалоги с участием прекрасного пола. Сидим за соседними столиками: приятная девичья компания и я. С их стороны летит реплика: «Ну, Виктор, что хорошего?» А дело было после 11-го сентября. Я: «Да вот, третья мировая война практически начинается». Она: «Ну, а еще?»
Чаша весов 20 августа 1991 года колебалась и было неясно, чья возьмет. Мой приятель сцепился с каким-то полковником КГБ, который был, разумеется, за ГКЧПистов. Они проспорили целый день на чьей-то кухне. Наконец, спор иссяк по причине полной непоколебимости сторон. Уходя, полковник сказал: «Если победят ваши — этого разговора не было. Если наши — вы ответите за свои слова». Человеку со школы разрешается пошуметь во время перемен.
В 92-м году временно демократическая Россия установила дипотношения с Израилем. И скоро в Тель-Авив полетела первая делегация российских журналистов. Корреспондент «Красной Звезды», надев костюм с галстуком, что в этой южной стране позволяли себе только миллионеры, спустился в бар. Его тут же обсели по периметру девы нетяжелого поведения. Чтобы вы представили себе весь его ужас, скажу, что это были целиком марокканки. Украина подтянулась позднее и вытеснила их из бизнеса. Журналист понимал, чего от него хотят, но не понимал, почему от него. Женщины, ища ключ к кошельку «миллионера», разговаривали на всех языках. «Найн!» — кричал «миллионер». Наконец у него спросили напрямую: «Откуда» — по-английски, конечно. «Раша!» — гордо ответил он. Немолодая марокканка порылась в сумке, достала оттуда амбарного вида тетрадь и радостно прочитала: «Милый, мы поедем с тобою в Воронеж!»
Во дворе дома моего друга жил вор-форточник, щупленький, маленький. Садился, выходил, снова садился. Вернулся и исчез опять. А когда опять вернулся, задумчиво сказал: «Пытался угнать машину. И сел. Зачем? Есть профессия — работай по ней».
Мой друг по «Табакерке» сдавал как-то экзамен по зарубежному театру. И попался ему Шекспир. Друг знал про Шекспира примерно столько же, сколько Шекспир знал про друга. А принимал экзамен профессор, который знал про Шекспира чуть больше, чем великий англичанин знал про себя. И вот сидят они и мучаются: друг — потому что дело движется к «двойке», профессор — потому что, если он эту «двойку» поставит, друг придет к нему снова. Надо напрячься, чтобы встреча стала последней. И профессор говорит: «Вопрос на «тройку»: как звали отца Гамлета?» Друг напрягается и в озарении отвечает: «Клавдий». Профессор вздрогнул, подумал, потом удивился и сказал: «Возможно...» И поставил «тройку».
Мой знакомый отдыхал в Испании. Утром невыспавшийся, неотдохнувший после вчерашней экскурсии стоит возле шведского стола, пихает булку в тостер, она не лезет, он пихает, она не лезет... Проснулся он, когда стоявший рядом испанский мальчик сказал ему: «Но пасаран».
Лидия Борисовна Либединская, по совместительству теща Губермана, очаровательная дама девяноста годков, довольно часто приглашала меня к себе. Каждый раз, получив приглашение, я думал: «Ну, никакой подлости я, вроде, не совершил». Ее приглашение было как пропуск в их семейство на следующее полугодие. И вот — очередные посиделки. Игорь Петрович говорит: «Старик, а ведь у меня нет ни одной твоей книги». Я поддерживаю игру, в ужасе: «Как же вы живете?!» Лидия Борисовна без паузы: «Пушкиным перебиваемся».
Возил меня по Америке совершенно потрясающий антрепренер, настоящий одесский биндюжник, скупой, как пушкинский рыцарь. Мы ехали по хайвею и тут его пробила ностальгия по российским просторам. И запел он разнообразные песни с большим чувством. Одна звучала так: «И бесплатно отряд поскакал на врага».
В доме, где проживал мой хороший друг, обитала дивная бабуля — зюгановская активистка. И вот перед выборами 96-го года видит он картину маслом: идет бабуля, а рядом с ней мужик, до ушей нагруженный коробками с импортной техникой. Любознательный друг поинтересовался у коммунистической бабушки, чего это ее вдруг пробило на оптовые покупки империалистической техники. Она честно ответила: «Так наши ж придут — ничего не будет».
Про журналистов
Ныне все ударились в религию и нет ни одного майора госбезопасности, не постоявшего со свечкой под образами. Наш брат-журналист тоже внес свою лепту в этот подъем православия. Репортаж из собора корреспондент НТВ дословно закончил так: «Христос Воскресе! С места события, Волонихин». С тех пор знают его все и рекомендуют так: «Это тот самый, при котором Христос воскрес».
