Люблю свободу и правду

В конце сентября в Башкирской государственной филармонии состоялось открытие 15-го органного фестиваля Sauerfest. Главным гостем первого концерта стала органистка из Японии Хироко Иноуэ. Она уже не первый раз выступает для уфимской публики с шедеврами европейского барокко, произведениями российских авторов и знакомит поклонников органного искусства с неизвестной российскому слушателю экзотической музыкой Японии.

Хироко Иноуэ не только талантливый музыкант, но и человек необычный: она уже больше 20 лет работает и живет в России и на родине бывает не так уж часто. Хироко рассказала корреспонденту «РБ» о своем творчестве и жизни в нашей стране.

— Хироко, расскажите, почему вы приехали учиться в Россию?

— Мой папа был сторонником коммунистической идеи, рая на земле. Он много изучал этот вопрос, у нас в доме были все книги Маркса, Энгельса и Ленина на японском. Он бывал в СССР, много рассказывал о стране, о том, что там талантливые дети учатся бесплатно в специализированных школах, о бесплатном здравоохранении. Привозил много сувениров: матрешки, варенье. Потом он понял, что Россия пошла другим путем. Но тогда меня восхищали его рассказы: я занималась фортепиано и мечтала учиться в таком вот прекрасном специализированном учебном заведении для музыкантов. В итоге в 19 лет я поехала в Россию и сразу поступила в московскую консерваторию.

— Совсем одна в стране, без знания языка…

— Да, когда приехала, вообще не знала русского, общалась с местными иностранцами. Но без языка было никуда, я просто должна была его быстро выучить и выучила. Где-то через год у меня появились русские друзья, с некоторыми общаемся до сих пор.

— В одном из ваших интервью я читала, что, устроившись на работу в филармонию, вы не могли себе позволить оплачивать жилье и ютились в служебном помещении.

— А мне было неважно, где жить, я человек неприхотливый. Главное же в другом. Люди, которых шокировало мое место жительства, помогли мне выбраться оттуда. Но, если честно, я была несказанно счастлива там.

— Изначально вы — пианистка, почему потом выбрали орган?

— Я считаю, что в первую очередь музыка Баха, ее полифония привела меня к органу: я с детства ее обожала и часто играла Баха. Мне кажется, что нет выше музыкальной формы, чем полифония. Это как в жизни: в ней одновременно идут несколько линий абсолютно независимо друг от друга, но в то же время они могут взаимодействовать, оставаясь при этом самостоятельными. В этом красота и в этом же сложность, когда играешь полифонию. Хотя на фортепиано это тоже может потрясающе получаться.

— Вы уже много раз были в нашей республике, хорошо с ней познакомились?

— Впервые побывала здесь году в 2008. Я знаю, что Башкирия славится прекрасным медом, мне его здесь часто дарят. Немного гуляла по городу, ходила к известному памятнику на горе над рекой. Так получается, что я обычно приезжаю только на день концерта, все очень концентрировано, поэтому смотреть город некогда. Но если раньше хотелось что-то посмотреть, то сейчас мне даже не жалко, что на это нет времени. Мне просто хочется погрузиться в музыку и сделать максимально хороший концерт.

— Слушали башкирскую музыку?

— Мы долгие годы общаемся с моим большим другом, органистом из Уфы Владиславом Муртазиным, и я как-то слышала его концерт с кураем. Это удивительный инструмент, я услышала удивительную музыку, даже в какой-то мере медитативную. И такое ощущение было, что какая-то другая сфера открылась у меня в голове, как будто другое пространство, даже не экзотичное, а что-то глубже.

— Вы всегда говорите в интервью, что каждый орган — это личность со своим характером. В этом году у нашего уфимского «Зауэра» 35-летний юбилей. Вы этот орган хорошо знаете. Что это за личность?

— О, он мужчина в возрасте, и ему нужна поддержка. С ним надо постоянно договариваться, и это сложно. Передо мной всегда непростой выбор: либо ради чистой ноты «выключить» его голос, так как он порой негармоничен, либо ради художественной цели все-таки включить пусть несовершенный, но его собственный голос. То есть он постоянно заставляет меня задумываться, что важнее: чистота игры либо художественные цели. Вообще, это всегда должно быть в балансе, и то, и то важно. А он ставит меня перед выбором.

— А орган — всегда «мужчина»?

— Нет, бывают женские характеры, очень мягкого типа. Например, французский барочный орган, он и по духу женский, и у него мелкие «женские» клавиши. Кстати, что интересно, в разных языках слово «орган» может быть разного рода, например, в немецком он мужского рода, в голландском — женского. И огромная радость для органиста играть на таких разных инструментах.

— Вы много концертируете по миру и в России. Насколько орган сейчас популярен у нас и за рубежом?

— Мне кажется, в России в последние годы орган стал более популярным, более модным по сравнению с Западом. Там я чаще всего играю в церквях, а не в концертных залах. А в церквях — балконные органы, и когда я смотрю вниз, на зрителей, то вижу очень много пожилых людей. Таких молодых, как, к примеру, в Уфе на концертах, я там не вижу. Я думаю, что орган на Западе очень тесно связан с ощущением религии, и, возможно, для молодежи это инструмент догмы.

