Судить людей — тяжёлая работа

«В1995 году, когда меня избрали народным судьей и я давала присягу в Госсобрании — Курултае РБ, один из депутатов спросил: каким должен быть настоящий судья? — вспоминает Разима Шарафутдинова, которая ровно двадцать лет отработала в Туймазинском межрайонном суде. — Ответила так: «Беспристрастным и образованным». Подумав, добавила: «А еще человечным и добрым». После этого законодатели дружно мне зааплодировали. А я поняла, что судебной системе остро не хватает именно этих качеств».

Эмоции нужны. Но в меру

— Хорошо помню свое первое уголовное дело. Брат нанес тяжкие телесные повреждения сестре. Помощник прокурора настаивал на реальном лишении свободы, но сестра простила родственника, и я дала ему три года условно. Впрочем, в память крепко впечатались практически все процессы, в которых мне довелось принять участие. Решать судьбу человека — это тяжелейшее испытание. Чуть легче, когда его привозят под конвоем из следственного изолятора и он уже успел понять, что это такое — лишение свободы. А когда берешь его под стражу в зале суда... В эти минуты у многих эмоции просто зашкаливают! Служителей Фемиды нередко воспринимают как людей с железными нервами. А у меня в это время часто дрожали руки. Да, умом понимаешь, что подсудимый совершил преступление и должен понести заслуженное наказание. А сердцем...

Правда, попадались подсудимые, которых отправляла за решетку без колебаний. Был случай: мужчина зарезал свою тещу. Убийство он совершил осознанно, расчетливо и чуть ли не бравировал этим. При этом за ним тянулся шлейф других преступлений, в том числе изнасилование. Вот таких людей совсем не жалко.

В общей сложности уголовными делами я занималась 15 лет. А затем поняла, что стала жалеть людей. Как потерпевших, так и подсудимых. Бывало, выносила обвинительный приговор, а затем запиралась в кабинете и... плакала. В какой-то момент посчитала, что дальше так продолжаться не может. И попросила перевести меня на гражданские дела.

— То есть судья обязан быть человеком неэмоциональным?

— Не думаю. На мой взгляд, бездушный человек вообще не может и не должен работать судьей. А такие, к глубокому сожалению, бывают. Опираясь на двадцатилетний опыт работы, убеждена: умение сопереживать служителю Фемиды совсем не помеха. Но в меру и до тех пор, пока выдерживает нервная система. Поэтому мне не стыдно ни за один свой приговор. Единственное дело, которое до сих пор не дает мне покоя: лет семь назад в садовом товариществе пропал 12-летний мальчик, которого мама отправила забрать вещи из домика. Ребенка искали долго. Наконец, нашли в сгоревшей постройке чьи-то останки. После генетической экспертизы стало ясно, что они принадлежат пропавшему мальчику. Какой-то нелюдь убил его и, пытаясь замести следы, сжег тело вместе с домиком. Спустя время был задержан молодой мужчина, который когда-то подозревался в совершении аналогичного преступления. Все косвенные улики свидетельствовали против него, но прямых доказательств не было. В конечном итоге он все-таки был осужден. Но я до сих пор сомневаюсь в правильности своего приговора.

— А много было уголовных дел, которые оставили след в вашей душе?

— Достаточно. Последним из них стало убийство мужчины в селе Старые Туймазы. Три 16-летних подростка терзали его долго и изощренно. В подробностях описывать это не стану — даже у видавших виды специалистов в ходе следственного процесса волосы вставали дыбом. Я долго мучилась вопросом: почему во внешне благополучных семьях вырастают такие дети? Ответ так и не нашла. А ведь это не разовый случай. Подростковая преступность становится тревожной тенденцией. Сравнительно недавно подобные дела резонировали на всю страну, а сегодня они довольно обыденное явление. При этом частенько в преступлении замешаны не все подростки. Но и те, кто просто стоял рядом, впоследствии признаются соучастниками и получают реальный срок.

Закон и справедливость не всегда одно и то же

— Приоткройте секрет: вести гражданские дела легче, чем уголовные?

— Морально — возможно. Но здесь есть нюансы. Уголовное дело, которое приходит к судье, это практически испеченный «пирог». А в гражданских иной раз приходится докапываться до мелочей. На мой взгляд, проще разобрать одно уголовное дело, нежели несколько гражданских. Самые сложные процессы касались сделок дарения, завещаний, земельных споров. К примеру, внучка попросила бабушку поставить подпись в документе. Впоследствии выясняется, что она расписалась в дарственной, и внучка стала единовластной собственницей бабушкиного жилья. Отделить зерна от плевел, особенно если старушка уже умерла, бывает очень и очень сложно. Непростыми бывают и земельные тяжбы между соседями. Люди могут годами биться за один-два квадратных метра спорной территории. Поэтому я всегда старалась выехать на место. Так проще вникнуть в ситуацию.

— Судьи делят порученные им дела на интересные и не очень?

— Возможно. Но перед процессом я старалась глубоко в них не вникать. Иначе может сформироваться субъективное мнение, и судья неосознанно будет делить стороны на правых и виноватых.

— Перед нашей беседой вы не раз повторили, что уважаете хороших, грамотных адвокатов. Вам не было обидно, когда они в пух и прах разбивали, казалось бы, крепкое дело и виновного оправдывали?

— Существует довольно распространенное мнение, что толковый адвокат может творить чудеса и вытащить своего подзащитного из любой безвыходной ситуации. Однако, если человек действительно виновен, никто не сможет доказать, что черное — это белое. По крайней мере, на моих процессах такого не было.

— На вас не пытались давить или договориться?

— Конечно, были обращения, звонки... В таких случаях лучший вариант для судьи — не говорить «да» или «нет». Лучше отделываться нейтральными фразами. А затем вынести приговор по букве закона. Хотя... Иной раз закон и справедливость не одно и то же.

— ?..

— Да-да, судебное решение может быть законным, но несправедливым. В качестве примера опять же вернемся к бабушке с договором дарения. Может быть так, что она осознанно оформит дарственную на квартиру, а через три года поймет, что совершила ошибку. Но сделка дарения обратной силы не имеет, и пожилая женщина оказывается на улице. По-человечески ее жалко. Но изменить ситуацию уже невозможно.

— Будь ваша воля, что бы изменили в российском законодательстве?

— Я категорически не согласна с тем, что у нас отменили конфискацию имущества, нажитого преступным путем. Кроме того, хотя по натуре я и не кровожадный человек, убеждена — смертная казнь необходима. Есть неисправимые преступники, которые совершают столь ужасные злодеяния, что они просто не должны жить на этой земле. Кроме того, кое-что можно перенять из зарубежного опыта. Так, в ряде стран по некоторым уголовным делам еще на предварительных слушаниях можно прийти к мировой. А по гражданским делам судья начинает с того, что интересуется, сколько времени нужно истцу и ответчику для представления доказательств. Месяц, два, три — нет вопросов. У нас же все регламентировано по времени. В результате стороны нередко приходят на слушания