Журналистка из глянцевого журнала пришла брать интервью у Константина Райкина. Быстро выяснилось, что она совсем не в теме. Костя потребовал подготовиться: походить на спектакли, почитать рецензии. Журналистка позвонила через месяц и доложила о завершении ликбеза. Была назначена новая встреча. Кабинет, диктофон, чай на столе. «Ну, — сказала журналистка, — Константин... простите, как вас по отчеству?»
Зима 2000-го года. Горные районы Чечни. Командующий федеральными войсками генерал Казанцев собрал в штабе журналистов, закатил пир горой и добродушно шутил: «Вы тут как в отпуску: красота — горы, солнце — Швейцария». На что тихий оператор НТВ печально заметил: «Лишь бы швейцарцы не вернулись».
У меня берет интервью провинциальная журналистка и, сделав дело, начинает страстный монолог об этой ужасной, суетной, невыносимой для жизни Москве. А затем следует нежное противопоставление этого ужасного ада здоровой, духовно насыщенной жизни в далекой северной провинции, откуда она приехала. «У нас, Виктор, тишина, покой. Из дома выйдешь — лес, лыжники ходят....До июня».
О Сергее Михалкове — отдельно
Мне повезло в жизни. В 74-м году девятиклассником я попал в «Табакерку». На нашем курсе учились Лена Майорова, Сережа Газаров, Игорь Нефедов, Лариса Кузнецова.
Время мы проводили за кулисами театра «Современник». Вот такую историю мне рассказал увы, ныне покойный Игорь Кваша. Постановка Салтыкова-Щедрина в 1972 году в «Современнике» с самого начала была предприятием рискованным: слишком много совпадений с эпохой имперского застоя обнаружилось у эпохи развитого социализма. Но Георгий Товстоногов, приглашенный режиссер, был человеком опытным и начал заранее обкладывать острые углы ватой. Инсценировкой у него занимался не кто иной, как Сергей Михалков. Никаких литературных усилий от гимнописца не требовалось. От него требовалось только имя. На сдачу спектакля Михалков пришел при полном иконостасе — до живота. Товстоногов подготовился основательно: над сценой висел огромный плакат: «Без Салтыкова-Щедрина невозможно понять Россию второй половины XIX века. М. Горький».
Но проверяющие были тертыми калачами и запах свободной мысли чуяли за версту. У них возникли вопросы, которые потихоньку переросли в ответы. Просмотр закончился. «Ну, — спросил один из экзекуторов, — может быть, автор хочет что нибудь сказать?» За неимением автора все повернулись к Михалкову. Герой Соцтруда почуял, что его иконостас может сильно поредеть. Ответил он гениально: «Да, такой пощечины царизм еще не получал».
Он был циник, но циник откровенный и тем обаятельный. Как вы знаете, написал четыре текста гимна. Когда выдал первый, кто-то в Доме литераторов откровенно высказался: «Сереж, ну, текстик-то ты написал...». На что Михалков ответил: «Учи слова». Мощный был человек.
Как я был телезвездой
В середине 90-х я маячил в телевизоре, меня узнавали, но не всегда верили глазам. Господин в аэропорту у ленты выдачи багажа был пьян и интеллигентен. Он говорил на все Домодедово: «Вон стоит мужик. Похож на Шендеровича». И заглядывал мне в лицо: «Делает же природа!» И продолжил: «Не, ну сколько бабок можно сделать на таком сходстве». Тема сходства его не покинула, и он продолжил: «Вот едет сумка, похожая на мою, а свою я уже взял».
Израиль. Зацепился за меня глазом седенький старичок, конспиративно посвистывая, прошел мимо меня, обошел с другой стороны и, посвистывая, ушел. Вернулся с группой бабушек. Они обступили меня полукругом. И состоялся потрясающий еврейский диалог из четырех букв. Старичок: «Ну?» Бабушка: «Он».
Ловлю машину. Подкатывает старая «Волга», водитель открывает дверь и многозначительно улыбается. Я понимаю: «Узнал». Сажусь. Водитель продолжает тему: «Я вас сразу узнал». Я кланяюсь ему прямо в коробку передач. «Я все ваши программы смотрю». Я опять кланяюсь. Подъезжаю к дому, расплачиваюсь. Водитель: «Последний вопрос: вы гороскопы еще составляете?» С Глобой меня путают регулярно. Но надо сказать, что Глобе повезло меньше: со мной-то говорят о звездах, а с ним — про Путина.