А для России это что-то необычное, экзотичное. Здесь даже не говорят: пойдем слушать Баха. Здесь говорят: пойдем слушать орган. Он присутствует почти в каждом городе, во всех престижных залах, это, наверное, самый центральный их инструмент.

— Кроме концертной деятельности вы еще и преподаете?

— О, уже нет. Я погрузилась в преподавание слишком глубоко и спустя три года поняла, что совместить преподавательскую и исполнительскую деятельность невозможно, по крайней мере, для меня. У кого-то получается… Преподавание было огромным счастьем для меня. Я взаимодействовала с такими талантливыми детьми, у них были замечательные результаты. Это восхищает и наполняет, и ты обо всем забываешь… пока снова не выйдешь на сцену!

— Расскажите о своей семье. Ваш муж Жан-Пьер Стайверс — известный органист, живет в Нидерландах, вы — в Москве…

— А познакомились мы на музыкальном конкурсе в Калининграде. Он был в жюри, я — участница. С тех пор так и живем, не то что по разным городам — по разным странам. Жан-Пьер живет и работает в средневековом голландском городке Рурмонд. Он титулярный органист кафедрального собора этого города. Встречаемся не так часто, но иногда нам даже удается сыграть в одном концерте.

Я жила в Калининграде, потом ради образования сына переехали в Москву. Сыну сейчас 12. У него хорошие музыкальные данные, он играл на фортепиано, но недавно заявил, что хочет бросить музыку… Может быть, потому, что он слишком хорошо узнал всю кухню. Я его с рождения брала на репетиции, он лежал между трубами органа. Он видит, сколько надо репетировать, готовиться. Так как дома органа нет, это часто ночные и утренние репетиции, пока зал свободен.

— Как вы переживали пандемию, время без концертов?

— Если говорить о моей семье, то мы впервые провели вместе целых четыре месяца! Я наконец занялась тем, что давно хотела сделать, и была очень гармонична.

— Почему вы все-таки остались в России?

— Мне самой интересно… Наверное, потому что в творческом, профессиональном плане у меня в России все случилось. На Западе, где орган — церковный инструмент, надо быть церковным органистом. Концерты проходят только летом. Как раз в это время я езжу туда играть. И в России у меня друзья…

— Есть ли что-то такое в России, чего нет в Японии, но что вам особенно здесь нравится? Может быть, какие-то традиции?

— Это свобода. В Японии не чувствуешь себя свободно. Всегда думаешь, как посмотрят люди, это очень мешает и для творчества — гибель. Здесь свобода мыслей и свобода отношений. Мне кажется, что русские люди говорят то, что думают, это мне очень нравится, даже если это бывает грубо. Я, когда сталкиваюсь с грубостью, вспоминаю о том, что победа — это прощение, и что надо самой в чем-то меняться.

— И вы теперь тоже говорите людям в лицо то, что думаете?

— Да, но я всегда такой была, может быть, поэтому мне было сложновато в Японии. Я была белой вороной в этом плане. Многие говорят, что я дипломатична, но для японки я очень открыта.

— А есть что-то такое, чего вы до сих пор не приняли в России?

— Безответственность и бюрократию, которая иногда доводит до отчаяния. Может быть, это наследие СССР… Бывает, что пока получишь какой-то документ, так намучаешься, и если удалось довести дело до конца, это кажется чудом. А это должно быть нормой.

— Что вам нравится из русской кухни?

— Борщ очень люблю, пельмени, немного водки с друзьями.

— Она похожа на саке?

— Нет, водка чище.

— Вы не боитесь экспериментировать, даже участвовали в сценических композициях с известными московскими артистами театра и кино, например, с Чулпан Хамматовой. Не собираетесь попробовать что-то новое, необычное для себя в ближайшее время?

— Уже попробовала: это ансамбль с японской барочной флейтой — невероятно интересный инструмент! А в планах — множество прекрасных концертов.

Досье

- Хироко Иноуэ родилась в 1977 году в древней столице Японии Осаке. В три года начала играть на фортепиано. Училась в Государственном университете искусств в Киото. Затем продолжила учебу в России. Окончила с отличием Московскую консерваторию имени Чайковского. С тех пор живет в России и концертирует по всему миру.

- Несколько лет была солисткой Калининградской областной филармонии. В 2016 — 2019 годах преподавала по классу органа в МССМШ имени Гнесиных. Лауреат I Международного конкурса органистов имени Марчелло Галанти в Италии, обладатель премий за выдающуюся музыкальность на фестивале «Петра Великого» в Голландии, «За создание культурных мостов» в рамках «Органисты года» (Россия, 2020 г.)

- Замужем. Супруг Жан-Пьер Стайверс — органист из Нидерландов.

- Сын Таро, 12 лет, учится в московской школе.