Аскар АБДРАЗАКОВ: «Каждый уголок театра станет Испанией»

— Я считаю, что всегда, а в нынешние дни особенно, людям была дорога тема любви, романтизма. Именно она звучит в музыке Массне. Всем уже надоело насилие и в кино, и на телевидении, и в жизни. Да и Россия недаром всегда считалась страной, где преобладало духовное начало, и именно любовь воспевали художники, поэты, композиторы — каждый по-своему. Вот ее сейчас как раз не хватает.

— Наверное, потому, что каждому хочется рано или поздно выразить свое мироощущение. А у меня к тому же и предпосылки были: я помню, как следил за работой отца (Амир Абдразаков — известный башкирский кинорежиссер. — Авт.), как интересно он это делал. Мне нравилось, как он разговаривал с артистами — всегда уважительно, внимательно выслушивая. Поэтому, когда я уже сам поработал с хорошими режиссерами, мне стало любопытно, как это получится у меня. Это уже не просто петь на сцене: у режиссера за процесс должны отвечать и сердце, и разум. Нужно объяснить артисту, что не следует никого копировать, а играть только то, что ты сам чувствуешь нутром. Каждый имеет право на своего Дон Кихота, свою Дульсинею и имеет право подарить их зрителям. Мы дарим красивую классическую постановку, хотим отвлечь людей от быта. Понятно, что в нынешних условиях создавать красоту тяжело, но мы с художником Иваном Складчиковым постараемся устроить зрителям праздник, причем с того момента, как только они войдут в театр. Прекрасная сказка любви начнется уже в фойе: мы развесим флаги, напоминающие о средневековье, обязательно будет фотозона, хотим привлечь наших молодых солистов, чтобы они пели испанские песни, чтобы каждый уголочек театра был Испанией.

— Да, и тем более, эта музыка никогда не звучала на сцене нашего театра, и вообще опера «Дон Кихот» редко ставится в мире. Это своего рода раритет. Есть такая поговорка у режиссеров: в репертуаре три спектакля в году — для зрителей, один для себя. Я считаю, что все постановки должны быть для зрителей и для себя. В этом есть момент воспитания.

Да, опера идет на французском языке, но есть перевод, а вообще, как худрук я хотел бы перед каждым спектаклем делать небольшие вводные беседы. Ведь даже история создания «Дон Кихота» очень интересна — это настоящая легенда.

Кстати, ученик Массне Жак Ибер, вдохновленный сюжетом, сочинил оперу «Странствующий рыцарь», а кроме того, создал «Четыре песни Дон Кихота» для фильма Пабста: музыка звучала на радио по случаю 400-летия со дня рождения Сервантеса, и сарабанду Дульсинеи.

— Для меня сложность — это не затрата физических усилий, а правильное распределение интеллектуальных сил, эмоций. Мне хочется донести до зрителя такой образ Дон Кихота, чтобы было и смешно, и жалко, но и было чем гордиться. Дать понять, как менялся характер моего героя на протяжении спектакля: от ярости к унынию, к счастью, к страданию и печальному концу. Надо ухватить основную эмоциональную силу, войти с ней в образ и нести ее до конца так, чтобы тебя полюбил зал. Вообще, когда человек живет творчеством, не рассчитывая на награду, — это ли не донкихотство?

— Роман длинный, а в спектакле нужно было обратить внимание на три ключевых образа: Дон Кихота, Дульсинеи и Санчо Пансы, а не распыляться на интриги испанского двора. И Дульсинея в опере — не простая служанка, а роскошная дама: чтобы не сводилось все к походу безумного старичка, а делалось ради любви. Это должен быть образ человека возвышенного в противоположность Санчо Пансе, любителю земных радостей.

— Не прожив, не пережив часть своей жизни, не поняв, что такое любовь, сложно воплотить какие-то чувства на сцене. Нужно перестрадать. Раньше я слышал иногда: «Аскар, у тебя один недостаток — ты слишком молод». Сейчас за плечами солидный багаж пережитого, и можно, и удается показать чувства, эмоции, красоту. Тут душа — как гармошка: раскрывается — и льется музыка чувств.

— Тоже долго подбирал все составляющие, чтобы было правдоподобно и комфортно. Для печали и радости на сцене многое имеет значение: брови, например. Если подчерню скулы, буду худым, подбелю — потолстею. Даже шея и пальцы имеют значение для создания образа. Глаза, поворот головы, руки — все.

— У нас прекрасный художник — Иван Складчиков. Понятно, что сами костюмы и декорации уже будут предполагать другой подход к постановке, к видению спектакля. Самый непритязательный костюм, к слову, у самого Дон Кихота. А вот хор меняет костюмы три раза за спектакль. Это будет очень красивая постановка, и я хотел бы возить ее как по стране, так и по миру. Нам есть что показать: у нас замечательные солисты, хор. Что касается ключевых образов, каждый исполнитель должен сам найти свой образ, я даю им эту возможность. Но при этом я категорически против штампов — их в нашей постановке не будет.

— И да и нет. У меня уже была заготовка, я прописал постановку для себя вплоть до мельчайших подробностей — это интересная работа. Сейчас буду заниматься с каждым солистом. Для меня важен момент, когда они уже отрываются от клавира и текста и думают об образе. Им не нужно уже говорить, куда пойти и что делать. Их самих поведет. Нужно будет только поработать над произношением, глазами, руками. А собрать все это воедино — уже не такая сложная задача: у меня очень хорошие помощники. У нас в театре суперпрофессиональная команда — искать кого-то на стороне не приходилось.

— Все зависит от харизмы режиссера: как он умеет воздействовать на актера. Конечно, когда что-то не нравится, приходится проявлять характер. Я должен понимать, что я хочу получить от каждого. Криком ничего не добьешься. Мне нравится после репетиций собирать команду и проводить «разбор полетов».

— Нет. Может, я еще и не дорос до экспериментальной постановки — ментально молод. Вообще, все возможно, если режиссер представляет себе, что он делает, и действие не состоит из отдельных фрагментов: кадр и кадр, а между ними-то что? Картинки могут быть красивыми, а смысла нет никакого. И я никогда бы не перешагнул в экспериментаторстве во что-то вульгарное, связанное, например, с частями тела. В человеке должен быть какой-то секрет.

— Всегда была. Но куда она движется сейчас, не совсем понятно. Хотя, строго говоря, всегда были те, кому нравилось это искусство, и те, кто его не воспринимал. И многое зависело от того, какое отношение к нему преобладало в семье. Ребенок вырастал душевно. Даже если впоследствии не связывал свою жизнь с музыкой.

— У нас есть фестивали, посвященные Нурееву, Шаляпину, замечательный фестиваль «Сердце Евразии», в программу которого входит «Симфоническая ночь». Но можно подумать над программой какого-то своего формата: у нас ведь и место прекрасное есть — уфимский амфитеатр.