О Черномырдине
К нему я относился как к Моцарту: я брал трудом, а он — талантом. Цитирую: «Да мы с вами еще как будем жить, что наши дети и внуки нам завидовать станут». «Прогнозирование — чрезвычайно сложная вещь, особенно, когда речь идет о будущем». «Отродясь такого не было, и вот опять то же самое». В Киеве его спросили: «Почему в вашем правительстве не было женщин?». Он ответил: «Не до того было».
Еврейский вопрос
В середине 70-х в Москонцерте проходило собрание, посвященное осуждению еврейской эмиграции. Валили тогда косяками, и начальство назначило оставшимся сеанс публичного очищения. Очищались громко и страстно. Когда все оттрубили, слово взял тихий чтец Эммануил Каминка: «Эти евреи, которые уехали, это ужасные люди. Мы не будем о них даже говорить больше. Но скажите, тех евреев, которые останутся, их как-нибудь поощрят?»
Как-то в своем ЖЖ я поздравил всех с Новым годом по еврейскому календарю, приписав: «Если верить Ветхому завету, все люди в той или иной степени — евреи». Пошутил. Лучше всех шутку понял гражданин Елкин из Хабаровска, написав на меня заявление в прокуратуру с обвинением в нарушении Конституции. Я пришел в прокуратуру, следователь потребовал объяснительную. Как можно подробнее. Я начал: «Авраам родил Исаака...» Следователь подобрел: «Так подробно не надо». Тогда я закончил, приписав, что в поздравлении не имел в виду гражданина Елкина из Хабаровска. Он произошел от обезьяны.
Весь мир-театр
В конце 30-х годов парторганизация велела великой Яблочкиной встретиться с молодежью и рассказать про коммунизм. Александра Александровна была дама дисциплинированная и начала рассказывать все, что сама знала про этот предмет: как будет вокруг прекрасно, какие замечательные отношения завяжутся между людьми, и возбудившись от собственной речи, закончила: «И вокруг будет много вкусной еды — как при царе-батюшке!»
В другой раз темой ее разговора с молодежью стала унизительная жизнь актрисы при капитализме. Яблочкина рассказала страшные вещи. «После спектакля, представьте, валят в гримерную какие-то незнакомые люди. Дарят цветы и подарки. Офицеры, купцы, дворяне». Парторг: «Сан Санна!» — «Ой, и рабочие, колхозники...»
В разгар застоя Иннокентию Михайловичу Смоктуновскому предложили написать статью про Малый театр, где он в ту пору играл царя Федора. Смоктуновский — чистая душа — написал про Малый театр небольшую часть того, что он про него думал. А думал он такое, что его попросили зайти в ЦК КПСС. «Что ж это вы такое написали, — брезгливо поинтересовался у артиста наводящий на него ужас маленький сухонький Зимянин, как вы знаете, великий партийный деятель. — Мы вас в Москве приютили, дали квартиру, а вы такое пишете?». Но на Смоктуновского накатило вдохновение: «Пишу, как учил Ленин» — и выдал огромную цитату из избранных произведений вождя, правда, не имеющую никакого отношения к разговору. «Это из какой статьи?» — спросил убитый наповал Зимянин. Смоктуновский назвал. Зимянин проверил и снова повернулся к артисту: «И что ж, наизусть знаешь?» — «А вы не знаете?» Рассказывают, что наутро Зимянин собрал в своем кабинете подчиненных ему верных сынов партии и устроил страшный разнос: у всех по очереди спрашивал ту цитату. Никто не знал, а этот шут из Малого знает! Но Смоктуновский вообще с трудом отличал Маркса от Энгельса. Зато как раз в ту пору озвучивал на студии документальных фильмов кино про последние статьи вождя. В сценарии был тот самый фрагмент.
Эпилог
Виктор Шендерович:
Посмотри, как прекрасен мир! —
Паутину плетет паук,
Он в нее поналовит мух,
И не будут вокруг жужжать.
Будет полная благодать —
Запоет на лугу рожок,
А потом упадет снежок,
А весною прорвет трубу.
Я видал это все в гробу,
Извините за выраже...
Я давно не взлетал уже,
Но покамест еще жужжу.
Справка
Виктор Анатольевич окончил Московский государственный институт культуры по специальности «режиссер самодеятельных театральных коллективов», стажировался в Высшем театральном училище имени Щукина по специальности «педагог по сценическому движению». По этой специальности он и работал в течение семи лет в ГИТИСе. Как наиболее интересный факт своей театральной деятельности вспоминает работу над спектаклем «Нумер в гостинице города NN» в качестве постановщика пластики. Этот спектакль получил профессиональный приз «Золотая маска». Для широкой аудитории любителей телевидения Виктор Шендерович, конечно, прежде всего, сценарист программы «Куклы» и художественный руководитель и ведущий программы «Итого».

Читайте нас: